Побег в леса. История мальчика, который выжил

– А почему это проблема? – мальчик подумал, что не стоило спрашивать: Сиг и так расскажет.

– Раньше мы сушили их на брезенте прямо на земле, пока собирали ещё. Но сейчас нужно вернуться домой побыстрее, чтобы Эди могла высушить их на стеллажах на крыльце.

Он не стал спрашивать, почему, почему, почему…

– На брезент всё не поместится, а если положить на землю, они испортятся или их пожрут муравьи. Нам надо идти. Возвращаться. Немедленно.

Спуск к каноэ у подножья холма занял у них всего несколько минут. Они положили мешки с грибами в середину, вместе с ранцем и одеялами, мальчик залез вперёд и сел на колени, Сиг запрыгнул, оттолкнул каноэ от берега, и они поплыли домой.

Они гребли против течения, поэтому плыли медленнее, чем вчера. Но течение было слабое, и хотя уже было хорошо за полдень, до темноты они проплыли довольно много.

Мальчик старательно грёб, иногда у него даже получалось. Но у Сига получалось лучше.

Когда село солнце, встали комары. Какое-то время они не трогали Сига и мальчика, но потом налетели и окружили каноэ такой тучей, что нельзя было вдохнуть, не набрав полный рот комаров.

В конце концов Сиг произнёс несколько слов, которые мальчик слышал в барах в Чикаго, и направил каноэ к берегу, под сень мёртвых ив. Не сходя на берег, он оторвал несколько сухих веток и аккуратно разломал их на короткие палочки. Потом достал из мешка кастрюлю и поставил на дно каноэ. Он намазал на дно кастрюли слой грязи толщиной около дюйма, положил на него палочки, поджёг спичкой, а когда они разгорелись, схватил горсть травы и немного листьев с живых ив и бросил на огонь.

Быстрый дым.

Никаких комаров.

Вот так просто.

Сиг снова оттолкнул каноэ от берега, они поплыли дальше. Дым крутился вокруг них, то и дело попадал в глаза, иногда мальчик от него чихал, но знал, что это лучше, чем злобные кровопийцы.

Чтобы добраться до места ночёвки, они гребли большую часть дня, а потом ещё утром, чтобы доплыть до холма. И тогда они двигались по течению. А теперь они шли против течения, и хотя оно было довольно слабым, оно всё же замедляло каноэ, и грести было сложнее.

Сначала пришли вечер и комары, но за ними – полная темнота. Какое-то время мальчик едва видел что-либо дальше носа каноэ. Но вскоре взошла луна: сначала бледные лучи пробились через деревья, а потом показалась она, белая и яркая. Осветила путь и превратила воду в реке в серебро. Мальчик был потрясён этой красотой. С ним происходило столько такого, чего он раньше не мог представить, что его голова уже с трудом вмещала новые картинки, новые звуки, новые запахи.

Красота красотой, серебро серебром, новизна новизной, но нужно было грести. И хотя мальчик не мог грести так же, как Сиг, он старался изо всех сил, и вскоре у него заболели руки, заныли плечи, а колени горели от грубых досок на дне каноэ.

Но боль и неудобство не имели значения.

Продолжать грести.

Он должен был продолжать двигаться.

Недолгое время – по крайней мере, по ощущениям мальчика – они как будто не двигались. Они опускали вёсла вперёд, тянули к себе, и снова, и снова, и снова.

И снова.

Вперёд, по серебряной водной дороге. Хотя казалось, что это серебро движется к ним, а не они двигаются вперёд. А потом, в конце концов, ничего.

Только руки, вёсла, спина, колени, плечи, отгоняющий москитов дым, усталость, такая полная усталость, что он даже не знал, закрылись ли его глаза, и если да, то когда. Он не ложился на весло, не засыпал спокойно.

Просто ничего.

Может, даже и не сон толком, а просто отсутствие мысли, уход из сознания, полная остановка. Он как будто вышел из сознания и попал в какую-то серость, а потом в тёмную дыру, которая образовалась вокруг него. Он всё ещё стоял на коленях и не падал, но его тело просто отказалось работать.

Он не мог вспомнить остаток той ночи. Маленькие обрывки воспоминаний, отдельные картинки: Сиг причаливает к берегу, чтобы наломать ещё палок и травы, сделать больше дыма, час за часом плывущее каноэ, толчок, с которым оно причалило к берегу, высокий, мягкий и нежный голос Эди, скулящий пёс, Сиг несёт его на руках, его усы колют щёку мальчика, мимо хлева, через кухню, наверх, в кровать.

Кровать в его комнате, и потом только чудесный глубокий сон.





Морока и лошадиный сон




После возвращения с грибной охоты он помогал Эди и Сигу в том, о чём они просили. Иногда оба, иногда по отдельности.

С Эди они раскладывали грибы на сушку на крыльце, на полках, накрытых простынями. Это оказалось непростым занятием. Сиг сразу сказал: «Тебе предстоит много мороки». Нельзя было просто бросить грибы на полки. Каждый сморчок надо было очистить от грязи, снять с ножки прилипшую землю и только после этого аккуратно положить на поверхность для сушки, где остальную работу сделает солнце. На словах это было не так уж тяжело, и мальчик не уставал от этой работы, однако времени на неё требовалось много, а выполнять ее нужно было правильно, иначе грибы успеют испортиться и нечего будет добавлять зимой в суп и жаркое.

Была и другая морока.

У него не получалось колоть дрова для плиты. Топор – большой Коллинс[14] с двумя лезвиями – был настолько острым, что Сиг мог бы брить им руки, и слишком тяжёлым. Гэри пробовал орудовать топором, но боялся, что если не совладает с ним, то отрубит себе ногу или, как минимум, палец – как сказала Эди. Так что от колки дров ему пришлось отказаться.

Его морокой было каждое утро носить дрова в специальный ящик за плитой. Ещё он собирал палки и щепки, чтобы Эди было чем растопить печь, если за ночь угли остыли, а обычно так и случалось. Мальчика поражало, сколько дерева нужно, чтобы испечь хлеб или сварить кофе. Примерно тогда он начал пить кофе. Не очень много, к тому же Сиг доливал в его кружку приличное количество холодной воды, а мальчик добавлял молоко и две ложки мёда. Но каждое утро они начинали с «глотка кофе», как выражался Сиг, и одного-двух печений.

Ещё молоко. У них было три коровы, но доилась только одна, причём молока было много, куда больше, чем нужно. Доить мальчик не мог. Его руки были слишком маленькими для огромного вымени. Он пытался, и однажды у него даже получилось сцедить несколько капель для отиравшегося рядом котёнка. Но Эди сказала, что из-за маленьких ладошек корова может обидеться и перестанет давать молоко, и у них его больше не будет, а вместе с ним и сливок, и масла. Так что здесь его морокой было пойти с Рексом на пастбище и загнать коров в хлев на дойку.


У него было много любимых моментов в жизни с Эди и Сигом, много счастливых воспоминаний. Но прогулки с коровами утром и вечером были самыми лучшими.

Коровы так тщательно выщипывали пастбище, что оно походило на гигантскую ухоженную лужайку. Птицы, которых Сиг называл зуйками, ловили насекомых над коровьими лепёшками. Разбегаясь в разные стороны, притворяясь ранеными, они уводили Рекса и мальчика прочь от гнёзд. А потом, заманив подальше, внезапно взмывали ввысь, сбивая их с толку. И только после этого возвращались к своим гнёздам.

За всю жизнь у Гэри было много собак, но Рекс навсегда оставался особенным. Это был самый настоящий дворовый пёс. Когда они с Сигом отплыли на каноэ, он не побежал за ними по берегу, как сделали бы многие собаки, а остался у дома, во дворе. Он ходил с мальчиком за коровами на пастбище, но не дальше. А всё остальное время проводил во дворе, рядом с домом – настоящий хозяин двора. Рекс садился там, откуда ему было видно всё: дом, хлев, сараи – и сидел, наблюдая, всматриваясь. И если что-то было не так, что-то было неправильно – дрались коты (а это происходило часто), гуси нападали на мальчика или что-то, что угодно, угрожало курам – он приходил и решал проблему. Однажды даже поймал скунса, который пытался влезть в курятник, и буквально разорвал его в клочья. Вонючие клочья. По всему двору валялись источающие адскую, удущающую вонь клочья, и к Рексу больше недели нельзя было подойти, так от него воняло. Но скунсу не удалось – и уже никогда не удастся – полакомиться курятиной.

Коров на самом деле не нужно было загонять. Когда наступало время доиться, коровы сами шли к хлеву. Но идти к ним, идти за ними по этому огромному пастбищу с выщипанной травой, над которым летали зуйки, рядом с Рексом – это было как прогулка по миру, созданному специально для них.

Заходя на пастбище, Гэри снимал ботинки, связывал шнурками, вешал на шею и шёл дальше босиком по влажной траве, которая щекотала пальцы. Время от времени, когда он отвлекался – обычно потому, что его уводили в сторону зуйки, – он случайно наступал в свежие коровьи лепёшки. Они были липкими и забивались между пальцами, но ощущение было не такое противное, как от гусиного помёта. Он даже не мог объяснить, почему – просто ему так казалось. И отмывать в реке их было легче.

В центре пастбища лежал огромный блок соли, который коровы лизали, оставляя извилистые ниши. Они делали это с таким аппетитом, что Гэри пару раз тоже решился попробовать. Грубый солёный вкус. Когда он приходил за коровами после полудня и солнце пекло, соль эта оказывалась потрясающе вкусной.

Коровы всегда как будто что-то знали. Они шли перед с ним и Рексом по тропинке, которая вела к хлеву, с таким видом, будто о чём-то задумались. Иногда мальчик шёл рядом с коровами и клал руку им на спину, думая, не зная наверняка, что может чему-то научиться у коров, только потрогав их. На ощупь они были приятные, от этого и мальчику внутри становилось приятно, только он не знал, почему, но коровы не возражали.

Коровы сами входили в свои стойла и стояли там, ожидая, пока мальчик принесёт и рассыплет по кормушкам то, что Эди называла «сладкий корм». Эти кормушки – старые деревянные ящики – были такой формы, что коровы легко захватывали оттуда корм. Они если с таким же аппетитом, с которым лизали блок соли, поэтому Гэри решил попробовать и сладкий корм. И тот тоже оказался неплох. На вкус как железо и патока, и мальчик подумал, что стоит попробовать этот корм на завтрак с молоком и мёдом, но так и не сделал этого. Панкейки с малиновым сиропом, каша с куском солёного сала, политая немного засахарившимся мёдом, ломкий солёный бекон и яйца из-под своих же кур были слишком хороши, чтобы завтракать тем же, что дают коровам. Но позже, уже в армии, в тяжёлые и голодные дни он с теплотой вспоминал этот сладкий корм.

Кроме перегона коров дважды в день, у мальчика была и другая работа, морока, как её называл Сиг. Пока коровы паслись на лугу, он чистил стоки. Даже за то недолгое время отдыха и дойки они всегда оставляли в стоках то, что Сиг называл «идеальным подарком». Влажные, хлюпающие, шлёпающие подарки. А если мальчик стоял слишком близко, коровы с высоты четырёх футов одаривали и его хотя бы каплей этих подарков. Коровий навоз попадал ему на лицо, а иногда и в рот. Не самый худший вкус на свете, но Гэри ещё долго отплёвывался от него, пока не находил, чем забить – солью или ложкой мёда. На свете есть вещи и повкуснее коровьих лепёшек.

Парное молоко сливалось в высокие бидоны, которые надо было отнести к колодцу рядом с курятником. Там, в нескольких футах под землёй, был выступ-полка, воздух там прохладный, а вода, в которую погружались бидоны, дополнительно их охлаждала. Если с прошлого раза ещё оставалось молоко – а оставалось преизрядно, – то его сливали в низкое корыто, курам. Эди говорила, что от молока скорлупа у яиц крепче, а сами яйца вкуснее. Мальчик охотно в это верил: яйца и вправду были очень вкусными. Особенно с жаренным на печке беконом и свежим хлебом.

Он заметил: пока молоко не скисало под открытым солнцем, не только куры пили из этого корыта, но и котята, и даже Рекс. Что уж говорить про синих соек, которые то и дело прилетали сюда специально, чтобы полакомиться.

Когда коровы были подоены и сток в хлеву почищен, мальчик отправлялся собирать яйца в старое ведро с соломой на дне и разбрасывать по двору корм, чтобы курам было что выкапывать из грязи.

Затем он шёл в дом, мыл руки и лицо, вытирался полотенцем, висящим на старом оленьем роге над умывальником, и шёл завтракать. Обычно это была каша с салом, солью и мёдом, или панкейки, или яйца и свежий хлеб (Сиг называл его «новым»). Он ел до отвала и запивал всё кофе.

После чего принимался уже за работу.

На заднем дворе, за туалетом, нужно было постоянно пропалывать большой огород. Особенно картошку и три ряда сладкой кукурузы. Сиг сказал мальчику, что кукуруза – слабое растение, и если не пропалывать, сорняки её задушат. Поэтому для всех жителей фермы действовало правило: если ты ничем не занят – идёшь полоть огород. Косой, острой как топор, или руками, чтобы вырвать сорняки с корнем.

Из-за этого огорода он возненавидел сорняки на всю жизнь.

Дрянные штуки. Он однажды услышал, что Эди их так называет, и подхватил за ней.

Дрянные штуки.

Сорняки.

Прожив какое-то время на ферме, Гэри вошёл в ритм местной жизни и, если не считать прополки огорода, всегда точно знал, чем должен заниматься, и в этих занятиях проводил целые дни. Как-то утром за завтраком Сиг посмотрел на него через стол и сказал:

– Сегодня надо культивировать кукурузное поле.

Кукуруза росла в огороде, который пололи так часто, что мальчик был уверен, что там не осталось ни одного сорняка. Но это была сладкая кукуруза, для еды. Эди называла её столовой. А ещё была полевая кукуруза, которая, как он знал, идёт на корм животным. Много позже он вспоминал, что там, скорее всего, было около двадцати акров[15]. Слишком много, чтобы пропалывать вручную.

К тому же Сиг сказал «культивировать» – мальчик не понял этого слова, но промолчал. Он многому научился у Сига, и одним из самых важных уроков было умение дождаться объяснений: если Сига не беспокоить вопросами, рано или поздно он даст ответы. Обычно рано. Но пока что Гэри мысленно поместил слово «культивировать» в уголок для неизвестного.

– А значит, нужны кони, – сказал Сиг, допивая свой кофе. – Нам надо привести их с пастбища.

Это было проблемой. Кони паслись вместе с коровами, обычно чуть поодаль, в тени вязов на восточной части пастбища. К хлеву они обычно не ходили. Просто пили воду из реки и игнорировали мальчика так же, как и он их.

Он не то чтобы боялся коней, но оставался к ним равнодушен. Оба, гнедой[16] и буланый[17], были огромными, раза в два больше коров, так что он мог пройти у них под брюхом не сгибаясь. Поэтому самым лучшим он считал держаться от них подальше.

– Можешь их привести, – от этих слов Сига у Гэри пропали все мысли. – Я смажу культиватор и приготовлю упряжь, пока ты их ведёшь сюда.

«Конечно, – подумал мальчик. – Без проблем. С рождения этим занимаюсь».

– Как это сделать?

– Просто возьми верёвку с крючка на западной стороне хлева, пойди к ним и надень на шею одному. Не важно, которому, второй пойдёт следом.

«А что, если они не захотят пойти? – подумал мальчик. – Что, если кто-то из них на меня наступит?» Но промолчал и, покорившись своей возможной судьбе, пошёл к хлеву. «У них копыта размером с умывальник», – думал он. Они могли запросто раздавить его в лепёшку прямо на пастбище. А что, если так и случится? Как вообще убирать лепёшку из ребёнка? Лопатой? Шваброй? Она будет полужидкая, как будто коровья? Вонючая, как гусиный помёт?

Он взял верёвку и вышел из хлева. Кони, как обычно, паслись на дальнем краю пастбища, и он пошёл туда, но не торопясь, разглядывая мечущихся птичек, зелёную траву и практически всё, что попадалось ему на глаза.

Когда он приходил на пастбище с коровами, кони обычно игнорировали его. Но в этот раз насторожились. Потом Сиг объяснил, что они просто увидели верёвку и пошли навстречу. А потом гнедой – как позже выяснилось, его звали Джим – перешёл на неуклюжую рысь.

Он поскакал прямо на мальчика.

За ним на рысь перешёл и второй – Блэки. Гэри казалось, что они разгоняются на глазах, преодолевая огромные расстояния. Звук их гигантских копыт напоминал раскаты грома.

И гром направлялся прямиком в его сторону.

Мальчик остановился, не представляя, что делать. Бежать было бессмысленно: они нагонят его в считанные секунды. Растопчут его. Даже и не заметят. Тыгыдым – и всё. Лепёшка из ребёнка.