По семейным обстоятельствам

И с победным видом оглядел присутствующих. Пусть знают, что князь Алмазный — выше всех этих соплей. Любовь, ха! Настоящий цверг любит только две вещи: работу и деньги.

— Ну так продайте ее Иену, — мирно предложила Натка. — Сами посудите, зачем вам товар, у которого… ммм… спорное право собственности. Лиля любит Иена, а Иен любит ее. Хорошо ей уже ни с кем другим не будет, продадите ее — товар, знаете ли, неликвидный будет. Скандальный. Недовольный. А то и сделает с собой что от отчаяния.

Лиля истово закивала головой. Сделает. Она — сделает. Голодовку там объявит или налысо побреется, чтобы нелюбимому не доставаться.

— Да что этот нищеброд может мне предложить? — с презрением фыркнул князь Алмазный, уже понимая, что попался в ловушку этой альвийской девки. Что она альвийка он догадался, как только Натка рот раскрыла. Слишком хитрая. — Гвоздей отсыплет или подков?

— Так первому мужу ты меня просто так отдал, — встряла Лиля. — Да еще и приданое было.

— Не просто так, а ради союза! — заворчал Генрих. — И выкуп я взял за тебя железными мечами и топорами самого высшего качества!

— Угу, которые смастерил лучший кузнец клана Холодных — я, — ехидно добавил Иен.

Интересный поворот. Ната торжествующе оскалилась. Генрих поежился.

— Так у вас алмазы лишние? — проворковала она. — Или вы следующему претенденту дочь без приданого хотите всучить? Иен ее уже взял — такую, какая она есть. Ему доплачивать не надо. А вот у нас… в смысле, у него, есть одна вещь… которая, я полагаю, вам очень нужна.

— Прям даже любопытно, что же мне такого нужно, — загоготал Алмазный. — Ну-ка, покажи!

— Да без проблем. Владик!

Подросток подал матери охотничью сумку из оленей кожи, при виде которой Генрих захрипел и вытаращил глаза. Узнал, стало быть.

— Моё! — взревел он.

— Моё, — отрезала Ната. — Что упало, то пропало. И глядите, что в сумочке есть!

Она достала «секстант» и повертела его в руках. Как им пользоваться, она не знала. Прекрасно понимала, что штука эта бесценная, но семья — она куда важнее, чем самый драгоценный артефакт. И друзья. А Лиля и Иен — ее друзья.

— Я так понимаю, что встает вопрос: достаточно ли ценный выкуп предложен за вашу дочь? — подал голос Валь, потому что остальные молчали, явно ничего не понимая. — К тому же и внука вам в наследники отдадут — по достижению им совершеннолетия. Так что скажете, князь?

— Скажу, что согласен, — хриплым голосом ответил Алмазный, не сводя глаз с артефакта. У него даже руки подрагивали. — Так дорого мою дочь никто не оценит.

— Договор! — рявкнул Иен.

— Договор! — согласился его теперь уже законный тесть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Немедленно принесли бумагу и перо. Четверо цвергов обступили стол — благо, что Лиля его успела купить. Стульев не было, а стол был. Принялись орать — громко, ругательно. Рвали бумагу, швырялись перьями — словом, работали. Валь не выдержал, рявкнул на них, отобрал чернильницу. Сказал, что будет писать сам, а они пусть внятно объяснят, что именно должно быть в договоре. Близнецы сидели, раскрыв рот от восторга, и, кажется, запоминали все те неизвестные им раньше слова, которые рычали бородатые квадратные коротышки. Лиля и Ната, не в силах вытерпеть этот гам, ускользнули на улицу.

— Нат, ты ради меня… — вхлипнула Лиля.

— Не только. Считай, что я за Валя долг вернула. Ты его из рабства выкупила, а я — тебя. Квиты.

— Я не ради чего-то…

— Так и я не ради чего-то. По дружбе, Лиль. Но, скажем так, долг закрыт. К тому же я все равно не знаю, как этой ерундой пользоваться.

— Знаешь, — шепнула Лиля. — А если бы у меня этот перемещатель был… Уж я бы разобралась. И рожать бы в своем мире хотела, а не тут.

— Глупости говоришь. Рожать с Ари будешь, она у нас ведьма. Родишь с десяток цвергят, не волнуйся.

Лилька кивнула, всхлипнула и Нату крепко-крепко обняла.

Договор все же составили, хоть и к вечеру. Обошлось даже без мордобоя и сломанных рук. А потом вся орава цвергов переместилась в гостиницу к новым родственникам. И начался пир, равных которому Каменск еще не видел и вряд ли когда-то увидит.

Цверги привезли с собой знаменитый грибной самогон — все же, как оказалось, Алмазный рассматривал и мирный вариант решения вопроса — в смысле, признать зятя и отпраздновать это масштабное дело. А что за праздник без самогона?

Столы выставили прямо на середину улицы, на «свадебный» пир затаскивались все прохожие, которым посчастливилось оказаться рядом с гостиницей Северного. Хотя что значит — «посчастливилось»? Весь город сбежался поглядеть на цвергов. А уж когда узнали, по какому поводу праздник… Мясник подарил целую тушу быка. Тут же разложили костер и нашли огромный вертел. Помимо грибного самогона нашлось и несколько бочек вина. Еду выкупили в ближайшем ресторане — всю. А в уже в темноте, когда веселье стало слишком уж разнузданным, когда уже крики стали не радостными, а какими-то угрожающими, над Каменском вдруг раздался волшебный звук флейты. Такой нежный, чистый и сказочно-прекрасный, что смолкли все голоса. Даже ветер, казалось, утих, внимая. А флейта плакала, пела и рассказывала о любви, без сомнения — о любви. Потому что нет на земле силы такой, чтобы победить самую лютую стужу, самую злую ненависть, самую ненасытную жадность — только любовь.

Горожане вдруг устыдились. Тихо убрали столы и стулья. Молча, боясь даже дыханием спугнуть волшебную музыку, разошлись по домам. И даже цверги потупили глаза и помогли убрать разбитую посуду и разбросанные по земле объедки. Праздник окончился.

Иен увел полусонную Лилю в их дом, теперь уже даже не споря. Да и о чем спорить, когда самый главный бой в своей жизни он выиграл? Дом? Ну, пусть будет дом. Там еще столько всего нужно сделать. Двери новые поставить, мебель купить, колыбельку своими руками сколотить. В самом деле — не в гостинице же его жене рожать. И посуды там совсем нет, и кровать маленькая и хилая. Кровать настоящий цверг должен сделать сам. Он — кузнец, стало быть, ковать будет.

Ната же с трудом разыскала таинственного флейтиста — Валь сидел на крыше гостиницы, весь бледный, холодный. Уже не играл. Просто крупно дрожал.

— Что не так? — прямо спросила она. — Тебе плохо?

— Очень, — тихо ответил альв. — Я подлец и обманщик, Нат. Мне очень стыдно. Я неимоверно виноват перед тобой.

— Давай мы спустимся, и ты мне расскажешь, — мирно предложила Ната, у которой вдруг затряслись руки. — Домой пойдем, или?..

— Домой, конечно, — выдохнул Валенуэль. — Там и поговорим. Мне очень нужно с тобой поговорить.


Вот теперь ей стало по-настоящему страшно. Что он натворил такого? В чем виноват? Единственное, что ей лезло сейчас в голову — Валь решил расстаться. Ната с самого начала подозревала, что этот момент настанет. Но думала — лет десять у нее есть в запасе. Есть ли? Но Валь вел ее домой, крепко держа за руку. Как дети они — сплетенные до онемения пальцы. Оба — дрожат.

— Говори уже, — не выдержала Ната, едва не плача. — Не могу больше терпеть. Ты уходишь?

— Куда? — растерялся Валь.

— От меня.

— Сдурела? Ты моя жена. Никуда я не уйду, даже не рассчитывай.

— Тогда что ты хотел рассказать?

— Ната, — Валь остановился и заглянул ей в лицо. — Я имел очень интересную беседу с Алмазным. Он сказал, что готов тебя вернуть домой. С детьми. И еще денег дать, потому что артефакт его, действительно, бесценен. И я понимаю, что тебе, может, захотелось бы вернуться, все же мир там совсем другой. Больше возможностей — и для тебя, и для мальчиков. Но я отказался. Сказал, что ты не пойдешь.

— Молодец, — согласилась Натка. — Я бы отказалась. Что мне там делать? Да и мальчики… Нет, конечно, Славку можно туда в медицинский… Но кто ж его возьмет? Аттестата же нет. А школу он вряд ли нормально закончит. Да и проблем будет… Наверняка нас там ищут. Возможно, даже Орлова в полиции допрашивали, ха-ха! И мы тут вернемся? Смешно. Никуда не хочу. Хочу тут. С тобой.

Валенуэль глубоко и шумно вздохнул и сжал Нату в объятиях.

— И все равно я должен был тебе сказать.

— Спасибо, что не сказал, — невнятно пробормотала она, отплевываясь от его холодных гладких волос. — Я б растерялась, задумалась, стала сомневаться. Вот так — лучше. Кстати, а где Славики? Напились?

— Что ты! Я их еще в начале вечера спать отправил. Нечего им там делать. Мало ли, драка какая, у цвергов это не редкость.

Натка умиротворенно вздохнула и покрепче к нему прижалась. Какой он… идеальный!





33.




Натка сомневается

Несмотря на то, что Ната слова дурного Валю не сказала, ощущал себя альв преотвратно. Он впервые в жизни намеренно солгал. Решил за другого человека. И главное, за кого — за свою жену! Которая ни разу, ни словом, ни делом не пошла против него.

Валя мучила совесть. Это вообще была проблема всех альвов, особенно молодых. Невозможно жить, не поступая против себя, не ошибаясь и не делая глупостей. А им ведь всегда внушали, что альвы — идеальны. Они — не люди и не цверги. Альвы должны быть прекрасны и холодны. Холод в голове и груди — лучшее средство от необдуманных поступков.

Валь никогда не был холоден. Он не умел жить размеренно и неторопливо. Всё время бежал, спотыкаясь, набивая себе шишки. И сейчас — споткнулся. И если он за время своего рабства научился себе не лгать, то вот прощать себя — никак не выходило.

Зато Ната прощала его за всё — оптом.

Удивительная женщина. Красивая, умная, добрая — как альвийки. И такая живая, порывистая и беззащитная — как люди. Пленительное сочетание. И хрупкая.

Сколько им ещё отмеряно жизни вдвоём? И на что они её тратят? Впервые в жизни Валю хотелось домой. Взять Нату и детей, отвезти их в ВальШаад и попытаться остановить время. Там, в долине альвов, все было по-другому. Там не нужно выживать, можно даже просто жить в своём доме и никого не видеть. Многие альвы так и делали. Но это — не для Наты. Она как маленькая птичка, которая всегда в движении. Что-то выдумывает, вечно машет крыльями. Да и птенцы ее не смогут сидеть в гнезде, а делать им в Валь-Шааде совсем нечего.

Раннее утро. Валенуэль ещё даже не проснулся толком, Ната спит, уткнувшись в его плечо носом. Ещё пока она отсутствовала, альв переселил мальчишек в проходную комнату, а сам сдвинул их кровати, намереваясь спать вместе с женой. Так было правильно. Славки даже и не возражали, а Стас так и вовсе поддержал. Он теперь встаёт раньше всех, убегает "на учебу" к лекарю даже до восхода солнца. Так ему проще. Быстро закинет в себя холодный завтрак, позвенит горшками, затопит печь — чтобы дом, выстывший за ночь, прогреть — и тихо-тихо уходит.

Влад ворочается, ворчит что-то про себя. Встаёт.

Да, вчера мальчишки ушли с "примирительного" пира рано. Выспались. Неймётся им. А Владу без брата и вовсе скучно. Нужно его пристраивать куда-то.

И все это ему нужно сделать самому. Мальчишки, конечно, почти взрослые, но им очень нужна твердая рука, которая поможет найти свой путь.

Валь тоже не выдержал, поднялся. Поцеловал сонно заворочавшуюся Нату в нос, шепнув "Спи, рано еще". Вышел из спальни.

Влад с умным видом читал. Читал! С ума сойти!

— Что это у тебя?

Подросток вдруг покраснел до ушей и неловко спрятал книгу за спину. Валь молча смотрел на него, и тот, пряча глаза, показал. Альв хрюкнул от неожиданности.

"Персиваль-странник"? — переспросил он. — Серьёзно? Где ты это взял вообще?

— Э… Стас принёс. Он уже прочитал. А ему Глен дал, сказал — для общей образованности.

— Кх-х-х. А не рано вам? Хотя… вы же люди. У вас всё — рано. Только умоляю, на практике не проверяй! И матери не показывай, она не оценит.

— Ладно, — Влад улыбнулся неуверенно. — Бать, а на завтрак что?

С этого их "бати" Валь умилялся и злился одновременно. Человеческое такое словечко, совершенно ему непонятное. Альвы к родителям относятся с огромным почтением, уж батей отца назвать немыслимо. Ну так Валь им и не отец. И уже такое доверие с их стороны — знак хороший. Он все делает правильно.