По правде говоря

Отец сидел, опустив голову, и водил открытой ладонью по скатерти. Водил и водил. После чего сказал:

– Да будет так.

Я знала эту интонацию, его решительный взгляд. У меня был такой же, когда я говорила Андрею, что всё поняла, и больше не стану гоняться за химерами. Что моей сестры, той, которую я помню, больше нет. Она жива, но не существует, только в наших с родителями воспоминаниях. Вот только сказать – это одно, а не думать и не чувствовать себя преданным, совсем другое. Я представляла, сколько сил потребуется отцу, чтобы смириться. Как и мне. Всё равно он будет без конца обдумывать, анализировать, пытаться разобраться в поступках дочери, в её решениях, а понимание так и не придёт. Потому что понять это невозможно, и принять будет очень сложно. Нам с ним будет нелегко. Возможно, он и прав, и маме не стоит знать правду. Она справиться не сможет, не поверит, будет мечтать о встрече с дочерью, которая никогда к ней не приедет. Не приедет сама, не привезёт внуков, не захочет поделиться с матерью своим семейным счастьем, разделить с родителями свои мечты и планы на будущую жизнь. Ведь видит перед собой лишь одного человека, любит лишь его, прислушивается лишь к его мнению.

Интересно только, за что она его любит? И, вообще, можно ли любить столь слепо и беззаветно?

– Привет.

Я вздрогнула, услышав этот голос. Возвращалась с работы, на улице уже стемнело, и я шла, не торопясь, просто потому, что торопиться мне было не к кому. Дома меня никто не ждал. А тут этот голос, и меня словно пронзило горящей стрелой. Я повернулась и посмотрела на Андрея. Прошло больше трех недель с нашего прощания на вокзале. Он ни разу не позвонил мне, не написал. И я посчитала, что ему нечего мне сказать. А навязываться показалось мне жалким поступком. Конечно, я могла бы написать ему по какому-нибудь обоснованному вопросу, например, поинтересоваться, как решилась ситуация с отъездом его отца и моей сестры, но я не стала. Любопытство, которое кроме боли и неудовольствия, ничего мне не принесет. Я запретила себе его ждать, на что-то надеяться. Я приняла его обвинение в свой адрес. А теперь он зачем-то приехал.

Я окинула его фигуру неспешным взглядом, затем поинтересовалась:

– Как ты меня нашёл?

– Подруга твоя адрес дала.

Я не на шутку удивилась.

– Жанна? Зачем?

– Не знаю, - ответил Андрей и даже плечами пожал. – Наверное, я смог её убедить.

– В чём, интересно?

Андрей приглядывался ко мне, казался опечаленным и раздосадованным. Подступил ко мне на шаг.

– В том, что не желаю тебе ничего плохого. И, вообще…

– Что вообще? – перебила я его. Не от нетерпения, а от непонятного чувства возмущения. А потом я этому возмущению удивилась, потому что вдруг поняла, от чего оно возникло. Оттого, что я, оказывается, всё же ждала Андрея. Ждала его день за днём, а он не звонил, не приезжал, и я успела здорово на него разозлиться, только запрещала себе об этом всерьёз раздумывать. И поэтому сейчас была удивлена волне возмущения, что меня накрыла.

– Вика, прости меня.

Я решительно качнула головой, а от Андрея отступила ровно на тот шаг, что он сделал ко мне.

– Мне нечего тебе прощать.

– Я тебя бросил.

Я снова головой покачала, но сказать уже ничего не могла, потому что к горлу подкатил предательский комок. А Андрей продолжал:

– Я тебя бросил. Я… Мне тогда казалось, что хуже, чем мне, никому быть не может. Да ещё и тебя обвинил. Но я, на самом деле, в тот момент предпочел бы ничего не знать.

– А сейчас?

– Всё так, как есть, а не иначе.

Я вздохнула. К Андрею украдкой приглядывалась. За топившим меня возмущением на его счёт, я смотрела на него, и насмотреться не могла. Мне стало легче дышать, мне захотелось жить, и темная улица словно окрасилась яркими красками. Мир потускнел в тот момент, когда я вышла из дома сестры несколько недель назад, и я никак не могла это исправить. Я засыпала и просыпалась с мыслью о том, что всё неожиданно сломалось, и по-прежнему уже не будет. И раньше было не слишком хорошо, а теперь попросту плохо. Но появление Андрея заставило окружающий меня мир проснуться, стать ярче и привлекательнее. Я злилась на него, возмущалась, но из-за его присутствия чувствовала себя снова живой. Вот только было совершенно непонятно, что со всем этим делать. Бросаться ему на шею мне совсем не хотелось. То есть, хотелось, но эта мысль показалась мне настолько неразумной, что я тут же объявила её нелепой.

– Может, пригласишь меня в гости?

– В гости? – удивилась я.

– Да. Или всё настолько плохо, что ты даже видеть меня не хочешь? Тогда я уйду.

Я раздумывала над его словами. А особенно, над угрозой «уйду». Прозвучало это с вызовом, хоть и глупым.

– И куда ты пойдешь? – поинтересовалась я.

Андрей посмотрел себе под ноги. Кстати, стоял он в луже, но, кажется, этого не замечал. До этого момента. Поспешно лужу переступил и оказался совсем рядом со мной. Мы посмотрели друг другу в глаза.

– Не знаю, - ответил он. – Я, в последние недели, совершенно не знаю, куда я иду и чего хочу. Точнее, хочу поговорить, а тебя нет.

Я от него отвернулась.

– Когда я была рядом, говорить ты не хотел, - напомнила я.


– Я знаю, - тихо проговорил он. А потом обнял меня сзади, уткнулся носом в мои волосы и вздохнул. – И это была самая большая моя ошибка.

– И что теперь?

– Я тебя люблю.

У меня вырвался нервный смешок, а затем и тихая жалоба:

– Не любишь.

Андрей продолжал меня обнимать, затем покачнулся вместе со мной из стороны в сторону, я машинально ухватилась за его руку, что крепко обнимала меня за плечи.

– Люблю, - повторил он. И строго добавил: - И не спорь со мной, пожалуйста.

Я стояла, уткнувшись носом в его руку, и всхлипывала, как девчонка. Не от его признаний, не в желании показать ему свою обиду, а просто от облегчения. Незнакомого мне ранее опустошающего чувства облегчения. От которого хотелось кричать, после которого хотелось жить.

– Поехали домой, - проговорил Андрей мне на ухо и на короткий миг прижался губами к моему виску. После чего потянул за руку. – Поехали.

ЭПИЛОГ.

Всё это случилось три года назад. А я до сих пор вспоминала, замирала порой, глядя за окно, всматриваясь вдаль, обдумывая и припоминая в деталях именно тот последний разговор с сестрой. У каждой из нас давно была своя жизнь, у неё семья, у меня семья. Мы жили не только в разных городах, но и в разных странах, больше не встречались и не разговаривали даже по телефону. Хотя, формально, являлись частью одной семьи. Но всё это было именно формальностью. И я никак не могла с этим фактом не то чтобы смириться, а до конца осознать – как такое возможно. Быть родными, но в то же время чужими друг другу людьми. Почему жизнь сложилась именно так?

Мы с Андреем не вернулись в Москву. Это решение не было принято осознанно, просто как-то само получилось. Мы остались в нашем родном городе, в доме, что он отремонтировал для родителей, сначала на время, а потом уже не захотели уезжать. Мы и съехались с ним также, без всяких лишних разговоров. Он привёз меня в дом поговорить, я осталась ночевать и больше не ушла. Точнее, каждый день возвращалась в этот дом к нему. Всё произошло само собой. Мы съехались, не расставались надолго, потому что не получалось врозь, отдельно друг от друга, затем поженились. И наша свадьба не поражала размахом и количеством гостей.

– Если ты, конечно, хочешь, - начал тогда Андрей, обсуждая наши планы на свадебный банкет, но я лишь качнула головой. Мне нечего и некому было доказывать. Мы создавали семью, действуя только в наших с ним интересах, понимая, что делаем это на обломках нескольких других семей.

Родители Андрея развелись. Не сразу, спустя год после отъезда Романа Артуровича из России. Он забрал Ксеню и мальчишек обратно в Италию, и Елизавете Витальевне, возможно, самой, а, может быть, и под давлением взрослых сыновей, стало неинтересно и дальше притворяться примерной женой в пустом доме Романа Веклера. Мне было жаль свекровь, но все понимали, что развод – к лучшему. Правда, прошёл он через боль многих людей. Андрей злился на отца, без конца находил новые поводы с ним не общаться, но я знала, что внутри он – раненный обманом отца ребёнок. Гриша всегда был более циничным, наверное, трезвомыслящим, никому нимбов и крыльев за спину не выдавал, даже родителям, поэтому его разочарование не было столь опустошающим. А вот Андрею пришлось многое в своей жизни, в отношении к людям пересмотреть. Все принципы и ценности, к которым Роман Артурович так старательно приучал старшего сына, в одночасье рухнули, и мой, тогда ещё будущий муж, совершенно не знал, что с этим делать.

– Не быть столь категоричным, - сказала я ему тогда. – И принципиальным. Все люди совершают ошибки. – Я помолчала и добавила: - А порой и подлости.

Андрей и считал поступок отца подлостью. Подлостью и ничем иным. Он немного пересказал мне разговор с отцом, когда пришёл к тому, в надежде поговорить в открытую и услышать какие-то объяснения. Вот только все объяснения, которые ему были даны в пылу скандала, Андрея совсем не порадовали. Как он мне потом рассказывал, отец разговаривал с ним, да и, вообще, со своими домашними, свысока и предлагал им не лезть туда, куда их лезть не просят.

– Для мужчины главное, выполнять данные им обязательства, - озвучивал Роман Артурович свою гениальную мысль. – Вот это главное, и вы с Гришкой, это запомните на всю жизнь. А уж как он это делает – дело десятое. Вас что всех не устраивает? Я мало вам дал? Или вашей матери, или Соне? Я всё для вас делаю, всегда делал и никогда ничего не жалел. И всё о чём просил – не лезть со своими ненужными советами!

– То есть, вины за собой ты не чувствуешь? – спросил его тогда Андрей. Стоял перед братом, перед расстроенной, практически убитой последними событиями матерью, и всё, чего хотел, так это добиться от отца признания своей неправоты, хоть каких-то извинений для матери. Но Роман Артурович с гневом в голосе и огнём во взгляде доказывал родным, что он прав. Он и никто другой.

– А в чём я виноват? – удивился он тогда в ответ. – Дети – это счастье. Я что, должен был отказаться от них? Ради чего? Ради выдуманных другими приличий? – И закончил Веклер-старший громовым голосом: - Я во всём прав. Я ни одного из вас ни в чём не ограничил, ничем не обделил. А вам совести хватает отца стыдить?

Понять они друг друга так и не смогли. Что и не мудрено, слишком воинственно и неприступно был настроен Роман Артурович, изначально. Я подозревала, что его немало накрутила Ксения, испугавшись, что её положение всё-таки покачнётся, как только правда о второй семье Веклера-старшего выплывет наружу. Наверняка, она добавила несколько выдуманных деталей из нашего с ней разговора и о реакции возникшего на пороге Андрея, поэтому его отец сходу принялся защищаться. Или не защищаться, не считая себя виноватым, а пытался приструнить взбунтовавшееся неожиданно семейство. А вскоре забрал мою сестру, младших сыновей и уехал, так и не найдя общего языка со старшими детьми.

Как я уже сказала, с Ксенией мы так больше и не общались. А ведь прошло три года. Я знала, где она живёт, как она живёт, в каких условиях, в принципе, я даже догадывалась о её планах на будущую жизнь, даже о ближайших. Просто потому, что Андрей с Григорием поневоле были в курсе планов своего отца. Общий бизнес никто не отменял, Роман Артурович также прилетал в Россию, правда, уже гораздо реже. А в первый свой визит после переезда в Италию, даже остановился в доме Елизаветы Витальевны. Кажется, он так и не почувствовал себя виноватым, хотя бы перед женщиной, с которой прожил в браке много лет, не ощущал своей вины за обман, и предпочёл бы, чтобы всё осталось, как было. Он даже разводиться не хотел, необходимости не видел. Вот только взрослые сыновья устроили скандал, и попросили отца в доме матери отныне не появляться. По крайней мере, без особого приглашения. Надо сказать, что Роман Артурович всерьёз обиделся, и следующие полгода ни с кем не общался. Вот только я совсем не уверена, что как-то страдал или переживал по этому поводу. Рядом с ним была семья, пусть другая, но семья, где его по-прежнему боготворили. Наверное, этого человека ничто не изменит, он слишком уверен в своей непогрешимости и правоте.

Вот так мы и живём. Огромная семья, объединённая одной общей фамилией, но распавшаяся на осколки.

Не могу сказать, что мне жаль. Не могу сказать, что мне до сих пор больно и обидно. Просто иногда я не в силах понять, как такое могло произойти.

Маме мы так и не рассказали правду. Временами мне хочется это сделать, просто потому, что общего языка с моим мужем мама найти даже не пытается. Обвиняет меня, обвиняет его, меня и вовсе считает предательницей, и требует, требует меня объяснить, как я осмелилась так поступить с памятью сестры. Выйти замуж, возможно, за виновного в её пропаже человека. И мне хочется крикнуть, хочется сказать ей правду, но Андрей каждый раз меня останавливает. Уже не отец, а он.

– Она не переживёт, - говорит он мне негромко и уходит. А мне становится горько, а ещё больно смотреть на маму. Которая живёт в окружении фотографий и воспоминаний о дочери. Которая о ней почему-то не вспоминает, отказывается. И из-за её отказа, из-за её обиды, столь всепоглощающей, она лишает себя общения с внучкой. Правда, иногда я думаю, что мама делает это намерено, чтобы не привязываться к моей девочке. Потому что это моя девочка, а не Ксении.

У нас с Андреем родилась дочка. Маленькая лапочка-дочка, с рыжими, как огонёк, волосами. Я назвала её Надеждой. Надежда на то, что жизнь однажды всё расставит по своим местам, и даст каждому то, что он заслуживает. Кому счастья, кому сил терпеть, кому сил бороться.

Главное, чтобы была Надежда.

Я стояла у большого окна в гостиной нашего дома, держала спящую дочь на руках и смотрела на тёмное небо. Стояла и думала о том, что, возможно, в этот же самый момент моя сестра делает то же самое, укладывает своих детей спать. Смотрит на пейзаж за окном и думает обо мне. Или о родителях. Но, в принципе, совсем не важно, о чём она думает. Лишь бы у нас обеих, у наших детей, всё было хорошо. Несмотря ни на что, на все наши недопонимания и обиды друг на друга.

Андрей осторожно, боясь разбудить дочку, обнял меня сзади. Я почувствовала его дыхание сначала на своём виске, потом на щеке. Он прижался губами и вздохнул, как-то по-особенному удовлетворённо и спокойно. Я любила такие его вздохи. Они означали, что всё в порядке, что он счастлив. Что в нашем доме изо дня в день живёт покой, тот самый, за который стоит бороться, ради которого стоит преодолевать препятствия и стараться. Это и есть любовь. Самая что ни на есть настоящая.

И мне повезло, очень повезло эту жизнь прожить. Ни от кого не прячась…

КОНЕЦ.

Октябрь 2020