Пляска смерти

Королем он, однако, сделался одиннадцати лет от роду. Его описывают как мальчика высокого для своего возраста, «с волосами серебристыми, почти белыми, и глазами темно-лиловыми, почти черными». Даже отроком он, по словам Гриба, улыбался редко, а смеялся и того реже. Мог быть учтивым и обходительным, но мрак, наполнявший его душу, никогда не рассеивался.

Обстоятельства, при коих он начинал править, были далеки от благоприятных. Речные лорды, разбившие остатки армии Эйегона II в битве на Королевском тракте, шли на Королевскую Гавань, ожидая новых сражений, но им навстречу под мирным знаменем выехали лорд Корлис Веларион и принц Эйегон. «Король умер, да здравствует король!» – сказал лорд Корлис и сдал им город.

Речные лорды, как ныне, так и тогда, представляли собой компанию сварливую и несговорчивую. Их войско как сюзерен возглавлял Кермит Талли из Риверрана, но не будем забывать, что сей девятнадцатилетний лорд, по северному присловью, был зелен, как летняя трава. Брат его Оскар, убивший в Грязевой битве трех человек и посвященный в рыцари прямо на поле брани, был еще зеленее и обладал к тому же щекотливым самолюбием, столь обычным для вторых сыновей.

Талли из Риверрана среди великих домов Вестероса занимали особое положение. Хотя Эйегон Завоеватель сделал их верховными лордами Трезубца, они во многом уступали собственным своим знаменосцам. У Бракенов, Блэквудов и Венсов было больше земель; и они, и даже выскочки Фреи из Близнецов могли привести под знамя Талли больше бойцов, чем сами хозяева Риверрана. Маллистеры из Сигарда превосходили их древностью рода, Моутоны из Синего Дола – богатством, а Харренхолл, даже разрушенный и отягощенный проклятием, оставался куда более крепким замком, чем Риверран, и был в десять раз больше оного. Деяния последних двух лордов еще больше уронили репутацию Талли, но теперь на сцену вышло новое поколение. Молодой Кермит твердо вознамерился остаться в истории как славный правитель, а Оскар – как славный воин.

Весь путь от Трезубца до ворот Королевской Гавани прошел рядом с ними еще более юный Бенжикот Блэквуд, лорд Древорона. Кровавому Бену, как прозвали его собственные бойцы, минуло всего-то тринадцать; в этом возрасте благородные отроки служат обычно оруженосцами, ухаживают за рыцарскими конями и счищают ржавчину с хозяйских кольчуг. Лордом он стал, когда сир Амос Бракен в битве у Горелой Мельницы убил его отца Сэмвела, и не захотел передать командование войском Блэквудов кому-то постарше. После Озерной битвы он, как гласит история, разрыдался при виде стольких павших, но сражений вслед за этим не сторонился, а прямо-таки рвался в бой. Он помог прогнать Кристона Коля из Харренхолла, перебив его фуражиров, он командовал центром во Второй Тамблетонской битве, а в Грязевой предпринял фланговую атаку и разбил штормовое войско, благодаря чему речные лорды и одержали победу. Говорят, что в придворном платье лорд Бенжикот казался сущим мальчишкой, длинным, тонким, чувствительным и застенчивым, но броня и кольчуга преображали его; в свои тринадцать он повидал больше битв, чем иные за всю свою жизнь.

В войске, которое Корлис Баратеон встречал у Божьих ворот, были, конечно, другие лорды и знаменитые рыцари, но после Грязевой битвы три юнца выдвинулись в бесспорные воеводы и сделались столь неразлучны, что их называли просто Три Паренька.

Войско сопровождали две незаурядные женщины. Алисанна Блэквуд по прозванию Черная Эли приходилась сестрой покойному лорду Сэмвелу и теткой юному Бену. Сабита Фрей, леди Близнецов, вдова лорда Форреста и мать наследника, происходила из дома Випренов. Гриб описывает ее как «остроносую языкатую ведьму, любившую верховую езду больше танцев, кольчугу больше шелков, убивавшую мужчин и целовавшую женщин».

Лорда Корлиса, слава которого гремела по всему Вестеросу, Пареньки знали лишь понаслышке. Они готовились к осаде и взятию города штурмом и были приятно удивлены, когда им поднесли столицу на золотом блюде. Весть о смерти Эйегона II вызвала у них сходные чувства, но Бенжикот с тетушкой остались недовольны тем, как он умер: яд – оружие трусов, и нет чести в тех, кто к нему прибегает. Радостные крики катились по полю; речные лорды, один за другим, преклоняли колена перед молодым принцем и признавали его своим королем.

Горожане приветствовали победителей из окон и с крыш, красивые девушки целовали воинов. «Недурственное представление вышло», – говорит Гриб, подразумевая, что подстроил все это Ларис Стронг. Золотые плащи, выстроившись вдоль улиц, опускали копья перед Тремя Пареньками. Победители вошли в Красный Замок, где лежал у Железного Трона покойный король, оплакиваемый матерью, королевой Алисент. Тут же собрались остатки его двора: Ларис Колченогий, великий мейстер Орвил, сир Перкин-Блоха, септон Евстахий, Гриб, сир Джайлс Бельграв и еще четверо королевских гвардейцев, разные мелкие лорды и домашние рыцари. Орвил от имени всех назвал речных лордов освободителями.

Последние сторонники Эйегона II продолжали сдаваться. Браавосцы высадили в Синем Доле лорда Леовина Корбрея с половиной войска, набранного леди Аррен в Долине; вторая половина под началом его брата сира Корвина высадилась в Девичьем Пруду. Оба города встречали воинов Долины цветами и устраивали для них пиры. Стокворт и Росби проворно спустили знамена с золотым драконом Эйегона II и подняли взамен красного дракона Эйегона III. Гарнизон Драконьего Камня, оказавшись упорнее, запер ворота и продержался три дня и две ночи. На третью ночь слуги, конюхи и повара взялись за оружие и перебили во сне многих людей короля, а остальных привели в цепях к молодому Алину Велариону.

Септон Евстахий рассказывает о «невиданном ликовании» в Королевской Гавани; «половина города валялась пьяная», – поясняет Гриб. Тело Эйегона II предали пламени в надежде, что все зло его недолгого царствования сгорит вместе с ним. Тысячи людей взобрались на холм Эйегона послушать, как юный принц провозгласит мир. Намечалась пышная коронация, вслед за коей должна была последовать свадьба Эйегона III и кузины его Джейегеры. Туча воронов взмыла над Красным Замком: тех, кто держал сторону покойного короля в Староместе, Просторе, Бобровом Утесе и Штормовом Пределе, приглашали явиться в Королевскую Гавань и присягнуть на верность новому королю, обещая безопасный проезд и полное прощение. Новые правители расходились лишь в том, как поступить с королевой Алисент, в остальном меж ними царило согласие… почти две недели.

Манкен в своей «Подлинной истории» называет это радостное, но краткое время Ложным Рассветом. Когда к столице подошел лорд Криган Старк с северным войском, всем стало не до веселья, и радужные планы рассыпались в прах. Двадцатитрехлетний лорд Винтерфелла, немногим старше лордов Древорона и Риверрана, был в отличие от них не юнцом, но мужем, что вскоре почувствовали все, кто видел их рядом. Пареньки в его присутствии будто съежились, говорит Гриб. «Когда в чертог входил северный волк, Кровавый Бен вспоминал, что ему всего тринадцать годков, а лорд Талли с братом заикались и густо краснели».

Речных лордов Королевская Гавань встречала цветами, северян – нет. Для начала, тех было вдвое больше, и славу они себе заслужили суровую. В кольчугах, в мехах, до глаз заросшие бородами, они расхаживали по городу, как медведи в доспехах, по словам Гриба. Прежде столичные жители судили о северянах по лорду Медрику Мандерли и брату его сиру Торрхену – учтивым, красиво одетым и набожным. «Пришельцы из Винтерфелла, – с ужасом пишет Евстахий, – истинных богов отвергали, не почитали септонов и септ, насмехались над священным писанием и поклонялись деревьям».

Криган Старк явился исполнить обещание, данное принцу Джакайерису два года назад, хотя ни Джака, ни его матери в живых уже не было. «Север помнит», – сказал лорд Винтерфелла при первой же встрече с принцем Эйегоном, лордом Корлисом и Пареньками. «Вы опоздали, милорд, – заметил ему Морской Змей. – Война окончена, и король мертв». Криган, свидетельствует Евстахий, «устремил на лорда Корлиса взор, серый и холодный, как сам Север, и вопросил: „От чьей руки и по чьему приказу он умер?“ Ибо сии дикари, как мы скоро на горе себе убедились, пришли свершить кровавую месть».

В этом добрый септон не заблуждался. Войну эту начали другие, говорил Криган, но завершит ее он: пойдет на юг и расправится с остатками «зеленых», что возвели Эйегона II на трон и бились за то, чтобы король усидел на нем. Сначала он возьмет Штормовой Предел, затем двинется через Простор к Староместу. Когда падет Высокая Башня, он поведет своих волков вдоль берега Закатного моря в Бобровый Утес.

«Смелый план», – осторожно молвил великий мейстер, услышав об этом. Гриб предпочитает слово «безумный», но добавляет: «Эйегона Дракона тоже сочли безумным, когда он объявил, что завоюет Вестерос целиком». Кермит Талли указал, что Штормовой Предел, Высокая Башня и Бобровый Утес крепки, как сам Винтерфелл (если не более) и легко не падут (если падут вообще). «Вы потеряете половину своих людей, лорд Старк», – поддакнул юный Бен Блэквуд. «Я потерял их, как только выступил в поход, паренек», – ответил ему сероглазый волк.

Многие из тех, что ушли с лордом Криганом, как и Зимние Волки, не надеялись вновь увидеть свои дома. За Перешейком уже лежали глубокие снега, а северяне и в замках, и в деревнях молились богам-деревьям, чтобы зима оказалась недолгой. Выживали те семьи, где приходилось кормить меньше ртов; посему у стариков, младших сыновей, холостых, бездетных и лишенных надежд вошло в обычай покидать родной очаг с первым снегом, чтобы их родичи могли дожить до весны. Победа для этих зимних армий не имела особой важности: они шли за подвигами, за славой, за добычей и прежде всего за достойной смертью.

Корлису Велариону вновь выпало молить о примирении и прощении. «Довольно уже смертей, милорд, – говорил он. – Эйегон II и Рейенира мертвы, пусть же их ссора умрет вместе с ними. Вы говорите о взятии Предела, Утеса и Башни, но владельцы этих замков все до единого погибли в боях. Их место заступили мальчишки и младенцы, не представляющие угрозы для нас. Они склонят колена, если не требовать от них слишком многого».

Но Криган Старк к таким речам прислушивался не более, чем Эйегон II и его мать Алисент. «Мальчишки со временем вырастают, – заявлял он, – младенцы впитывают ненависть вместе с молоком своих матерей. С врагами нужно покончить немедля, чтобы не пожалеть о своем упущении лет через двадцать, когда нынешние малые дети снимут отцовские мечи со стены».

«Король Эйегон говорил то же самое и поплатился за это жизнью, – стоял на своем Морской Змей. – Он и теперь был бы с нами, если бы внял советам и предложил своим врагам мир».

«За это вы его и отравили, милорд? – Сам Криган не имел ранее дела с лордом Корлисом, но знал, что тот служил десницей при Рейенире, что она заподозрила его в измене и посадила в тюрьму, а Эйегон II, освободивший Велариона и взявший его в свой совет, сам вскоре скончался от яда. – Не зря вас прозвали Змеем: вы вьетесь туда-сюда, и клыки у вас ядовитые. Эйегон – клятвопреступник, узурпатор и убийца собственных родичей – при этом был королем. Когда он не внял вашим трусливым советам, вы трусливо убрали его с помощью яда и теперь дадите за это ответ».

Северяне, обезоружив часовых, ворвались в зал совета и уволокли старого лорда в темницу. Там к нему вскоре присоединились Ларис Стронг Колченогий, великий мейстер Орвил, сир Перкин-Блоха, септон Евстахий и еще полсотни человек как знатного, так и низкого рода. «Сам я думал, не залезть ли снова в свой бочонок с мукой, – говорит Гриб, – но оказался, по счастью, так мал, что волк меня не заметил».

Досталось и союзникам-Паренькам. «Или вы грудные ребята, что размякли от цветов, пиров и льстивых речей? – обрушился на них Старк. – Кто вам сказал, что война окончена, Змей или Колченогий? Им это на руку, да и вы, одержавшие свою маленькую победу в грязи, хотите того же. Войны кончаются, когда враг преклоняет колени, не раньше. Но разве Старомест сдался? Разве Утес вернул в казну золото? Вы хотите поженить принца с дочерью короля, но она теперь в Штормовом Пределе, и вам ее не достать. Что помешает Баратеоновой вдове короновать ее королевой, как наследницу Эйегона?»

Когда лорд Талли заметил, что штормовые лорды разбиты наголову и другого войска им не собрать, Криган напомнил о трех послах, отправленных Эйегоном за Узкое море. «Каждый не сегодня-завтра может вернуться с тысячами наемников! Королева Рейенира думала, что победила, заняв Королевскую Гавань, и Эйегон II думал, что победил, скормив дракону свою сестру. Но дело королевы живет, хотя ее самой больше нет, а от Эйегона остался лишь прах и пепел».

Пареньки присмирели и согласились примкнуть к лорду Старку в походе на Штормовой Предел. Согласились, по словам Манкена, добровольно, убежденные, что северный лорд имеет на это право. «Опьяненные победой, они еще не насытились ею, – пишет великий мейстер. – Они жаждали новой славы и думали, как все молодые воины, что ее можно обрести лишь в бою». Гриб же с присущей ему бесстыдной откровенностью полагает, что Пареньки попросту боялись Кригана Старка. Как бы там ни было, волчий лорд своего добился.

«Северянин завладел городом, не вынимая меча из ножен, не выпустив ни единой стрелы, – пишет септон Евстахий. – Люди короля, люди королевы, лорды штормовые, речные и морские, помойные рыцари, простые солдаты – все повиновались Старку так, будто отродясь служили ему».

Шесть дней Королевская Гавань балансировала на острие меча. В харчевнях и винных погребках бились об заклад, надолго ли сохранят свои головы Колченогий, Морской Змей, Блоха и вдовая королева. По городу кружили самые разнообразные слухи. Одни говорили, будто Старк хочет женить принца Эйегона на одной из своих собственных дочек (явная ложь, ибо законных дочерей у лорда Кригана тогда еще не было). Другие уверяли, что северянин предаст принца смерти, а сам женится на принцессе Джейегере и взойдет на Железный Трон. Он сожжет все городские септы и вернет Королевскую Гавань в старую веру, возглашали септоны. У него жена одичалая, шептали самые боязливые, и своих врагов он бросит в яму с волками.

Бурной радости как не бывало: городом вновь правил страх. Человек, именующий себя возродившимся Пастырем, призывал к расправе над безбожными северянами. На первого Пастыря он нисколько не походил (обе руки, для начала, оставались при нем), но послушать его стекались сотни людей. На Шелковой улице человек лорда Талли повздорил с воином лорда Старка из-за какой-то шлюхи; каждого поддержали свои, и завязалось побоище, в итоге коего сгорел весь бордель. Даже знать не чувствовала себя в безопасности. Сын лорда Хорнвуда, знаменосца Старка, пропал вместе с двумя друзьями где-то на Блошином Конце. Их так и не нашли; если верить Грибу, они попали в котел с похлебкой.

Вскоре распростанился слух, что Леовин Корбрей выступил из Девичьего Пруда на Королевскую Гавань; с ним идут лорд Моутон, лорд Брюн и сир Реннифер Крэб, а сир Корвин Корбрей покинул Синий Дол и примкнул к брату. Их поддержали будто бы Клемент Селтигар, сын и наследник старого лорда Бартимоса, и вдовая леди Стаунтон из Грачевника. Молодой Алин Веларион на Драконьем Камне требует-де освободить Морского Змея (этот слух был правдивым) и грозится нагрянуть в столицу со своим флотом (правда только наполовину). Говорили также, что в поход вышли Ланнистеры и Хайтауэры, а сир Марстон Уотерс привез из Лисса и Волантиса десять тысяч наемников (всё неправда). Что леди Аррен, Дева Долины, отплыла из Чаячьего города вместе с леди Рейеной Таргариен и ее драконом (сущая правда).

Криган Старк в Красном Замке расследовал обстоятельства смерти Эйегона II и обдумывал кампанию против сторонников покойного короля, а принц Эйегон тем временем сидел в крепости Мейегора совсем один, не считая маленького Гейемона Сребровласого. На вопрос принца, отчего его держат взаперти, Старк отвечал, что это сделано для его же собственной безопасности. «Этот город – настоящее гадючье гнездо. При вашем дворе полно изменников, лжецов, отравителей, готовых ради власти убить вас столь же легко, как и вашего дядю». Эйегон возразил на это, что лорд Ларис, лорд Корлис и сир Перкин – его друзья. Ложные друзья королю опаснее явных врагов, сказал Старк; Колченогий, Змей и Блоха спасли город лишь затем, чтобы править от его, Эйегона, имени.

Хорошо нам задним умом говорить, что Пляска завершилась в 131 году; люди, жившие в те смутные времена, такой уверенности не испытывали. Поскольку септон Евстахий и великий мейстер Орвил пребывали тогда в темнице (там Орвил начал писать свою исповедь, которая затем легла в основу монументального труда Манкена), нашим единственным источником, помимо придворных хроник и королевских указов, остается все тот же Гриб. «Великие лорды снова ввергли бы нас в войну, кабы не женщины, – повествует он. – Черная Эли, Дева Долины, Три Вдовы, Драконьи Двойняшки – вот кто добился мира, и не мечами и ядами, а воронами, словами да поцелуями».

Семена, пущенные лордом Корлисом по ветру во время Ложного Рассвета, принялись и дали плоды. Вороны возвращались один за другим с ответами на предложение мира.

Первым откликнулся Бобровый Утес. У лорда Ясона, павшего в битве, остались пять дочерей и четырехлетний сын Лореон; до совершеннолетия мальчика западными землями правили его вдовая мать леди Джоанна и дед Роланд Вестерлинг, лорд Крэга. Ладьи Красного Кракена все еще угрожали их берегам, поэтому Ланнистерам было не до борьбы за Железный Трон: тут бы Кайс отстоять да отбить Светлый остров. Леди Джоанна, соглашаясь на все условия Морского Змея, обязалась лично прибыть на коронацию Эйегона и привезти двух своих дочерей в компаньонки новой королеве (и в заложницы для обеспечения грядущей верности трону). Она обещала также вернуть часть казны, увезенную для сохранности на запад сиром Тайлендом Ланнистером (при условии, что оный сир Тайленд получит помилование). Взамен она просила лишь, «чтобы лорду Грейджою велели уползти на свои острова, вернув Светлый остров законным его владельцам и отдав захваченных женщин (по крайней мере, из благородных домов)».

В Штормовой Предел возвращались те, кто выжил в битве на Королевском тракте. Глядя на этих голодных, израненных, изнуренных людей, леди Эленда, вдова лорда Борроса Баратеона, хорошо понимала, что больше в бой они не пойдут. Меньше всего ей хотелось бы рисковать будущим своего новорожденного сына Оливера. Она тоже охотно согласилась на мир, хотя ее старшая дочь Кассандра заливалась будто бы горючими слезами, узнав, что королевой ей не бывать. Сама она еще слаба после родов и на коронацию приехать не сможет, писала леди Эленда, но вместо нее приедет ее лорд-отец, а с ним три ее дочери как заложницы. Их будет сопровождать сир Вилис Фелл с «драгоценной подопечной» принцессой Джейегерой, последней из детей Эйегона II и невестой нового короля.

Старомест ответил последним. Хайтауэры, самый богатый из великих домов, поддержавших Эйегона II, представляли собой нешуточную опасность, ибо с легкостью могли набрать на улицах своего города новое войско, а их корабли вкупе с кораблями их близких родичей Редвинов составили бы весьма значительный флот. Кроме того, в глубоких склепах Высокой Башни до сих пор лежала четверть королевской казны, дающая возможность приобрести новых союзников и купить тысячи наемных мечей. Одним словом, Хайтауэрам требовалась лишь решимость, чтобы снова начать войну.

Первая жена лорда Ормунда умерла в родах, и он едва успел жениться вторично, как началась Пляска. После гибели лорда при Тамблетоне титул и земли отошли к его старшему сыну Лионелю, юноше пятнадцати лет. Второй сын, Мартин, служил оруженосцем у лорда Редвина в Боре, третий состоял пажом в Хайгардене у леди-матери лорда Тирелла. Все они были детьми от первого брака. Получив письмо лорда Корлиса, молодой лорд изорвал пергамент в клочки и поклялся написать ответ кровью Морского Змея.

Молодая вдова его отца держалась другого мнения. Леди Саманта была дочерью лорда Дональда Тарли с Рогова Холма и Джейны Рован из Золотой Рощи; оба эти дома во время Пляски сражались за королеву. Красавица с пылким нравом и твердой волей вознамерилась сохранить за собой положение леди Староместа и хозяйки Высокой Башни. Лорд Лионель, всего двумя годами моложе нее, влюбился в мачеху (по словам Гриба), как только она приехала в Старомест. Ранее отвергавшая робкие ухаживания пасынка, леди Сэм, как ее стали называть в будущем, теперь уступила, позволила себя соблазнить и пообещала стать женой Лионеля, если он заключит мир… «ибо я умру от горя, если вновь потеряю мужа».


Поставленный перед выбором «между мертвым отцом и живой теплой женщиной, мальчишка оказался на удивление смышленым для отпрыска столь знатного дома и предпочел любовь чести», – говорит Гриб. Лорд Лионель согласился с условиями Корлиса Велариона и обещал, в том числе, вернуть в казну золото. Это привело в ярость его кузена, сира Милса Хайтауэра, успевшего добрую часть растратить, но о нем мы рассказывать здесь не будем. Когда молодой лорд объявил, что хочет жениться на вдове своего отца, поднялся большой шум, и верховный септон тотчас запретил брак как кровосмесительный, однако любовников это не испугало. Лионель и леди Сэм прожили вне брака тринадцать лет, произвели на свет шестерых детей и наконец поженились, когда старого верховного септона сменил новый.

Так излагает эту историю Гриб, Манкен же пишет, что лорд Лионель передумал несколько по другой причине. Вспомним, что Хайтауэры при всем своем могуществе и богатстве были знаменосцами дома Тиреллов из Хайгардена, где служил пажом Гармунд, младший брат лорда. Тиреллы, не участвовашие в Пляске Драконов (ибо их лорд тогда пребывал в пеленках), решительно запретили Лионелю выступать на войну без их дозволения. Нарушение запрета стоило бы его брату жизни, ибо всякий воспитанник, по словам мудреца, есть еще и заложник.

Оставим на время Старомест и вернемся в Королевскую Гавань, где Три Вдовы порушили все военные планы Кригана Старка. «В чертогах Красного Замка раздавались и другие нежные голоса», – говорит Гриб. Из Чаячьего города прибыла леди Джейна Аррен с собственной воспитанницей Рейеной Таргариен, на плече у которой сидел дракончик. Столичные жители, меньше года назад перебившие в городе всех драконов, умилились при виде детеныша, а заодно полюбили и Рейену с Бейелой, ее сестрой-близнецом. Женщин лорд Старк не мог запереть в замке, как запер принца, и распоряжаться ими, как вскоре выяснилось, тоже не мог. Когда девушки захотели повидаться с «любимым братцем», а леди Аррен поддержала их просьбу, северный волк, ворча, дал согласие.

Встреча, однако, прошла не столь радостно, как надеялись сестры. При виде Утра, маленького дракона Рейены, Эйегон побледнел и попросил охранявших его северян «убрать эту тварь с глаз долой».

Ложный Рассвет миновал, но истекал уже и Час Волка, как назвал Манкен это недолгое время. И город, и положение вещей ускользали из рук лорда Старка. Братья Корбрей вступили в столицу, вошли в правящий совет и держались там заодно с леди Аррен и Пареньками, выражая порой несогласие с северянином. Несколько упрямцев там и сям еще поднимали над своими замками золотого дракона, но это уже ничего не значило. Пляске конец, говорили все в один голос; пора заключить мир и навести в государстве порядок.

Лорд Криган остался непреклонен только в одном: убийцы короля Эйегона должны быть наказаны. Каким бы недостойным монархом тот ни был, его убийство есть государственная измена, и виновные должны дать ответ. Волк из Винтерфелла так яростно на этом настаивал, что другие сдались. «Да падет это на твою голову, Старк, – сказал Кермит Талли. – Сам я и пальцем не шевельну, но пусть никто не скажет, что Риверран помешал правосудию».

Ни один лорд не вправе приговорить к смерти другого лорда: сначала требовалось, чтобы принц Эйегон назначил Кригана Старка своим десницей. Назначение состоялось, и Старк довершил остальное, оставив прочих советников в стороне. Сидел он не на Железном Троне, а на простой деревянной скамье, и к нему приводили поодиночке всех подозреваемых в отравлении Эйегона II.

Первым привели септона Евстахия, коего тут же освободили: улик против него не нашлось. Орвил был менее удачлив, ибо признался под пыткой, что передал Колченогому яд. «Я не знал, для чего он нужен, милорд», – оправдывался великий мейстер. «Ты и не спрашивал, оттого что не хотел знать», – отвечал Старк. Орвил был признан соучастником и приговорен к смерти.

Сир Джайлс Бельграв тоже получил смертный приговор: если он и не сам подлил яд в вино короля, то закрыл на это глаза. «Рыцарь Королевской Гвардии не вправе жить, если его король умирает насильственной смертью», – изрек лорд Старк. Вместе с Бельгравом он осудил на казнь и трех королевских гвардейцев, хотя их участие в заговоре доказано не было, но оправдал трех других, что находились тогда в отлучке.

Непреклонный судья счел причастными к убийству и обрек на смерть еще двадцать два человека: носильщиков паланкина, герольда, смотрителя винных погребов, виночерпия и так далее. Казни подлежали также те, кто убил Уммета, пробовавшего еду и питье короля (Гриб сам давал показания против них), и те, кто зарезал Тома-Заику и утопил его отца в эле. Это были большей частью помойные рыцари, наемники, бесхозные латники и уличный сброд; все они в один голос говорили, что получали приказы от сира Перкина.

Вина самого Блохи не оставляла сомнений. «Изменивший однажды остается изменником навсегда, – сказал Криган Старк. – Ты поднял мятеж против законной своей королевы, прогнал ее туда, где она нашла свою смерть, посадил на ее место собственного оруженосца, но и его бросил, чтобы спасти свою никчемную шкуру. Государству без тебя будет только лучше». Когда Перкин возразил, что за все это был помилован, Старк ответил кратко: «Не мной».

Люди, схватившие королеву Алисент на витых ступенях, носили эмблему с морским коньком дома Веларионов, а те, кто освободил из заточения Бейелу Таргариен, подчинялись Ларису Стронгу. Первых, убивших солдат королевы, Старк осудил на смерть, но спасителей леди Бейелы, хотя они тоже расправились с охранявшими ее людьми короля, избавили от казни ее горячие мольбы. «Верно говорят, что даже слезы дракона не растопили бы ледяное сердце Кригана Старка, – рассказывает Гриб, – но когда леди Бейела, обнажив меч, поклялась отрубить руку всякому, кто тронет ее избавителей, северный волк улыбнулся у нас на глазах и сказал: если-де ее милость так привязана к этим псам, пусть оставит их при себе».

Последними перед Волчьим Судилищем (как называет суд Старка Манкен) предстали два великих лорда и главных заговорщика: Ларис Стронг Колченогий, лорд Харренхолла, и Корлис Веларион Морской Змей, владетель Дрифтмарка и лорд Высокого Прилива.

Старый Веларион вины с себя не снимал. «Я сделал то, что сделал, для блага страны, – заявил он, – и вновь поступил бы так же. Безумие нужно было остановить». Лорд Стронг держался более изворотливо. Великий мейстер показал, что вручил яд ему, а сир Перкин клялся, что действовал исключительно по его приказу, но Колченогий не подтверждал (хотя и не отрицал) ничего. На вопрос, имеет ли он сказать что-то в свою защиту, Ларис проронил: «Разве волка можно тронуть словами?» Старк объявил обоих лордов виновными в государственной измене и цареубийстве и осудил на смерть.

Ларис Стронг всегда ходил своими путями, совет держал лишь с самим собой и с большой легкостью менял одну сторону на другую. Ясно, что друзей он не нажил, и ни один человек не подал за него голос, зато у Корлиса Велариона заступников нашлось много. О помиловании просили даже те, кто в Пляске сражался против него; одни, несомненно, делали это из привязанности к старому лорду, другие боялись того, что предпримет молодой Алин, если его деда (или отца) казнят. Некоторые, видя, что Старк непреклонен, обращались прямо к будущему королю Эйегону – в первую очередь, единокровные сестры принца Бейела с Рейеной. Они напоминали брату, что он лишился бы уха, не будь лорда Корлиса. «Слова – это ветер, – говорит Гриб, – но сильный ветер и могучие дубы опрокидывает, а шепот красавиц меняет судьбу королевств». Эйегон не только помиловал Морского Змея, но вернул ему все права и должности, включая место в малом совете.

Но одиннадцатилетний принц еще не стал королем, и указы его не имели законной силы. Даже после коронации ему предстояло до шестнадцати лет повиноваться решениям своих регентов. Старк вполне мог не прислушиваться к нему, однако прислушался, и это по сей день ставит в тупик историков. Септон Евстахий полагает, что «к милосердию его склонила Небесная Матерь», но Криган Старк в Семерых не верил. Евстахий думает также, что северянин не захотел ссориться с Алином Веларионом, убоявшись его сильного флота, однако это расходится со всем, что нам известно о нраве Старка. Новая война его не пугала; он, судя по многим признакам, даже искал ее.

Самое правдоподобное толкование странной уступчивости Старка дал Гриб. Волка поколебал не принц, уверяет шут, не угроза Веларионова флота и даже не мольбы двойняшек, а уговор с Алисанной Блэквуд. «Она была высокая, – повествует карлик, – тонкая как прутик и плоскогрудая как мальчик, длинноногая, сильная на руку, с гривой черных кудрей ниже талии». Черная Эли, охотница, объездчица лошадей и несравненная лучница, не обладала женственной мягкостью. Многие думали, что она того же поля ягода, что и Сабита Фрей: их часто видели вместе, и в походах они делили один шатер. Но в Королевской Гавани, бывая с юным племянником Бенжикотом при дворе и в совете, девушка повстречала Кригана Старка, и ей пришелся по нраву северный воин.

Лорд Криган, вдовевший уже три года, отвечал ей взаимностью. Королевой любви и красоты Черную Эли никто бы не выбрал, но волчьего лорда привлекали ее бесстрашие, упрямство и вольный язык. Вскоре он начал искать ее общества и в чертогах, и во дворах. «Она пахнет не цветами, а дымом костра», – говорил он лорду Сервину, ближайшему своему другу.

И вот леди Алисанна пришла просить его, чтобы он утвердил указ принца. «Зачем мне это делать?» – для виду вопросил Старк.

«Ради Вестероса».

«Вестеросу будет лучше, когда изменники сгинут».

«Тогда ради принца. Не надо его позорить».

«Принц еще дитя, и не следовало ему встревать в это дело. Это Веларион опозорил его, а не я: теперь все будут говорить до конца его дней, что он взошел на трон, переступив через убитого родича».

«Ради мира, ради всех, кто поплатится жизнью, когда Алин Веларион начнет мстить».

«Есть и худшие способы умереть. Зима уже настала, миледи».

«Ну так ради меня. Окажите мне эту милость, и я больше никогда ни о чем вас не попрошу. Я буду знать, что мудрость ваша не уступает силе, а доброта – ненависти к врагам. Вы же взамен можете просить у меня что угодно».

Старк, по словам Гриба, нахмурился и сказал: «А что, если я попрошу вас отдать мне свою невинность?»

«Я не могу отдать то, чем не обладаю, милорд. Девственности я лишилась в седле лет так тринадцати».

«Люди сказали бы, что вы попусту растратили дар, предназначенный будущему вашему мужу».

«Ну и дураки. Моя лошадка была хорошая, не в пример многим знакомым мне мужьям».

Тут Старк рассмеялся и сказал: «Постараюсь это запомнить, миледи. Ваша просьба исполнена».

«А взамен?»

«Взамен вы нужны мне вся целиком. Отдайте мне вашу руку».

«Рука в обмен на голову? Быть по сему», – усмехнулась Эли; Гриб уверен, что того она с самого начала и добивалась.

Занялось серое утро казни. Всех смертников вывели в цепях из темниц на внешний двор замка и поставили на колени. Здесь же находились принц Эйегон и все его приближенные.

Пока септон Евстахий молился, прося Матерь смилостивиться над душами осужденных, пошел дождь. «Он лил так сильно, а Евстахий так долго нудил свое, что мы боялись, как бы приговоренные не потонули еще до плахи», – не преминул сострить Гриб. Но септон наконец умолк, и лорд Старк обнажил валирийский меч Лед, гордость своего дома. Суровый обычай Севера гласит, что вынесший приговор должен сам свершить казнь, дабы кровь осталась лишь на его руках.

Редко кому, будь то знатный лорд или простой палач, предстояло отсечь разом столько голов, как Старку в то утро, но свершилось всё очень быстро. Первый жребий вынул Перкин-Блоха. Старк дал ему последнее слово, и хитрец заявил, что хочет надеть черное. От Старка-де зависит, давать согласие или нет, но его милость – северянин и знает, сколь велики нужды Ночного Дозора.

Старк согласие дал. «Тут все заголосили наперебой, – говорит Гриб, – словно пьяницы, не помнящие слов песни». Помойные рыцари, носильщики, латники, смотритель винных погребов, слуги, три королевских гвардейца – все прониклись вдруг страстным желанием оборонять Стену. Даже великий мейстер Орвил примкнул к хору и получил пощаду, ибо Дозору нужны не только мечи, но и грамотеи.