Пирог из горького миндаля

Дом Загорских он нашел у пруда. За приоткрытыми воротами курили двое работяг в дождевиках.

– Здорово, братцы, – сказал Макар. – Не вы ли бабушке моей с месяц назад помогали мебель перетаскивать?

– А дом-то какой? – рассудительно поинтересовался старший.

– Тридцать пятый, по Лестева.

– А, это в дальней части. Не, не мы…

– Постой. Вроде Леха там с кем-то договаривался.

– А где Леха? – живо заинтересовался Макар.

Кликнули Леху. Из дома вышел широкоплечий бородатый мужик и, выслушав Макара, кивнул:

– Я там был, да. А чего? – Он вдруг насторожился.

– Нормально все, – успокоил Илюшин. – Ничего не пропало. Просто поспорил с приятелем, что один человек не мог так быстро перетаскать мебель из мансарды вниз.

Мужик фыркнул и пренебрежительно оглядел худощавого Макара:

– Чего там таскать-то? На три часа работы. А кресла бабулька твоя разрешила мне забрать. Сам у нее спроси!

– Бабулька померла, – сказал Илюшин. – Кресла себе оставь, мне они ни к чему. Скажи, при ней никого не было? Внучки, дочки?

Бородач покачал головой:

– Она меня заранее подрядила. Позвонила за пару недель. Очень настаивала, что все нужно сделать быстро. Как будто опасалась кого.

Он рассказал, как под ее руководством перетащил всю мебель и поменял обстановку в гостиной. В красках изобразил, как мучился, волоча сверху по узкой лестнице кушетку и столик. Умолчал лишь о том, что старуха показалась ему помешанной. Она заставляла его двигать чертов гарнитур по сантиметру до тех пор, пока не осталась удовлетворена результатом, и заплатила за работу вдвое больше, чем он надеялся получить.

Когда Илюшин, поблагодарив за сведения, пошел к пруду, сзади его окликнули. Из дома Загорских торопливо ковылял к нему тощий синюшный старик.

– Ты чьих будешь? – неприветливо осведомился он.

– Я из тридцать пятого… – начал Илюшин.

– И чего тебе здесь надо? – перебил его взвинченный дед. – Хрен ли ты тут разнюхиваешь? Вали давай отсюда!

– Похоже, тут недоразумение, – спокойно сказал Макар. – Я не из семьи Савельевых. Я друг их внучки. К вам заходил узнать, заплатила ли ее бабушка вашему строителю за помощь по дому.

Старик с сомнением посмотрел на него, шмыгнул.

– Нечего мастеров моих сманивать, – буркнул он чуть тише. – Да еще и к Савельевым. Не был бы работник такой годный, выгнал бы его к чертовой матери.

– Что вам Савельевы сделали?

Глаза старика зло блеснули.

– А то ты не знаешь!

– Откуда? Я же приезжий.

– Парня мне искалечили, – хмуро сказал старик.

– Кто?

– Да никто! Собака ихняя. Ладно, проваливай. И больше тут не отирайся, понял? А то ружья-то у нас имеются!

Илюшин заверил, что понял, и направился к дому. Он выяснил главное: Яна Тишко не лгала.



– Я уеду в Питер на сутки, – сказал Илюшин, дозвонившись до Бабкина. – Хочу поговорить с Вениамином. А потом с матерью девочек.

– Кошелевой?

– Ага.

– Почему именно с ними? – удивился Сергей.

– Да черт его знает, – искренне ответил Макар. – Нутром чую, что копать нужно среди безалаберных и беспечных.


Бабкин отчетливо хмыкнул, и непроизнесенное «ну-ну!» застряло в телефонной трубке.

– Как твои успехи? – спросил Илюшин. – Что-то новое есть?

– Пока нет. Как появится, скажу.



Сергей задрал голову и внимательно рассмотрел дом. Панельная пятиэтажка со следами вырождения на фасаде. На застекленных лоджиях сушатся трусы и майки. Возле подъезда урны с окаменевшим мусором, помнящим еще клятвы предыдущего мэра. Разбитый асфальт.

Мимо Бабкина ветер пронес опавшие листья, пыль и мелкий мусор. На футбольной площадке мальчишки, сбросив ранцы, перекидывали друг другу пустую консервную банку..

Дом когда-то стоял на окраине Тулы, но со временем лес был оттеснен новым кварталом. Возможно, когда рядом зеленели деревья, здесь было повеселее. Но сейчас от этого городского пейзажа хотелось или напиться, или повеситься.

И нестарая женщина в халате, которая открыла Сергею дверь, была частью этого мира. Уныние пропитало ее, как грязная вода половую тряпку.

– Одежды нет, – равнодушно сказала она. – Еды нет, ненужных игрушек нет.

– Я похож на попрошайку? – озадачился Бабкин.

Казалось, она только сейчас увидела его. В глазах мелькнул страх и запоздалое понимание, кто стоит перед ней.

– Не грабитель, не убийца, – перечислил Бабкин. – Кого вы там еще боитесь? В общем, я – не он.

– А чего надо? – Ей все еще было не по себе.

– Поговорить о Гене Козицком.

Глаза ее расширились. Бабкин вдруг осознал, что перед ним молодая женщина, вряд ли старше тридцати пяти.

– Вы из милиции?

– Я расследую обстоятельства его смерти, но в частном порядке.

Она услышала то, что было для нее важным: обстоятельства смерти.

– Господи, да вы проходите, проходите, – засуетилась женщина. – Что ж на пороге-то стоять… Извините, не прибрано у меня. Вот сюда, на кухню… Чайку, может? – Она еще раз оценила размеры сыщика. – Или супчику?

Десять минут спустя, поедая жидкий грибной суп, Бабкин слушал ее рассказ.

Ее звали Лена, и пятнадцать лет назад она считала себя девушкой Козицкого. «У нас все было сложно, – обтекаемо сформулировала она. – Но мы бы поженились! Очень уж Гена меня любил».

– Никогда он чужого бы не взял! – с глубокой убежденностью говорила Лена. – Сметанки хотите? Хорошая сметана, не магазинная. Оклеветали его. Он знаете какой был? Нежный, заботливый! Стихи мне сочинял! У него талант был большой, он мог настоящим поэтом или писателем стать. Его рассказ даже в журнале один раз напечатали. А когда погиб он, тут милиция и поняла, на кого можно нераскрытое дело повесить. У нас в прошлом году у соседа машину угнали, а потом участковый пришел и объявил, что сосед ее по пьяни в реке утопил. Вот так люди работают, представляете?

Бабкин доел суп и попытался из этого потока сведений вычленить что-нибудь существенное.

– Геннадий с кем-нибудь дружил?

– Со мной он дружил! – с обидой и гордостью сказала Лена, как бы предполагая, что неизвестные друзья нанесут урон ее положению вдовы. – На мотоцикле меня катал. Ух, сейчас и вспомнить страшно – молодые, глупые, без шлемов… А тогда ездили себе, ничего не боялись.

– А кроме вас?

– Да не! С кем ему… Вот меня он сильно любил, да. Бывает, обнимет и говорит: никто мне, Ленка, кроме тебя не нужен… А милиция на него все повесила. Знали, что заступиться некому!

Бабкину надоело ходить вокруг да около. К тому же он чувствовал, что в качестве расплаты за съеденный суп его заставят выслушать историю об огромной любви, случившейся в юности у этой кислой тетки.

Он много раз встречал их – мужчин и женщин, готовых обрушить свою биографию на любого, проявившего к ним мало-мальский интерес, пусть даже сугубо профессиональный. Они не отвечали на вопросы, не выложив сперва утомительных подробностей своей жизни. Иногда он относился к этому терпимо. Но сейчас у него было слишком много дел, чтобы тратить время на ее тоскливое вранье.

– У вашего Гены в карманах нашлось восемь квитанций из комиссионок и ломбардов, – неторопливо сказал он. – Его опознали приемщики. Так что извините, но это все сказки об оклеветанном юноше. Правды в них очень мало.

Хозяйка открыла рот и стала похожа на воблу. Бабкин почувствовал укол брезгливой жалости. К тому же она накормила его супом…

– Расследование и впрямь было проведено безалаберно, – примирительно сказал он. – Тут вы правы. Но Гена был причастен к этому делу.

– Он стихи писал! Рассказы! – выдохнула Лена.

– Аргумент, конечно.

Она поняла насмешку.

– Хорошие стихи!

– С кем он общался? Друзья, коллеги, собутыльники? У кого дурь брал? Из близких родственников кто у него был – братья там двоюродные-троюродные? Кто?

Она сникла, услышав про дурь.