Пионовая беседка
Часть 32 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Вы прекрасно знаете, что нам нужно сделать, — добавила она. — Я много раз приходила к вам, чтобы переговорить об этом.
Неужели? Почему же я не видела этого?
— Моя дочь стоит больше, — ответил отец. — Вам придется заплатить, если она нужна вам.
Я вздохнула. Мне все стало ясно. Отец по-прежнему считал меня драгоценной жемчужиной.
— Чудесно! — воскликнула госпожа У. Она поджала губы и сузила глаза. Я не раз видела, как она злилась на Цзе, но женщинам не пристало сердиться на мужчин. — Но имейте в виду: в этот раз я не уйду, не заручившись вашим согласием. — Она набрала в грудь воздуха, а затем сказала: — Если вы хотите повысить выкуп за невесту, то пусть в ее приданом будет больше припасов.
Мой отец словно только этого и ждал. Они стали торговаться. Спорить. Он заявил, что выкуп за невесту должен возрасти; в свою очередь, госпожа У выдвинула еще более неслыханные требования к приданому. Очевидно, они оба прекрасно знали, что могла предложить другая семья, и это поразило меня, поскольку их осведомленность означала, что они не в первый раз беседовали об этом. Затем последовало нечто еще более поразительное… Я была удивлена и обрадована.
Когда они, казалось, пришли к соглашению, мой отец неожиданно выдвинул новое требование.
— В течение десяти дней вы должны прислать нам двадцать живых гусей, — сказал он, — или я не соглашусь на брак.
Условие было легко выполнимым, но госпожа У захотела получить что-то взамен.
— Насколько я помню, ваша дочь должна была привести с собой служанку. Но и сейчас кто-то должен заботиться о ней, то есть о ее поминальной дощечке, когда она окажется в моем доме.
Отец не смог сдержать улыбки.
— Я ждал от вас этого вопроса.
Он сделал знак слуге, стоящему у двери. Тот вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с какой-то женщиной. Она прошла вперед, упала на колени и поклонилась госпоже У. Когда женщина подняла глаза я увидела ее лицо. Пережитые горести оставили на нем свой след. Это была Ива.
— Эта служанка недавно вернулась в нашу семью. Я совершил ошибку, продав ее много лет назад. Теперь я понимаю, что ей судьбой предназначено заботиться о моей дочери.
— Она слишком старая, — заметила госпожа У. — Зачем она мне?
— Иве тридцать восемь лет. У нее три сына. Они остались у ее прежнего владельца. Его жена хотела иметь сыновей, и Ива родила их. Возможно, она не слишком привлекательна, — рассудил отец, — но она может стать наложницей, если вы в ней нуждаетесь. Я не сомневаюсь в том, что она сможет родить вам внуков.
— Вы отдаете ее всего за двадцать гусей?
Отец кивнул.
Сваха широко улыбнулась. Ей светили большие барыши. Ива поползла по полу и прижалась лбом к «золотым лилиям» госпожи У.
— Я приму ваше предложение, но с одним условием, — сказала госпожа У. — Ответьте мне на один вопрос. Почему вы до сих пор не озаботились устройством свадьбы призраков для вашей дочери? Одна девушка уже умерла из-за того, что вы отказались в ответ на мое предложение. Теперь угроза нависла над жизнью женщины, которая носит моего внука. От вас не требовалось особых усилий. Свадьбы призраков проводят довольно часто, ведь они избавляют от большого количества неприятностей…
— Эта свадьба не излечит мое сердце, — признался отец. — Мне трудно расстаться с дочерью. Я все время тоскую по ней. Пока ее поминальная дощечка находилась в усадьбе семьи Чэнь, мне казалось, она где-то рядом.
Но меня там никогда не было!
Его глаза подернулись влагой.
— Все эти годы я надеялся ощутить ее присутствие, но этого так и не произошло. Когда вы прислали сегодня сваху, я решил, что мне пора попрощаться с дочерью. Пион было предназначено стать женой вашего сына. А сейчас… Странно, но у меня такое чувство, словно она наконец вернулась ко мне.
Госпожа У неодобрительно засопела.
— Вам следовало сделать это для блага дочери, а вы пренебрегли своей обязанностью. Двадцать три года — это долгий срок, господин Чэнь, очень долгий, — сказав это, она встала и, покачиваясь, вышла из комнаты.
Я оставалась позади, чтобы подготовиться к торжеству.
Свадьбы призраков не столь сложны, изысканны и продолжительны, как свадьбы живых людей. Отец распорядился отвезти в усадьбу семьи У товары, деньги и провизию, входившие в мое приданое. Госпожа У, в свою очередь, прислала в счет выкупа за невесту все то, что было оговорено. Я расчесала волосы и заколола их наверх, расправила старую, изорвавшуюся одежду. Мне хотелось обернуть ступни в новые повязки, но я пользовалась старыми еще с тех пор, как покинула Наблюдательную террасу. Что ж, я сделала все, что могла.
Единственным препятствием стала потерянная поминальная дощечка. Без нее нельзя было сделать заменяющую меня куклу-невесту. Неужели я так и не выйду замуж? Моя дощечка была скрыта от чужих глаз уже так давно, что никто не помнил, что с ней случилось. На самом деле, об этом знал только один человек — Шао, наша старая кормилица и няня. Разумеется, она уже не могла быть кормилицей, да и с обязанностями няни справлялась с большим трудом. У нее выпали почти все зубы и волосы, и память постоянно ей отказывала. Шао была слишком стара, чтобы продать ее, и слишком дешево стоила, чтобы позволить ей доживать свой век в одиночестве. Она ничем не могла помочь в поисках моей поминальной дощечки.
— Эту мерзкую вещь давным-давно выбросили, — сказала она. Затем передумала: — Нет, она стоит в зале, рядом с поминальной дощечкой ее матери. — Два часа спустя ее посетила новая мысль: — Я закопала ее под сливовым деревом, совсем как в «Пионовой беседке». Пион была бы рада оказаться там.
Целых три дня слуги, Бао и даже мой отец умоляли, приказывали, требовали от Шао рассказать, где она спрятала дощечку, и наконец она испуганно крикнула надтреснутым старушечьим голосом:
— Я не знаю, где она! Да что вы все время спрашиваете меня об этой дурацкой табличке?
Она не могла сказать, где ее спрятала, а значит, она не вспомнит и то, что из-за нее на дощечке не поставили точку. Моя свадьба была так близка. Я не могла допустить, чтобы все пошло прахом из-за того, что старуха позабыла о том, как спрятала «мерзкую вещь» в кладовой, на полке за маринованной репой.
Я прошла в ее комнату. Утро было в разгаре, но она все еще спала. Я стояла рядом с ее кроватью и рассматривала ее, затем наклонилась, чтобы потрясти за плечо и разбудить, но руки отказывались мне повиноваться. Даже сейчас, когда я была так близка к тому, чтобы избавиться от скитаний в образе голодного духа, я не могла и пальцем пошевельнуть, чтобы кто-то поставил точку на моей дощечке. Я пыталась снова и снова, но была бессильна.
Вдруг кто-то положил мне руку на плечо.
— Позволь, мы попробуем, — сказал чей-то голос.
Я обернулась и увидела своих мать и бабушку.
— Вы пришли! — воскликнула я. — Но как?
— Ты — сокровище моего сердца, — ответила мама. — Разве я могла пропустить свадьбу дочери?
— Мы упрашивали чиновников подземного мира, и они разрешили нам ненадолго вернуться на землю, — объяснила бабушка.
В мое сердце опять посыпались жемчужины.
Мы подождали, пока Шао проснется. Затем мама и бабушка встали у нее по бокам, взяли под локти и повели по усадьбе прямо к кладовой, где Шао обнаружила поминальную дощечку. Мама и бабушка отпустили ее и отошли назад. Старуха стряхнула с дощечки пыль. Она плохо видела, но я была уверена: она заметит, что на ней нет точки, и тут же отнесет дощечку моему отцу. Этого не произошло, и я вопросительно уставилась на маму и бабушку.
— Помогите! Пусть она увидит, что там нет точки! — взмолилась я.
— Тут мы бессильны, — сокрушенно ответила мама. — Этого нам не разрешили.
Шао отнесла дощечку в мою бывшую комнату. На полу лежала кукла. Слуги сделали ее из соломы, бумаги, дерева и ткани. Она должна была заменить меня на свадьбе призраков. Кукла лежала на спине, животом вверх. Ива неумело нарисовала на листе бумаги глаза, нос и губы и при помощи рисовой пасты прикрепила его к лицу куклы. Шао встала на колени и быстро затолкала мою поминальную дощечку внутрь куклы, так что Ива не успела даже взглянуть на нее. Служанка продела нитку в иголку и зашила живот. Закончив работу, она подошла к сундуку и открыла его. Там лежал мой свадебный костюм. Его должны были выбросить вместе с другими моими вещами.
— Ты оставила мой свадебный костюм? — спросила я у матери.
— Конечно. Я хотела верить, что когда-нибудь все будет устроено так, как полагается.
— И еще мы принесли подарки, — добавила бабушка.
Она полезла в карман платья и достала чистые повязки и новые туфли. Мама открыла сумку и вынула из нее юбку и тунику. Бесплотные одежды были прекрасны. В то время как они меня одевали, слуги повторяли наши действия: сначала они облачили куклу в нижнюю юбку, затем в красную шелковую юбку с крошечными складками — на них были вышиты цветы, облака и переплетенные символы удачи. Они натянули на нее тунику и застегнули все застежки из тесьмы. Они туго обернули покрытые муслином соломенные ножки длинными повязками для бинтования, чтобы на ступни куклы можно было надеть мои красные свадебные туфли. Затем они прислонили куклу к стене, возложили на ее голову праздничный убор и закрыли ее нелепое лицо красной плотной вуалью. Если бы на моей поминальной дощечке была поставлена точка, я бы могла вселиться в эту куклу.
Слуги вышли из комнаты. Я встала на колени перед куклой, потрогала шелк и золотые листья на ее головном уборе. Казалось бы, настал счастливый миг, но я не была счастлива. Я была так близка к тому, чтобы вернуться на предначертанный мне путь, но эта церемония не будет иметь никакого смысла.
— Теперь я все знаю, — произнесла мама, — и очень сожалею. Прости меня за то, что я отдалась своему горю и не поставила точку на твоей табличке. Прости за то, что позволила Шао унести ее. Прости, что никогда не спрашивала о ней твоего отца. Я думала, он забрал ее с собой.
— Он ее не взял…
— Он мне ничего не сказал, а я его не спрашивала. Ты скрыла от меня это даже после смерти. Я узнала о том, что произошло, только когда оказалась на Наблюдательной террасе. Почему же ты мне ничего не сказала?
— Я не знала, как это сделать. Ты была такой растерянной. К тому же это ведь Шао…
— Не сердись на нее, — сказала мама, махнув рукой, словно она считала эту идею глупой. — Мы с твоим отцом считали себя виновными в твоей смерти и потому забыли о своих обязанностях. Отец обвинял себя в том, что тебя посетило любовное томление, ставшее причиной твоей смерти. Если бы он не говорил так часто о Сяоцин и Линян, то не внушил бы тебе мыслей о любви… Если бы он не настаивал на том, чтобы ты читала, думала, писала…
— Но благодаря этому я стала тем, кто я есть! — воскликнула я.
— Точно, — подтвердила бабушка.
— Помолчите, — не очень вежливо оборвала мама. — Вы и так принесли ей немало огорчений и страданий.
Бабушка поджала губы и, посмотрев в сторону, сказала:
— Мне очень жаль. Я не знала…
Мама прикоснулась к рукаву свекрови, чтобы заставить ее замолчать.
— Пион, — продолжила мама, — если бы ты всегда слушалась меня, вряд ли бы я так гордилась тобой сегодня. Все матери боятся за своих дочерей, но я просто сходила с ума от страха. Я все время представляла разные напасти. Но что в нашей жизни самое худшее? То, что случилось со мной в Янчжоу? Нет. Самое худшее — потерять себя. Посмотри, как много ты сделала за прошедшие годы. Ты расцвела благодаря твоей любви к У Женю. Я написала на стене стихотворение, наполненное страхом и печалью. Сделав это, я закрылась от всего того, что делало меня счастливой. Твоя бабушка, я сама и многие другие женщины хотели, чтобы нас услышали. Мы вышли в большой мир и почти добились своего. Но когда меня действительно услышали, — после того как я написала на стене стихотворение, — мне захотелось умереть. Но ты непохожа на меня. После смерти ты превратилась в достойную восхищения женщину. И твой комментарий…
Я невольно отпрянула от нее. Мама сожгла мои книги. Она ненавидела «Пионовую беседку» за то, что я так увлечена ею.
— Ты мне многое не рассказывала, Пион, — грустно вздохнула мама. — Столько времени потеряно…
Это правда. И мы никогда не сможем вернуть его обратно. Я моргнула, чтобы спрятать слезы сожаления. Мама взяла меня за руку и нежно погладила, желая утешить.
— Еще когда я была жива, я услышала о комментарии Жэня к «Пионовой беседке», — сказала она. — Когда я его прочитала, мне показалось, что я услышала твой голос. Я думала, что такого не может быть, и убедила себя в том, что всему виной материнское горе. И только когда я встретила на Наблюдательной террасе твою бабушку, я узнала правду. Всю правду. Конечно, я тоже ей кое-что рассказала…
— Ну же, — подбодрила ее бабушка. — Расскажи ей, зачем на самом деле мы пришли сюда.
Мама сделала глубокий вдох.
— Ты должна закончить комментарий, — сказала она. — Он не должен быть похож на стихотворение, нацарапанное на стене отчаявшейся женщиной. Твой отец и я, бабушка, другие родственники — те, кто живет на земле, и все поколения предков, которые наблюдают за тобой, — будут тобой гордиться.
Я задумалась о словах моей матери. Бабушка хотела, чтобы ее муж услышал и оценил ее, но добилась лишь того, что ее стали превозносить за мученический поступок, которого она не совершала. Мама хотела, чтобы ее услышали, но потеряла себя. Я хотела, чтобы меня услышал всего один мужчина. Жэнь просил меня об этом в павильоне Любования Луной. Он хотел этого. Он дал мне такую возможность, несмотря на то что целый мир, общество и даже мои родители предпочли бы, чтобы я молчала.
— Но как я могу опять начать работать, после того, что случилось…
— Я была очень близка к смерти, когда писала стихотворение; ты умирала, когда писала комментарий, — заметила мама. — Раны на моем теле дошли до костей, в него проникли многие мужчины, и я излила свое горе в словах, которые оставила на стене. Я видела, как ты таяла у меня на глазах, потому что слова истощали твою ци. Я долго думала, что, возможно, от нас ждут этой жертвы. Но я наблюдала за тобой несколько последних лет, когда ты была с И, и поняла, что, пожалуй, писательское мастерство не всегда требует таких страданий. Скорее, это дар переживать эмоции и выражать их посредством кисти, туши и бумаги. Я писала потому, что меня обуревали горе, страх и ненависть. Ты писала потому, что испытывала желание, радость и любовь. Мы обе заплатили высокую цену за то, что выражали свои мысли, раскрывали сердца и пытались создавать новое. Но оно того стоило, не так ли, доченька?
Я не успела ответить, потому что в коридоре раздался смех. Дверь распахнулась, и в комнату вошли четыре моих тети, Ракита, Орхидея, Лотос и их дочери. Отец пригласил их, чтобы у меня была свита, как и положено невесте. Они стали прихорашивать куклу, расправили складки на ее юбке, пригладили шелковую тунику и воткнули в голову несколько заколок из перьев зимородка, чтобы головной убор держался на месте.
— Быстрее! — воскликнула бабушка, когда зазвенели тарелки и послышался гром барабанов. — Поторопись!
— Но моя дощечка…
Неужели? Почему же я не видела этого?
— Моя дочь стоит больше, — ответил отец. — Вам придется заплатить, если она нужна вам.
Я вздохнула. Мне все стало ясно. Отец по-прежнему считал меня драгоценной жемчужиной.
— Чудесно! — воскликнула госпожа У. Она поджала губы и сузила глаза. Я не раз видела, как она злилась на Цзе, но женщинам не пристало сердиться на мужчин. — Но имейте в виду: в этот раз я не уйду, не заручившись вашим согласием. — Она набрала в грудь воздуха, а затем сказала: — Если вы хотите повысить выкуп за невесту, то пусть в ее приданом будет больше припасов.
Мой отец словно только этого и ждал. Они стали торговаться. Спорить. Он заявил, что выкуп за невесту должен возрасти; в свою очередь, госпожа У выдвинула еще более неслыханные требования к приданому. Очевидно, они оба прекрасно знали, что могла предложить другая семья, и это поразило меня, поскольку их осведомленность означала, что они не в первый раз беседовали об этом. Затем последовало нечто еще более поразительное… Я была удивлена и обрадована.
Когда они, казалось, пришли к соглашению, мой отец неожиданно выдвинул новое требование.
— В течение десяти дней вы должны прислать нам двадцать живых гусей, — сказал он, — или я не соглашусь на брак.
Условие было легко выполнимым, но госпожа У захотела получить что-то взамен.
— Насколько я помню, ваша дочь должна была привести с собой служанку. Но и сейчас кто-то должен заботиться о ней, то есть о ее поминальной дощечке, когда она окажется в моем доме.
Отец не смог сдержать улыбки.
— Я ждал от вас этого вопроса.
Он сделал знак слуге, стоящему у двери. Тот вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с какой-то женщиной. Она прошла вперед, упала на колени и поклонилась госпоже У. Когда женщина подняла глаза я увидела ее лицо. Пережитые горести оставили на нем свой след. Это была Ива.
— Эта служанка недавно вернулась в нашу семью. Я совершил ошибку, продав ее много лет назад. Теперь я понимаю, что ей судьбой предназначено заботиться о моей дочери.
— Она слишком старая, — заметила госпожа У. — Зачем она мне?
— Иве тридцать восемь лет. У нее три сына. Они остались у ее прежнего владельца. Его жена хотела иметь сыновей, и Ива родила их. Возможно, она не слишком привлекательна, — рассудил отец, — но она может стать наложницей, если вы в ней нуждаетесь. Я не сомневаюсь в том, что она сможет родить вам внуков.
— Вы отдаете ее всего за двадцать гусей?
Отец кивнул.
Сваха широко улыбнулась. Ей светили большие барыши. Ива поползла по полу и прижалась лбом к «золотым лилиям» госпожи У.
— Я приму ваше предложение, но с одним условием, — сказала госпожа У. — Ответьте мне на один вопрос. Почему вы до сих пор не озаботились устройством свадьбы призраков для вашей дочери? Одна девушка уже умерла из-за того, что вы отказались в ответ на мое предложение. Теперь угроза нависла над жизнью женщины, которая носит моего внука. От вас не требовалось особых усилий. Свадьбы призраков проводят довольно часто, ведь они избавляют от большого количества неприятностей…
— Эта свадьба не излечит мое сердце, — признался отец. — Мне трудно расстаться с дочерью. Я все время тоскую по ней. Пока ее поминальная дощечка находилась в усадьбе семьи Чэнь, мне казалось, она где-то рядом.
Но меня там никогда не было!
Его глаза подернулись влагой.
— Все эти годы я надеялся ощутить ее присутствие, но этого так и не произошло. Когда вы прислали сегодня сваху, я решил, что мне пора попрощаться с дочерью. Пион было предназначено стать женой вашего сына. А сейчас… Странно, но у меня такое чувство, словно она наконец вернулась ко мне.
Госпожа У неодобрительно засопела.
— Вам следовало сделать это для блага дочери, а вы пренебрегли своей обязанностью. Двадцать три года — это долгий срок, господин Чэнь, очень долгий, — сказав это, она встала и, покачиваясь, вышла из комнаты.
Я оставалась позади, чтобы подготовиться к торжеству.
Свадьбы призраков не столь сложны, изысканны и продолжительны, как свадьбы живых людей. Отец распорядился отвезти в усадьбу семьи У товары, деньги и провизию, входившие в мое приданое. Госпожа У, в свою очередь, прислала в счет выкупа за невесту все то, что было оговорено. Я расчесала волосы и заколола их наверх, расправила старую, изорвавшуюся одежду. Мне хотелось обернуть ступни в новые повязки, но я пользовалась старыми еще с тех пор, как покинула Наблюдательную террасу. Что ж, я сделала все, что могла.
Единственным препятствием стала потерянная поминальная дощечка. Без нее нельзя было сделать заменяющую меня куклу-невесту. Неужели я так и не выйду замуж? Моя дощечка была скрыта от чужих глаз уже так давно, что никто не помнил, что с ней случилось. На самом деле, об этом знал только один человек — Шао, наша старая кормилица и няня. Разумеется, она уже не могла быть кормилицей, да и с обязанностями няни справлялась с большим трудом. У нее выпали почти все зубы и волосы, и память постоянно ей отказывала. Шао была слишком стара, чтобы продать ее, и слишком дешево стоила, чтобы позволить ей доживать свой век в одиночестве. Она ничем не могла помочь в поисках моей поминальной дощечки.
— Эту мерзкую вещь давным-давно выбросили, — сказала она. Затем передумала: — Нет, она стоит в зале, рядом с поминальной дощечкой ее матери. — Два часа спустя ее посетила новая мысль: — Я закопала ее под сливовым деревом, совсем как в «Пионовой беседке». Пион была бы рада оказаться там.
Целых три дня слуги, Бао и даже мой отец умоляли, приказывали, требовали от Шао рассказать, где она спрятала дощечку, и наконец она испуганно крикнула надтреснутым старушечьим голосом:
— Я не знаю, где она! Да что вы все время спрашиваете меня об этой дурацкой табличке?
Она не могла сказать, где ее спрятала, а значит, она не вспомнит и то, что из-за нее на дощечке не поставили точку. Моя свадьба была так близка. Я не могла допустить, чтобы все пошло прахом из-за того, что старуха позабыла о том, как спрятала «мерзкую вещь» в кладовой, на полке за маринованной репой.
Я прошла в ее комнату. Утро было в разгаре, но она все еще спала. Я стояла рядом с ее кроватью и рассматривала ее, затем наклонилась, чтобы потрясти за плечо и разбудить, но руки отказывались мне повиноваться. Даже сейчас, когда я была так близка к тому, чтобы избавиться от скитаний в образе голодного духа, я не могла и пальцем пошевельнуть, чтобы кто-то поставил точку на моей дощечке. Я пыталась снова и снова, но была бессильна.
Вдруг кто-то положил мне руку на плечо.
— Позволь, мы попробуем, — сказал чей-то голос.
Я обернулась и увидела своих мать и бабушку.
— Вы пришли! — воскликнула я. — Но как?
— Ты — сокровище моего сердца, — ответила мама. — Разве я могла пропустить свадьбу дочери?
— Мы упрашивали чиновников подземного мира, и они разрешили нам ненадолго вернуться на землю, — объяснила бабушка.
В мое сердце опять посыпались жемчужины.
Мы подождали, пока Шао проснется. Затем мама и бабушка встали у нее по бокам, взяли под локти и повели по усадьбе прямо к кладовой, где Шао обнаружила поминальную дощечку. Мама и бабушка отпустили ее и отошли назад. Старуха стряхнула с дощечки пыль. Она плохо видела, но я была уверена: она заметит, что на ней нет точки, и тут же отнесет дощечку моему отцу. Этого не произошло, и я вопросительно уставилась на маму и бабушку.
— Помогите! Пусть она увидит, что там нет точки! — взмолилась я.
— Тут мы бессильны, — сокрушенно ответила мама. — Этого нам не разрешили.
Шао отнесла дощечку в мою бывшую комнату. На полу лежала кукла. Слуги сделали ее из соломы, бумаги, дерева и ткани. Она должна была заменить меня на свадьбе призраков. Кукла лежала на спине, животом вверх. Ива неумело нарисовала на листе бумаги глаза, нос и губы и при помощи рисовой пасты прикрепила его к лицу куклы. Шао встала на колени и быстро затолкала мою поминальную дощечку внутрь куклы, так что Ива не успела даже взглянуть на нее. Служанка продела нитку в иголку и зашила живот. Закончив работу, она подошла к сундуку и открыла его. Там лежал мой свадебный костюм. Его должны были выбросить вместе с другими моими вещами.
— Ты оставила мой свадебный костюм? — спросила я у матери.
— Конечно. Я хотела верить, что когда-нибудь все будет устроено так, как полагается.
— И еще мы принесли подарки, — добавила бабушка.
Она полезла в карман платья и достала чистые повязки и новые туфли. Мама открыла сумку и вынула из нее юбку и тунику. Бесплотные одежды были прекрасны. В то время как они меня одевали, слуги повторяли наши действия: сначала они облачили куклу в нижнюю юбку, затем в красную шелковую юбку с крошечными складками — на них были вышиты цветы, облака и переплетенные символы удачи. Они натянули на нее тунику и застегнули все застежки из тесьмы. Они туго обернули покрытые муслином соломенные ножки длинными повязками для бинтования, чтобы на ступни куклы можно было надеть мои красные свадебные туфли. Затем они прислонили куклу к стене, возложили на ее голову праздничный убор и закрыли ее нелепое лицо красной плотной вуалью. Если бы на моей поминальной дощечке была поставлена точка, я бы могла вселиться в эту куклу.
Слуги вышли из комнаты. Я встала на колени перед куклой, потрогала шелк и золотые листья на ее головном уборе. Казалось бы, настал счастливый миг, но я не была счастлива. Я была так близка к тому, чтобы вернуться на предначертанный мне путь, но эта церемония не будет иметь никакого смысла.
— Теперь я все знаю, — произнесла мама, — и очень сожалею. Прости меня за то, что я отдалась своему горю и не поставила точку на твоей табличке. Прости за то, что позволила Шао унести ее. Прости, что никогда не спрашивала о ней твоего отца. Я думала, он забрал ее с собой.
— Он ее не взял…
— Он мне ничего не сказал, а я его не спрашивала. Ты скрыла от меня это даже после смерти. Я узнала о том, что произошло, только когда оказалась на Наблюдательной террасе. Почему же ты мне ничего не сказала?
— Я не знала, как это сделать. Ты была такой растерянной. К тому же это ведь Шао…
— Не сердись на нее, — сказала мама, махнув рукой, словно она считала эту идею глупой. — Мы с твоим отцом считали себя виновными в твоей смерти и потому забыли о своих обязанностях. Отец обвинял себя в том, что тебя посетило любовное томление, ставшее причиной твоей смерти. Если бы он не говорил так часто о Сяоцин и Линян, то не внушил бы тебе мыслей о любви… Если бы он не настаивал на том, чтобы ты читала, думала, писала…
— Но благодаря этому я стала тем, кто я есть! — воскликнула я.
— Точно, — подтвердила бабушка.
— Помолчите, — не очень вежливо оборвала мама. — Вы и так принесли ей немало огорчений и страданий.
Бабушка поджала губы и, посмотрев в сторону, сказала:
— Мне очень жаль. Я не знала…
Мама прикоснулась к рукаву свекрови, чтобы заставить ее замолчать.
— Пион, — продолжила мама, — если бы ты всегда слушалась меня, вряд ли бы я так гордилась тобой сегодня. Все матери боятся за своих дочерей, но я просто сходила с ума от страха. Я все время представляла разные напасти. Но что в нашей жизни самое худшее? То, что случилось со мной в Янчжоу? Нет. Самое худшее — потерять себя. Посмотри, как много ты сделала за прошедшие годы. Ты расцвела благодаря твоей любви к У Женю. Я написала на стене стихотворение, наполненное страхом и печалью. Сделав это, я закрылась от всего того, что делало меня счастливой. Твоя бабушка, я сама и многие другие женщины хотели, чтобы нас услышали. Мы вышли в большой мир и почти добились своего. Но когда меня действительно услышали, — после того как я написала на стене стихотворение, — мне захотелось умереть. Но ты непохожа на меня. После смерти ты превратилась в достойную восхищения женщину. И твой комментарий…
Я невольно отпрянула от нее. Мама сожгла мои книги. Она ненавидела «Пионовую беседку» за то, что я так увлечена ею.
— Ты мне многое не рассказывала, Пион, — грустно вздохнула мама. — Столько времени потеряно…
Это правда. И мы никогда не сможем вернуть его обратно. Я моргнула, чтобы спрятать слезы сожаления. Мама взяла меня за руку и нежно погладила, желая утешить.
— Еще когда я была жива, я услышала о комментарии Жэня к «Пионовой беседке», — сказала она. — Когда я его прочитала, мне показалось, что я услышала твой голос. Я думала, что такого не может быть, и убедила себя в том, что всему виной материнское горе. И только когда я встретила на Наблюдательной террасе твою бабушку, я узнала правду. Всю правду. Конечно, я тоже ей кое-что рассказала…
— Ну же, — подбодрила ее бабушка. — Расскажи ей, зачем на самом деле мы пришли сюда.
Мама сделала глубокий вдох.
— Ты должна закончить комментарий, — сказала она. — Он не должен быть похож на стихотворение, нацарапанное на стене отчаявшейся женщиной. Твой отец и я, бабушка, другие родственники — те, кто живет на земле, и все поколения предков, которые наблюдают за тобой, — будут тобой гордиться.
Я задумалась о словах моей матери. Бабушка хотела, чтобы ее муж услышал и оценил ее, но добилась лишь того, что ее стали превозносить за мученический поступок, которого она не совершала. Мама хотела, чтобы ее услышали, но потеряла себя. Я хотела, чтобы меня услышал всего один мужчина. Жэнь просил меня об этом в павильоне Любования Луной. Он хотел этого. Он дал мне такую возможность, несмотря на то что целый мир, общество и даже мои родители предпочли бы, чтобы я молчала.
— Но как я могу опять начать работать, после того, что случилось…
— Я была очень близка к смерти, когда писала стихотворение; ты умирала, когда писала комментарий, — заметила мама. — Раны на моем теле дошли до костей, в него проникли многие мужчины, и я излила свое горе в словах, которые оставила на стене. Я видела, как ты таяла у меня на глазах, потому что слова истощали твою ци. Я долго думала, что, возможно, от нас ждут этой жертвы. Но я наблюдала за тобой несколько последних лет, когда ты была с И, и поняла, что, пожалуй, писательское мастерство не всегда требует таких страданий. Скорее, это дар переживать эмоции и выражать их посредством кисти, туши и бумаги. Я писала потому, что меня обуревали горе, страх и ненависть. Ты писала потому, что испытывала желание, радость и любовь. Мы обе заплатили высокую цену за то, что выражали свои мысли, раскрывали сердца и пытались создавать новое. Но оно того стоило, не так ли, доченька?
Я не успела ответить, потому что в коридоре раздался смех. Дверь распахнулась, и в комнату вошли четыре моих тети, Ракита, Орхидея, Лотос и их дочери. Отец пригласил их, чтобы у меня была свита, как и положено невесте. Они стали прихорашивать куклу, расправили складки на ее юбке, пригладили шелковую тунику и воткнули в голову несколько заколок из перьев зимородка, чтобы головной убор держался на месте.
— Быстрее! — воскликнула бабушка, когда зазвенели тарелки и послышался гром барабанов. — Поторопись!
— Но моя дощечка…