Пионовая беседка
Часть 22 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
ПРАЗДНИК ГОЛОДНЫХ ДУХОВ
В жизни многие вещи происходят по расписанию, нравится нам это или нет. У женщин начинаются месячные кровотечения. Луна прибывает и убывает. Приходит Новый год, затем праздник Весны, день Двойной Семерки, праздник Голодных Духов и, наконец, праздник Середины Осени. Мы не имеем власти над ходом времени, но он заставляет нас двигаться вперед. Перед Новым годом люди убирают дома, готовят особые блюда, приносят жертвы — не только потому, что так велит долг и обычай, но и потому, что смена сезона и предчувствие весны подгоняют, соблазняют и принуждают их к этому. То же происходит и с призраками. Мы можем свободно бродить по земле, но мы также слышим зов управляющих нами традиций, инстинкта и желания жить. Мне хотелось быть рядом с Жэнем каждую секунду, но в седьмом месяце мой голод стал таким же сильным и неуправляемым, как спазм, как полная луна перед осенним равноденствием, как фейерверки, отсылающие бога Кухни в небо, чтобы он рассказал там о поступках членов семьи. Даже когда я лежала на балке или в кровати моей подруги, я чувствовала, как некая сила манит, увлекает, тянет меня наружу.
Голод стал нестерпимым, и я покинула безопасность спальных покоев. Мне была нужна прямая линия, и я нашла ее, пролетев через дворы прямо в ворота усадьбы семьи У и оказавшись за спиной у двух слуг, которые держали в руках бумагу и горшки. Как только я вылетела из ворот, я услышала, как они закрылись за моей спиной, и с ужасом увидела, что слуги наклеивают на двери защитные талисманы и закрывают их, чтобы защитить тех, кто находится внутри, от таких, как я. Это произошло в пятнадцатый день месяца, когда наступает праздник Голодных Духов. Я была такой же жертвой собственных желаний, как вторая жена моего мужа; никто не мог остановить меня, потому что я была неуправляема.
Я стала колотить по воротам:
— Впустите меня!
И я услышала рядом с собой крики и вопли, повторявшие мои слова: «Впустите меня! Впустите меня! Впустите меня!»
Я резко повернулась и увидела духов. Их одежда была разорвана в клочья, лица были изможденными, серыми, морщинистыми, плечи сгорбились от одиночества, тяжелых утрат и сожалений. У некоторых не было руки или ноги. От них воняло страхом, ужасом и жаждой мести. Из утопленников текла прогорклая вода. Они пахли дохлой рыбой. А дети! Там было множество детей. В основном это были девочки: их оставляли без присмотра, продавали, били… Их семьи совершенно позабыли о них. Они быстро, словно стая крысят, перебегали с места на место, а в их глазах застыла неизбывная печаль. Все эти существа были похожи друг на друга: их обуревали голод и гнев. Некоторые озлобились, потому что были голодны и бездомны; другие были голодны и бездомны из-за своей злобы. Я пришла в ужас, повернулась к воротам и стала бить в них со всей силой, на какую была способна.
— Пустите меня! — опять закричала я.
Но мои кулаки были слишком слабы. Я не могла ничего поделать с талисманами и двустишиями, при помощи которых слуги запечатали двери от меня и таких, как я. Таких, как я. Я прижалась лбом к воротам, закрыла глаза и постаралась смириться с этой мыслью. Я была такой же, как эти отвратительные духи, и меня полностью поглотил сильнейший мучительный голод.
Я сделала глубокий вдох, отлетела от стены и заставила себя повернуться. Духи потеряли ко мне интерес и занялись своим делом: они набивали рты дарами семьи У. Я старалась пробиться через их корчащиеся тела, но они легко оттерли меня в сторону.
Я пошла по дороге, останавливаясь у каждого дома, где стоял алтарный столик, но приходила слишком поздно, и другие свирепые духи не давали мне отведать жертвенных даров. Казалось, мое тело превратилось в разинутый рот и пустой желудок.
Богов и предков почитают, как сильных мира сего. Люди прислуживают им, потому что они защищают их и исполняют желания. Та часть их души, которая живет на небе, способствует росту, произведению потомства и самой жизни. Для них заботливо готовят жертвенные дары, их подают на красивых тарелках вместе с сервировкой и столовыми приборами. А духов презирают. Мы словно изгои, хуже, чем попрошайки или прокаженные. Люди думают, что мы не приносим ничего, кроме невзгод, горя и неудач. Нас обвиняют в том, что мы подстраиваем несчастные случаи, лишаем людей потомства, удачи в игре, обрекаем их на болезни, невыгодные сделки, неурожай и, конечно, на смерть. Поэтому не стоит удивляться, что жертвенные дары, которые готовят во время праздника Голодных Духов, такие невкусные и даже тошнотворные. Вместо подносов со спелыми персиками, приготовленного на пару ароматного риса, цыплят, целиком запеченных в соевом соусе, мы получаем рисовую крупу, овощи, которые следовало бы скормить свиньям, и куски гнилого мяса с кусками шерсти. Нам не дают тарелок и палочек. Нам приходится зарываться в еду лицом, словно собакам, разрывать ее зубами и утаскивать в свои темные норы.
Люди не понимают, что многие из нас родились в богатых домах и что мы так же тоскуем по своей семье и беспокоимся о своих родственниках, как почитаемые ими предки. Мы стали призраками и, конечно, не можем изменить свою природу, но это не значит, что мы намеренно пытаемся причинить кому-нибудь вред. Мы опасны, как опасна горячая печь. Ведь до сих пор моя печальная участь не вынудила меня причинить кому-либо боль, увечье или проявить жестокость, не правда ли? Но когда я летела по берегам озера, я сражалась с теми, кто был слабее меня, вырывала у них из рук кожуру заплесневевшего апельсина или кусок кости, из которой еще не высосали мозг. Я шла, плыла, ползла, тащилась от дома к дому, съедая все, что можно, с хлюпаньем поглощала объедки на столах, уже опустошенных такими, как я, пока не добралась до стен усадьбы семьи Чэнь. Я сама не знала, что обошла все озеро. Вот каким сильным и неутолимым был мой голод.
Я никогда не бывала по эту сторону ворот моего родительского дома во время праздника Голодных Духов, но сейчас вспомнила, как слуги работали, не покладая рук, и переговаривались о том, как много провизии они укладывали, привязывали и прикрепляли к алтарю, установленному за воротами. Цыплята и утки — живые и выпотрошенные, рыба, рисовые пирожные, целые спелые ананасы, дыни и бананы. Когда праздник заканчивался и призраки съедали часть еды, попрошайки и нищие приходили разделить между собой остатки, и семья Чэнь устраивала для них пир.
Духи жестоко сражались за пишу, как и у каждого дома, но эта был мой родной дом. Угощение принадлежало мне. Я гордо прошла вперед, растолкав толпу. Призрак в ветхом халате мандарина с вышитой на груди эмблемой, указывавшей на то, что он был ученым пятого ранга, пытался оттереть меня локтем, но я была невысокого роста и проскользнула под его рукой.
— Это принадлежит нам! — прогремел он. — У тебя нет права здесь находиться! Уходи!
Я схватилась за стол, как будто для бесплотного духа в этом был какой-нибудь толк, и вежливо, из уважения к его званию, ответила:
— Это дом моей семьи.
— Твой статус при жизни никого не волнует, — прорычал призрак, стоявший справа от меня.
— Если бы ты хоть что-нибудь значила при жизни, тебя бы похоронили, как полагается. Еще одна бесполезная ветвь, — фыркнула женщина. Ее плоть сгнила, и сквозь кожу были видны кости черепа.
Мужчина в халате мандарина приблизил к моему лицу открытый рот, и я почувствовала его зловонное дыхание.
— Твоя семья позабыла о тебе так же, как они забыли о нас. Мы много лет приходим сюда, и посмотри, что они нам дают! Почти ничего! Твой новый брат, кажется, не понимает, что совершает большую ошибку. Тьфу! — Он обдал меня своим мерзким дыханием, и я почувствовала запах гнилой пищи, лежащей в его желудке. — Твой отец уехал в столицу, а этот Бао явно думает, что наш праздник не имеет значения. Он забрал все жертвенные дары в свою комнату, чтобы съесть их вместе с наложницами.
Сказав это, призрак в костюме мандарина схватил меня за шиворот и отшвырнул в сторону. Я ударилась о стену стоящего напротив дома и упала на землю. Остальные стали глодать и разрывать зубами дичь, лежащую на жертвенном столике. Я осторожно обогнула их и постучалась в ворота нашего дома. Но тщетно. Когда я была жива, мне больше всего хотелось покинуть дом и отправиться на прогулку. Теперь я мечтала о том, чтобы попасть обратно.
Я так долго не вспоминала о своей родной семье. Наверное, Лотос и Ракита уже живут в собственных домах. Но мои тети и наложницы по-прежнему жили в доме семьи Чэнь. Моя маленькая сестра Орхидея готовится к своей помолвке. Я думала о сотнях пальцев, которые жили за воротами, — о нянях, служанках, поварах, но больше всего о своей матери. Наверняка есть какой-нибудь способ увидеться с ней.
Я обошла вокруг усадьбы, делая большие повороты, чтобы избежать острых углов. Но тщетно. У дома семьи Чэнь были всего одни ворота, и они были защищены от голодных духов. Думала ли обо мне мама, сидя в зале Цветущего Лотоса? Я посмотрела на небо, надеясь увидеть Наблюдательную террасу. Смотрит ли на меня бабушка? Может, она качает головой, посмеиваясь над моей глупостью?
Призраки, как и живые люди, не любят слушать правду. Мы поддаемся самообману, чтобы не потерять лицо, стараемся верить в хорошее и продолжаем идти вперед, попав даже в безвыходное положение. Мне не хотелось признавать, что голод настолько измучил меня, что я не стану противиться искушению упасть лицом в миску с гнилыми фруктами, если это поможет мне утолить мучительную пустоту. Я вздохнула. Я все еще была голодна. В этот день мне следовало съесть столько, чтобы прожить еще один год.
Когда я стояла на Наблюдательной террасе, я иногда следила за жизнью семьи Цянь в деревне Гудан, куда мой отец приезжал на Новый год вскоре после моей смерти. Я направилась туда, сражаясь с нападавшими на меня голодными духами, огибая углы, теряясь на извилистых дорожках между рисовыми полями, которые специально устраивали крестьяне.
Наступила ночь — время, когда должно было появиться еще больше существ, желающих набить свой желудок, но в деревне я встретила всего несколько голодных духов. Здесь люди погибали во время землетрясений, наводнений, голода или от различных болезней. Они умирали в своих домах или рядом с ними, и потому их тела не были потеряны. Случаи, когда тело полностью уничтожалось, происходили редко — разве что при пожаре сгорит целая семья или мост обвалится во время наводнения, когда крестьянин со своей свиньей идет по нему на рынок. Поэтому большая часть деревенских мертвецов обычно похоронена, как полагается, и все три части их души находят упокоение в разных местах, как это и должно быть.
Тем не менее я встретила трех потревоженных духов. Среди них была женщина, которую похоронили в неправильном месте, и ее тело пронзили корни дерева, из-за чего она испытывала сильную боль, мужчина, чей гроб сдвинулся с места во время наводнения, и молодая девушка. Ее тело перевернулось, когда гроб поставили на землю, голова сдвинулась, и потому остальные части ее души не могли обрести новое воплощение. Они были взволнованы и опечалены. Они пытались найти помощь, но это приносило их семьям несчастья. Никому не нравится слушать невыразимо грустные стоны призрака, когда он ложится спать, кормит ребенка или занимается с супругом дождем и облаками. Но все же, если не считать этих встреч, мое путешествие было спокойным. Я летела в одиночестве.
Я долетела до дома семьи Цянь. Они были небогаты, но у них были добрые сердца. Жертвенных даров было немного, но они были куда вкуснее, чем все, что я ела сегодня. Насытившись, я приблизилась к их дому. Мне хотелось отдохнуть, прежде чем опять направиться в город. Приятное чувство насыщения переполняло меня, и я намеревалась провести немного времени с людьми, которые были близко связаны с моей родной семьей.
На время праздника Голодных Духов они закрыли окна деревянными экранами, а двери заперли изнутри. Я почувствовала запах риса. Из-за двери пробивался луч света, отбрасываемого фонарем. Я услышала, как люди тихо переговариваются. Я вслушивалась изо всех сил и вскоре уловила голос госпожи Цянь:
— Перестав собирать крылья зимородка на берегах изумрудной реки, я остаюсь в моем скромном и бедном жилище, читая стихи.
Я хорошо помнила эти строки, и они заставили меня затосковать по дому. Но что мне было делать? Я была одна, я лишилась семьи и подруг, утратила дар слова и искусства. Я закрыла лицо руками и зарыдала и тут же услышала скрип стульев и вскрики ужаса. Эти люди накормили меня, а я напугала их криками из потустороннего мира!
Когда праздник закончился, я вернулась в спальню Жэня и Цзе. Я была полна сил и энергии, и у меня неожиданно появилась новая цель. Я впервые насытилась с тех пор, что предшествовали моей смерти, и у меня появился новый голод — тот самый, который я когда-то пестовала для работы над «Пионовой беседкой». Может, я смогу добавить кое-что к тому, что писала на полях книги, и превращу мои заметки в автопортрет, чтобы Жэнь увидел в нем символ всего того, что находится внутри меня? Разве не портрет Линян и мои сочинения соединили наши души?
Я стала такой же эгоистичной, как вторая жена. Когда я рассказывала Цзе о «Пионовой беседке», мне удалось затронуть ее мысли, и она стала писать на клочках бумаги и прятать их в нашей спальне. Теперь мне потребуется от нее кое-что еще.
Я заставляла Цзе оставаться днем в спальне, предпочитая, чтобы она была рядом со мной, а не делила трапезу со своим мужем и свекровью в столовой. Свет раздражал меня, а потому я просила ее закрывать двери и задергивать занавески на окнах. Летом в комнате было прохладно, и мне это нравилось. Осенью приносили одеяла. Зимой Цзе надевала теплые жакеты, подбитые мехом. Наступил Новый год, затем пришла весна. В четвертом месяце цветы раскрылись навстречу солнцу, но мы вместе сидели в темной комнате, где не становилось теплее даже днем.
Я велела Цзе перечитать то, что написала в первом томе. Затем я отослала ее в библиотеку Жэня, чтобы она нашла те три отрывка, которые мне не удалось обнаружить при жизни. Я подсказала ей взять в руки кисть и записать ответы и свои комментарии к ним на страницах рядом с моими собственными заметками. Если я могла заставить Цзе «играть на флейте» для моего мужа, что мне стоило уговорить ее взять кисть и писать? Ни капли усилий. Очень просто.
Но я не была удовлетворена. Я отчаянно нуждалась во втором томе, который начинается с описания призрачной, но вечной любви Мэнмэя и Линян. Он ставит точку на ее поминальной дощечке, извлекает тело из могилы и пробуждает ее к жизни. Что, если я прикажу Цзе записать свои мысли и дать прочитать их Жэню? Неужели он не почувствует желания последовать примеру Мэнмэя?
Ночью мы встретились с Цзе у ее любимого пруда, и я сказала ей:
— Тебе нужен второй том. Ты должна найти его.
Я неделями, словно попугай, повторяла ей это. Но Цзе была замужней женщиной. Она не могла покидать дом, чтобы найти эту книгу, так же как и я, если бы была жива. Ей приходилось полагаться на свои уловки, обаяние и любовь мужа. Я помогала ей, но она и сама многое умела. Она могла быть упрямой, надоедливой и избалованной. Наш муж реагировал превосходно.
— Я мечтаю прочитать второй том «Пионовой беседки», — говорила она, наливая ему чашку чая. — Я видела представление давным-давно, и теперь мне бы так хотелось прочитать это произведение великого автора и обсудить его с тобой.
Жэнь пил горячий чай, а она заглядывала ему в глаза, гладила пальцами рукав и добавляла:
— Иногда я не понимаю метафор и аллюзий, которые использовал писатель. Но ты же сам прекрасный поэт! Может, ты мне объяснишь?
Ночью, когда Жэнь лежал между нами под грудой теплых одеял, она шептала ему на ухо:
— Я каждый день думаю о твоей первой жене. Вторая часть оперы пропала, и это постоянно напоминает мне о том, что Тун умерла. Уверена, ты тоже по ней скучаешь. Если бы только мы могли вернуть ее…
Затем язычок высовывался из ее рта, и она начинала ласкать мочку его уха, приглашая мужа заняться чем-то еще.
Я осмелела. Летом я часто усаживалась на спину Цзе, и она носила меня по комнатам. Благодаря этому мне не нужно было беспокоиться об углах. Я была всего лишь дуновением ветерка, сопровождавшим появление второй жены. Когда мы прибывали к обеду в столовую, госпожа У откладывала свой веер и приказывала слугам закрыть дверь, потому что по комнате внезапно пробегал сквозняк, и часто, даже в самые жаркие месяцы, она просила разжечь огонь в жаровне.
— Кажется, твои губы опять стали тоньше, — как-то вечером сказала Цзе свекровь.
Свекрови часто жалуются на это. Все знают, что тонкие губы являются признаком худобы, а худоба означает пустое лоно. Другими словами, она спрашивала. «Где мой внук?» Это был обычный старомодный вопрос.
Жэнь взял Цзе под столом за руку. На его лице показалось озабоченное выражение.
— И руки у тебя холодные. Но ведь на дворе лето! Пойдем завтра на прогулку? Посидим у пруда, посмотрим на цветы и бабочек, и солнце тебя согреет.
— Не судьба мне сейчас любоваться цветами, — пробормотала Цзе. — Бабочки кажутся мне душами мертвецов. А когда я смотрю на воду, я думаю об утопленниках.
— Думаю, — язвительно заметила моя свекровь, — солнце ей не поможет. Куда бы она ни пришла, она приносит с собой холод. Что, если и солнце от нее убежит?
В глазах Цзе показались слезы.
— Я лучше пойду в свою комнату, почитаю немного.
Госпожа У плотно обмотала вокруг себя шаль.
— Да, наверное, так будет лучше. Я пришлю завтра доктора, чтобы он определил, что у тебя за болезнь.
Цзе непроизвольно сжала ноги.
— Это ни к чему.
— Как ты родишь сына, если…
Сына? Цзе была нужна мне для другого! Не то чтобы она была не способна родить наследника. Она мне помогает. Ребенок нам ни к чему.
Но доктор Чжао, который пришел навестить нас, беспокоился совсем о другом. Я не видела его с тех пор, как умерла. Не могу сказать, что была рада вновь встретиться с ним.
Он, как обычно, пощупал пульс, посмотрел на язык Цзе, а затем, выйдя с Жэнем из комнаты, объявил:
— Я видел такое много раз. Ваша жена перестала есть. Она часами размышляет в темноте. Господин У, все это наводит меня на единственное заключение: ваша жена больна любовным томлением.
— Что же мне делать? — встревожился Жэнь.
Они сели на скамейку в саду.
— Обычно ночь, проведенная наедине, легко излечивает эту болезнь, — вымолвил доктор. — Наверное, она отказывается заниматься дождем и облаками? Поэтому она до сих пор не понесла? Ведь вы женаты уже больше года.
Я пришла в ярость оттого, что доктор смеет предполагать такое. Мне хотелось превратиться в одного из могущественных мстительных призраков, чтобы заставить его заплатить за свои обвинения.
— В этом отношении мне не приходится мечтать о лучшей жене, — ответил Жэнь.
Дарите ли вы ей, — тут доктор замялся, прежде чем продолжить, — свою жизненную жидкость? Женщина должна поглощать ее, чтобы быть здоровой. Вы не можете тратить ее только на ароматную нежность перебинтованных ножек.
После долгих подбадриваний Жэнь рассказал доктору о том, что каждый день и ночь происходит в спальных покоях. Выслушав его, доктор не мог обвинить ни одну из сторон в недостатке желания, знаний, прилежности или в том, что они лишены необходимых жизненных соков.
— Наверное, любовное томление вашей жены происходит по другой причине. Есть ли у нее какие-нибудь неутоленные желания? — спросил доктор.
На следующий день Жэнь уехал в город. Я не последовала за ним, потому что меня больше занимала Цзе. Госпожа У, выслушав наставления доктора, вошла в спальню, открыла двери и подняла тяжелые занавески, скрывавшие окна. В комнате стало жарко и влажно, как обычно в Ханчжоу в летние месяцы. Это было ужасно, но мы, как покорные снохи, старались приспособиться к этому и повиноваться, забыв о собственных чувствах и удобстве. Я оставалась рядом с Цзе, стараясь утешить ее во время непрошенного вторжения. Я была рада, когда она надела на свой жакет еще один. Свекрови приказывают нам, что делать, и мы делаем вид, что повинуемся, но они не могут следить за нами каждую минуту.
В жизни многие вещи происходят по расписанию, нравится нам это или нет. У женщин начинаются месячные кровотечения. Луна прибывает и убывает. Приходит Новый год, затем праздник Весны, день Двойной Семерки, праздник Голодных Духов и, наконец, праздник Середины Осени. Мы не имеем власти над ходом времени, но он заставляет нас двигаться вперед. Перед Новым годом люди убирают дома, готовят особые блюда, приносят жертвы — не только потому, что так велит долг и обычай, но и потому, что смена сезона и предчувствие весны подгоняют, соблазняют и принуждают их к этому. То же происходит и с призраками. Мы можем свободно бродить по земле, но мы также слышим зов управляющих нами традиций, инстинкта и желания жить. Мне хотелось быть рядом с Жэнем каждую секунду, но в седьмом месяце мой голод стал таким же сильным и неуправляемым, как спазм, как полная луна перед осенним равноденствием, как фейерверки, отсылающие бога Кухни в небо, чтобы он рассказал там о поступках членов семьи. Даже когда я лежала на балке или в кровати моей подруги, я чувствовала, как некая сила манит, увлекает, тянет меня наружу.
Голод стал нестерпимым, и я покинула безопасность спальных покоев. Мне была нужна прямая линия, и я нашла ее, пролетев через дворы прямо в ворота усадьбы семьи У и оказавшись за спиной у двух слуг, которые держали в руках бумагу и горшки. Как только я вылетела из ворот, я услышала, как они закрылись за моей спиной, и с ужасом увидела, что слуги наклеивают на двери защитные талисманы и закрывают их, чтобы защитить тех, кто находится внутри, от таких, как я. Это произошло в пятнадцатый день месяца, когда наступает праздник Голодных Духов. Я была такой же жертвой собственных желаний, как вторая жена моего мужа; никто не мог остановить меня, потому что я была неуправляема.
Я стала колотить по воротам:
— Впустите меня!
И я услышала рядом с собой крики и вопли, повторявшие мои слова: «Впустите меня! Впустите меня! Впустите меня!»
Я резко повернулась и увидела духов. Их одежда была разорвана в клочья, лица были изможденными, серыми, морщинистыми, плечи сгорбились от одиночества, тяжелых утрат и сожалений. У некоторых не было руки или ноги. От них воняло страхом, ужасом и жаждой мести. Из утопленников текла прогорклая вода. Они пахли дохлой рыбой. А дети! Там было множество детей. В основном это были девочки: их оставляли без присмотра, продавали, били… Их семьи совершенно позабыли о них. Они быстро, словно стая крысят, перебегали с места на место, а в их глазах застыла неизбывная печаль. Все эти существа были похожи друг на друга: их обуревали голод и гнев. Некоторые озлобились, потому что были голодны и бездомны; другие были голодны и бездомны из-за своей злобы. Я пришла в ужас, повернулась к воротам и стала бить в них со всей силой, на какую была способна.
— Пустите меня! — опять закричала я.
Но мои кулаки были слишком слабы. Я не могла ничего поделать с талисманами и двустишиями, при помощи которых слуги запечатали двери от меня и таких, как я. Таких, как я. Я прижалась лбом к воротам, закрыла глаза и постаралась смириться с этой мыслью. Я была такой же, как эти отвратительные духи, и меня полностью поглотил сильнейший мучительный голод.
Я сделала глубокий вдох, отлетела от стены и заставила себя повернуться. Духи потеряли ко мне интерес и занялись своим делом: они набивали рты дарами семьи У. Я старалась пробиться через их корчащиеся тела, но они легко оттерли меня в сторону.
Я пошла по дороге, останавливаясь у каждого дома, где стоял алтарный столик, но приходила слишком поздно, и другие свирепые духи не давали мне отведать жертвенных даров. Казалось, мое тело превратилось в разинутый рот и пустой желудок.
Богов и предков почитают, как сильных мира сего. Люди прислуживают им, потому что они защищают их и исполняют желания. Та часть их души, которая живет на небе, способствует росту, произведению потомства и самой жизни. Для них заботливо готовят жертвенные дары, их подают на красивых тарелках вместе с сервировкой и столовыми приборами. А духов презирают. Мы словно изгои, хуже, чем попрошайки или прокаженные. Люди думают, что мы не приносим ничего, кроме невзгод, горя и неудач. Нас обвиняют в том, что мы подстраиваем несчастные случаи, лишаем людей потомства, удачи в игре, обрекаем их на болезни, невыгодные сделки, неурожай и, конечно, на смерть. Поэтому не стоит удивляться, что жертвенные дары, которые готовят во время праздника Голодных Духов, такие невкусные и даже тошнотворные. Вместо подносов со спелыми персиками, приготовленного на пару ароматного риса, цыплят, целиком запеченных в соевом соусе, мы получаем рисовую крупу, овощи, которые следовало бы скормить свиньям, и куски гнилого мяса с кусками шерсти. Нам не дают тарелок и палочек. Нам приходится зарываться в еду лицом, словно собакам, разрывать ее зубами и утаскивать в свои темные норы.
Люди не понимают, что многие из нас родились в богатых домах и что мы так же тоскуем по своей семье и беспокоимся о своих родственниках, как почитаемые ими предки. Мы стали призраками и, конечно, не можем изменить свою природу, но это не значит, что мы намеренно пытаемся причинить кому-нибудь вред. Мы опасны, как опасна горячая печь. Ведь до сих пор моя печальная участь не вынудила меня причинить кому-либо боль, увечье или проявить жестокость, не правда ли? Но когда я летела по берегам озера, я сражалась с теми, кто был слабее меня, вырывала у них из рук кожуру заплесневевшего апельсина или кусок кости, из которой еще не высосали мозг. Я шла, плыла, ползла, тащилась от дома к дому, съедая все, что можно, с хлюпаньем поглощала объедки на столах, уже опустошенных такими, как я, пока не добралась до стен усадьбы семьи Чэнь. Я сама не знала, что обошла все озеро. Вот каким сильным и неутолимым был мой голод.
Я никогда не бывала по эту сторону ворот моего родительского дома во время праздника Голодных Духов, но сейчас вспомнила, как слуги работали, не покладая рук, и переговаривались о том, как много провизии они укладывали, привязывали и прикрепляли к алтарю, установленному за воротами. Цыплята и утки — живые и выпотрошенные, рыба, рисовые пирожные, целые спелые ананасы, дыни и бананы. Когда праздник заканчивался и призраки съедали часть еды, попрошайки и нищие приходили разделить между собой остатки, и семья Чэнь устраивала для них пир.
Духи жестоко сражались за пишу, как и у каждого дома, но эта был мой родной дом. Угощение принадлежало мне. Я гордо прошла вперед, растолкав толпу. Призрак в ветхом халате мандарина с вышитой на груди эмблемой, указывавшей на то, что он был ученым пятого ранга, пытался оттереть меня локтем, но я была невысокого роста и проскользнула под его рукой.
— Это принадлежит нам! — прогремел он. — У тебя нет права здесь находиться! Уходи!
Я схватилась за стол, как будто для бесплотного духа в этом был какой-нибудь толк, и вежливо, из уважения к его званию, ответила:
— Это дом моей семьи.
— Твой статус при жизни никого не волнует, — прорычал призрак, стоявший справа от меня.
— Если бы ты хоть что-нибудь значила при жизни, тебя бы похоронили, как полагается. Еще одна бесполезная ветвь, — фыркнула женщина. Ее плоть сгнила, и сквозь кожу были видны кости черепа.
Мужчина в халате мандарина приблизил к моему лицу открытый рот, и я почувствовала его зловонное дыхание.
— Твоя семья позабыла о тебе так же, как они забыли о нас. Мы много лет приходим сюда, и посмотри, что они нам дают! Почти ничего! Твой новый брат, кажется, не понимает, что совершает большую ошибку. Тьфу! — Он обдал меня своим мерзким дыханием, и я почувствовала запах гнилой пищи, лежащей в его желудке. — Твой отец уехал в столицу, а этот Бао явно думает, что наш праздник не имеет значения. Он забрал все жертвенные дары в свою комнату, чтобы съесть их вместе с наложницами.
Сказав это, призрак в костюме мандарина схватил меня за шиворот и отшвырнул в сторону. Я ударилась о стену стоящего напротив дома и упала на землю. Остальные стали глодать и разрывать зубами дичь, лежащую на жертвенном столике. Я осторожно обогнула их и постучалась в ворота нашего дома. Но тщетно. Когда я была жива, мне больше всего хотелось покинуть дом и отправиться на прогулку. Теперь я мечтала о том, чтобы попасть обратно.
Я так долго не вспоминала о своей родной семье. Наверное, Лотос и Ракита уже живут в собственных домах. Но мои тети и наложницы по-прежнему жили в доме семьи Чэнь. Моя маленькая сестра Орхидея готовится к своей помолвке. Я думала о сотнях пальцев, которые жили за воротами, — о нянях, служанках, поварах, но больше всего о своей матери. Наверняка есть какой-нибудь способ увидеться с ней.
Я обошла вокруг усадьбы, делая большие повороты, чтобы избежать острых углов. Но тщетно. У дома семьи Чэнь были всего одни ворота, и они были защищены от голодных духов. Думала ли обо мне мама, сидя в зале Цветущего Лотоса? Я посмотрела на небо, надеясь увидеть Наблюдательную террасу. Смотрит ли на меня бабушка? Может, она качает головой, посмеиваясь над моей глупостью?
Призраки, как и живые люди, не любят слушать правду. Мы поддаемся самообману, чтобы не потерять лицо, стараемся верить в хорошее и продолжаем идти вперед, попав даже в безвыходное положение. Мне не хотелось признавать, что голод настолько измучил меня, что я не стану противиться искушению упасть лицом в миску с гнилыми фруктами, если это поможет мне утолить мучительную пустоту. Я вздохнула. Я все еще была голодна. В этот день мне следовало съесть столько, чтобы прожить еще один год.
Когда я стояла на Наблюдательной террасе, я иногда следила за жизнью семьи Цянь в деревне Гудан, куда мой отец приезжал на Новый год вскоре после моей смерти. Я направилась туда, сражаясь с нападавшими на меня голодными духами, огибая углы, теряясь на извилистых дорожках между рисовыми полями, которые специально устраивали крестьяне.
Наступила ночь — время, когда должно было появиться еще больше существ, желающих набить свой желудок, но в деревне я встретила всего несколько голодных духов. Здесь люди погибали во время землетрясений, наводнений, голода или от различных болезней. Они умирали в своих домах или рядом с ними, и потому их тела не были потеряны. Случаи, когда тело полностью уничтожалось, происходили редко — разве что при пожаре сгорит целая семья или мост обвалится во время наводнения, когда крестьянин со своей свиньей идет по нему на рынок. Поэтому большая часть деревенских мертвецов обычно похоронена, как полагается, и все три части их души находят упокоение в разных местах, как это и должно быть.
Тем не менее я встретила трех потревоженных духов. Среди них была женщина, которую похоронили в неправильном месте, и ее тело пронзили корни дерева, из-за чего она испытывала сильную боль, мужчина, чей гроб сдвинулся с места во время наводнения, и молодая девушка. Ее тело перевернулось, когда гроб поставили на землю, голова сдвинулась, и потому остальные части ее души не могли обрести новое воплощение. Они были взволнованы и опечалены. Они пытались найти помощь, но это приносило их семьям несчастья. Никому не нравится слушать невыразимо грустные стоны призрака, когда он ложится спать, кормит ребенка или занимается с супругом дождем и облаками. Но все же, если не считать этих встреч, мое путешествие было спокойным. Я летела в одиночестве.
Я долетела до дома семьи Цянь. Они были небогаты, но у них были добрые сердца. Жертвенных даров было немного, но они были куда вкуснее, чем все, что я ела сегодня. Насытившись, я приблизилась к их дому. Мне хотелось отдохнуть, прежде чем опять направиться в город. Приятное чувство насыщения переполняло меня, и я намеревалась провести немного времени с людьми, которые были близко связаны с моей родной семьей.
На время праздника Голодных Духов они закрыли окна деревянными экранами, а двери заперли изнутри. Я почувствовала запах риса. Из-за двери пробивался луч света, отбрасываемого фонарем. Я услышала, как люди тихо переговариваются. Я вслушивалась изо всех сил и вскоре уловила голос госпожи Цянь:
— Перестав собирать крылья зимородка на берегах изумрудной реки, я остаюсь в моем скромном и бедном жилище, читая стихи.
Я хорошо помнила эти строки, и они заставили меня затосковать по дому. Но что мне было делать? Я была одна, я лишилась семьи и подруг, утратила дар слова и искусства. Я закрыла лицо руками и зарыдала и тут же услышала скрип стульев и вскрики ужаса. Эти люди накормили меня, а я напугала их криками из потустороннего мира!
Когда праздник закончился, я вернулась в спальню Жэня и Цзе. Я была полна сил и энергии, и у меня неожиданно появилась новая цель. Я впервые насытилась с тех пор, что предшествовали моей смерти, и у меня появился новый голод — тот самый, который я когда-то пестовала для работы над «Пионовой беседкой». Может, я смогу добавить кое-что к тому, что писала на полях книги, и превращу мои заметки в автопортрет, чтобы Жэнь увидел в нем символ всего того, что находится внутри меня? Разве не портрет Линян и мои сочинения соединили наши души?
Я стала такой же эгоистичной, как вторая жена. Когда я рассказывала Цзе о «Пионовой беседке», мне удалось затронуть ее мысли, и она стала писать на клочках бумаги и прятать их в нашей спальне. Теперь мне потребуется от нее кое-что еще.
Я заставляла Цзе оставаться днем в спальне, предпочитая, чтобы она была рядом со мной, а не делила трапезу со своим мужем и свекровью в столовой. Свет раздражал меня, а потому я просила ее закрывать двери и задергивать занавески на окнах. Летом в комнате было прохладно, и мне это нравилось. Осенью приносили одеяла. Зимой Цзе надевала теплые жакеты, подбитые мехом. Наступил Новый год, затем пришла весна. В четвертом месяце цветы раскрылись навстречу солнцу, но мы вместе сидели в темной комнате, где не становилось теплее даже днем.
Я велела Цзе перечитать то, что написала в первом томе. Затем я отослала ее в библиотеку Жэня, чтобы она нашла те три отрывка, которые мне не удалось обнаружить при жизни. Я подсказала ей взять в руки кисть и записать ответы и свои комментарии к ним на страницах рядом с моими собственными заметками. Если я могла заставить Цзе «играть на флейте» для моего мужа, что мне стоило уговорить ее взять кисть и писать? Ни капли усилий. Очень просто.
Но я не была удовлетворена. Я отчаянно нуждалась во втором томе, который начинается с описания призрачной, но вечной любви Мэнмэя и Линян. Он ставит точку на ее поминальной дощечке, извлекает тело из могилы и пробуждает ее к жизни. Что, если я прикажу Цзе записать свои мысли и дать прочитать их Жэню? Неужели он не почувствует желания последовать примеру Мэнмэя?
Ночью мы встретились с Цзе у ее любимого пруда, и я сказала ей:
— Тебе нужен второй том. Ты должна найти его.
Я неделями, словно попугай, повторяла ей это. Но Цзе была замужней женщиной. Она не могла покидать дом, чтобы найти эту книгу, так же как и я, если бы была жива. Ей приходилось полагаться на свои уловки, обаяние и любовь мужа. Я помогала ей, но она и сама многое умела. Она могла быть упрямой, надоедливой и избалованной. Наш муж реагировал превосходно.
— Я мечтаю прочитать второй том «Пионовой беседки», — говорила она, наливая ему чашку чая. — Я видела представление давным-давно, и теперь мне бы так хотелось прочитать это произведение великого автора и обсудить его с тобой.
Жэнь пил горячий чай, а она заглядывала ему в глаза, гладила пальцами рукав и добавляла:
— Иногда я не понимаю метафор и аллюзий, которые использовал писатель. Но ты же сам прекрасный поэт! Может, ты мне объяснишь?
Ночью, когда Жэнь лежал между нами под грудой теплых одеял, она шептала ему на ухо:
— Я каждый день думаю о твоей первой жене. Вторая часть оперы пропала, и это постоянно напоминает мне о том, что Тун умерла. Уверена, ты тоже по ней скучаешь. Если бы только мы могли вернуть ее…
Затем язычок высовывался из ее рта, и она начинала ласкать мочку его уха, приглашая мужа заняться чем-то еще.
Я осмелела. Летом я часто усаживалась на спину Цзе, и она носила меня по комнатам. Благодаря этому мне не нужно было беспокоиться об углах. Я была всего лишь дуновением ветерка, сопровождавшим появление второй жены. Когда мы прибывали к обеду в столовую, госпожа У откладывала свой веер и приказывала слугам закрыть дверь, потому что по комнате внезапно пробегал сквозняк, и часто, даже в самые жаркие месяцы, она просила разжечь огонь в жаровне.
— Кажется, твои губы опять стали тоньше, — как-то вечером сказала Цзе свекровь.
Свекрови часто жалуются на это. Все знают, что тонкие губы являются признаком худобы, а худоба означает пустое лоно. Другими словами, она спрашивала. «Где мой внук?» Это был обычный старомодный вопрос.
Жэнь взял Цзе под столом за руку. На его лице показалось озабоченное выражение.
— И руки у тебя холодные. Но ведь на дворе лето! Пойдем завтра на прогулку? Посидим у пруда, посмотрим на цветы и бабочек, и солнце тебя согреет.
— Не судьба мне сейчас любоваться цветами, — пробормотала Цзе. — Бабочки кажутся мне душами мертвецов. А когда я смотрю на воду, я думаю об утопленниках.
— Думаю, — язвительно заметила моя свекровь, — солнце ей не поможет. Куда бы она ни пришла, она приносит с собой холод. Что, если и солнце от нее убежит?
В глазах Цзе показались слезы.
— Я лучше пойду в свою комнату, почитаю немного.
Госпожа У плотно обмотала вокруг себя шаль.
— Да, наверное, так будет лучше. Я пришлю завтра доктора, чтобы он определил, что у тебя за болезнь.
Цзе непроизвольно сжала ноги.
— Это ни к чему.
— Как ты родишь сына, если…
Сына? Цзе была нужна мне для другого! Не то чтобы она была не способна родить наследника. Она мне помогает. Ребенок нам ни к чему.
Но доктор Чжао, который пришел навестить нас, беспокоился совсем о другом. Я не видела его с тех пор, как умерла. Не могу сказать, что была рада вновь встретиться с ним.
Он, как обычно, пощупал пульс, посмотрел на язык Цзе, а затем, выйдя с Жэнем из комнаты, объявил:
— Я видел такое много раз. Ваша жена перестала есть. Она часами размышляет в темноте. Господин У, все это наводит меня на единственное заключение: ваша жена больна любовным томлением.
— Что же мне делать? — встревожился Жэнь.
Они сели на скамейку в саду.
— Обычно ночь, проведенная наедине, легко излечивает эту болезнь, — вымолвил доктор. — Наверное, она отказывается заниматься дождем и облаками? Поэтому она до сих пор не понесла? Ведь вы женаты уже больше года.
Я пришла в ярость оттого, что доктор смеет предполагать такое. Мне хотелось превратиться в одного из могущественных мстительных призраков, чтобы заставить его заплатить за свои обвинения.
— В этом отношении мне не приходится мечтать о лучшей жене, — ответил Жэнь.
Дарите ли вы ей, — тут доктор замялся, прежде чем продолжить, — свою жизненную жидкость? Женщина должна поглощать ее, чтобы быть здоровой. Вы не можете тратить ее только на ароматную нежность перебинтованных ножек.
После долгих подбадриваний Жэнь рассказал доктору о том, что каждый день и ночь происходит в спальных покоях. Выслушав его, доктор не мог обвинить ни одну из сторон в недостатке желания, знаний, прилежности или в том, что они лишены необходимых жизненных соков.
— Наверное, любовное томление вашей жены происходит по другой причине. Есть ли у нее какие-нибудь неутоленные желания? — спросил доктор.
На следующий день Жэнь уехал в город. Я не последовала за ним, потому что меня больше занимала Цзе. Госпожа У, выслушав наставления доктора, вошла в спальню, открыла двери и подняла тяжелые занавески, скрывавшие окна. В комнате стало жарко и влажно, как обычно в Ханчжоу в летние месяцы. Это было ужасно, но мы, как покорные снохи, старались приспособиться к этому и повиноваться, забыв о собственных чувствах и удобстве. Я оставалась рядом с Цзе, стараясь утешить ее во время непрошенного вторжения. Я была рада, когда она надела на свой жакет еще один. Свекрови приказывают нам, что делать, и мы делаем вид, что повинуемся, но они не могут следить за нами каждую минуту.