Пионовая беседка

Цзе вздрогнула, закрыла книгу и задула свечу. Она закрыла лицо руками и заплакала. Бедная девочка. Она была испугана. Ей не хватало ума и знаний, чтобы понять, как доставить удовольствие себе и своему мужу. Пройдет время — а у меня не было ничего, кроме времени, — и я буду с ней еще смелее, чем сегодня.





ДОЖДЬ И ОБЛАКА




«Книга ритуалов» учит нас, что предназначение брака состоит в рождении сына, который будет кормить родителей и заботиться о них, когда они уйдут в загробный мир. Никто, кроме него, не сможет выполнить эту обязанность. Брак также нужен для того, чтобы соединить две семьи и увеличить их благосостояние благодаря обмену выкупа за невесту и приданого. Он также помогает установить взаимовыгодные связи. Но в «Пионовой беседке» говорится совсем о другом: о тяге к человеку другого пола и физической страсти. Линян была застенчивой девушкой, но благодаря любви она расцветает, а став призраком, становится откровенной и чувственной. Она умерла девственницей и унесла с собой в могилу неутоленное желание.

Когда я заболела от любви, доктор Чжао сказал, что дождь и облака излечат меня. Он был прав. Брачная ночь вернула бы мне здоровье, если бы я дожила до свадьбы. А теперь мои желания, которые я долго скрывала и подавляла, когда находилась на Наблюдательной террасе, стали такими же жадными и алчными, как мой желудок. Я не была страшным, злобным или хищным существом; просто я нуждалась в сочувствии, защите и прикосновениях моего мужа. Я желала Жэня так же сильно, как в ту ночь, когда мы впервые встретились. Моя страсть была могущественной, как луна; она пробивалась через облака и водные толщи, заливая ясным светом мужчину, который должен был стать моим мужем. Нет, конечно, у меня не было такой силы, как у луны. Я не могла напрямую обратиться к Жэню, и потому мне пришлось использовать Цзе. Сначала она сопротивлялась, но как живая девушка может противостоять существу из загробного мира?

Призраки, как и женщины, принадлежат стихии инь — холодной, темной, земной, женственной. Я сильно облегчила себе жизнь, месяцами оставаясь в спальне Жэня. Теперь мне не нужно было беспокоиться, что внезапно начнется рассвет, или раздумывать о том, как преодолеть острый угол. Я просыпалась к жизни ночью. Днем я располагалась на балках дома или, свернувшись калачиком, лежала в углу. На закате я начинала вести себя свободнее: словно наложница, я раскидывалась на кровати моего мужа, ожидая, когда он и его вторая жена придут ко мне.

Я отказывалась покидать комнату и благодаря этому проводила с Цзе меньше времени. Ее приданое повысило достаток семьи У (поэтому овдовевшая мать Жэня и согласилась на брак), но это вряд ли помогало им смириться со сварливым характером Цзе. Как я подозревала еще несколько лет назад, она выросла злобной и мелочной. Днем я часто слышала, как она жалуется на то или это, сидя во дворе.

— Чай совсем безвкусный! — бранила она служанку. — Ты взяла чай из дома? Больше никогда не делай этого. Отец прислал мне самый дорогой чай, чтобы я пила его. Нет, я не разрешаю тебе заваривать его для моей свекрови. Подожди! Я тебя еще не отпускала. Чай должен быть горячим. И не заставляй меня повторять это еще раз!

После обеда она и госпожа У возвращались в женские покои. Там им следовало читать, рисовать и вместе писать стихи. Цзе никогда этого не делала; она также не любила играть на цитре, хотя ее считали искусной исполнительницей. Она была слишком нетерпеливой, чтобы вышивать, и не раз швыряла свою работу об стенку. Госпожа У пыталась увещевать ее, но это только озлобляло сноху.

— Вы мне не указ! — как-то закричала Цзе на свою свекровь. — Вы не можете приказывать мне, что делать. Мой отец — императорский церемониймейстер!

В обычных обстоятельствах Жэнь был вправе отослать Цзе в родительский дом, продать ее другой семье или даже избить до смерти за непочтительность по отношению к его матери, но Цзе говорила правду. Ее отец был важным чиновником, и он дал за ней богатое приданое. Госпожа У не стала бранить Цзе или жаловаться сыну на поведение его жены. В женских покоях редко царила тишина, но если такое случалось, воздух казался тяжелым от горечи и упреков.

Я слышала, как Цзе разговаривает в библиотеке Жэня таким громким и визгливым голосом, что ее можно было слышать даже в спальне.

— Я целый день ждала тебя, — пилила она мужа. — Что ты здесь делаешь? Почему ты вечно сидишь один? На что мне твои слова и стишки? Мне нужны деньги! Сегодня торговец принесет образцы шелка из Сучжоу. Я не прошу себе новых платьев, но ты же видишь, что занавески в главном зале никуда не годятся! Если бы ты больше работал, нам бы не пришлось рассчитывать только на мое приданое.

Когда слуги накрывали стол к обеду, она продолжала придираться:

— Я не ем рыбу из Западного озера. Она слишком мелкая. Есть здешнюю рыбу — все равно, что жевать землю.

Она стала тыкать палочками в жареного гуся с лимонами, но не обратила внимания на цыпленка, сваренного в двойном бульоне с семенами лотоса. Жэнь ел семена, потому что они, как известно, имеют свойство разжигать страсть, и положил их в тарелку Цзе, но она словно не заметила их. Только я знала о том, что она втайне жгла листья лотоса и ела пепел, чтобы не забеременеть. Одно и то же растение, а действует по-разному. Я была рада, что Цзе не хочет рожать. Если бы у нее был сын, ее положение в семье укрепилось.

Каждый брак рождает шесть чувств: любовь, привязанность, ненависть, горечь, разочарование и ревность. Но где же та любовь и привязанность, которые должна испытывать Цзе? Ее слова и действия оскорбляли свекровь и мужа, но Цзе было все равно. Они не смели возражать ей, потому что дочерям важных людей позволено издеваться над мужьями и унижать их семьи. Но разве такое назовешь браком?

Приехали погостить родители Цзе. Она кинулась им в ноги и стала умолять забрать ее домой.

— Это была ошибка! — кричала она. — Я живу с низкими людьми. Их дом слишком беден для меня! Я была фениксом. Так почему же ты выдал меня замуж за ворону?

Так вот кем она считала моего поэта? Значит, из-за этого она вечно придиралась к нему?

— Ты отвергла все предложения, — холодно ответил чиновник. — Я давно вел переговоры с сыном судьи в Сучжоу. У них прекрасный дом и сад, но ты не желала даже слышать об этом. Долг отца состоит в том, чтобы найти дочери хорошего мужа, но ты сама решила, за кого хочешь выйти замуж, когда тебе было девять лет. Какая девушка решится выбрать себе мужа, заглядывая сквозь щелку в ширме? Но ты хотела — более того, требовала обычного мужчину, живущего в обычном доме. Почему? Понятия не имею. Но я исполнил твое желание.

— Но ты же мой отец! Я не люблю Жэня. Выкупи меня обратно. Устрой другую свадьбу.

Чиновник Тан был непоколебим.

— Ты всегда была тщеславной, избалованной и упрямой. Во всем виновата твоя мать.

По-моему, это было несправедливо. Мать может избаловать девочку, если она слишком к ней привязана, но только у отца есть власть и возможность покупать ей то, что она захочет.

— Ты всегда, с самого рождения была болезненным наростом на древе нашей семьи, — продолжил он и оттолкнул ее носком туфли. — День, когда ты вышла замуж, был счастливейшим для меня и твоей матери.

Госпожа Тан не стала возражать или вступаться за дочь.

— Встань! Хватить глупить! — с отвращением сказала она. — Ты хотела выйти замуж и вышла. Ты сама выбрала свою судьбу. Ты должна вести себя так, как подобает жене. Помни — от тебя ждут послушания. Ян — на вершине, инь — внизу.

Цзе поняла, что ее мольбы и слезы никого не трогают, и пришла в ярость. Ее лицо покраснело, и изо рта полетели ужасные слова. Она, словно первый сын, была уверена в том, что ее положение дает ей право требовать. Но чиновник Тан даже не шелохнулся.

— Ты не заставишь меня потерять лицо. Мы сделали все, что от нас зависит, и вырастили тебя для семьи твоего мужа. Теперь ты стала ее частью.

Чиновник и его жена стали поучать свою дочь, а затем преподнесли госпоже У подарки, словно в награду за то, что ей приходится терпеть выходки их неуправляемой дочери. Наконец они уехали. Но Цзе не успокоилась. Более того, ее настроение только ухудшилось. Днем, когда она с нескрываемым презрением кричала на людей, живущих в усадьбе, я не вмешивалась. Но ночи принадлежали мне.

Сначала я не знала, как нужно действовать, и Цзе часто удавалось мне противостоять. Но я была намного сильнее ее, и Цзе ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Совсем другое дело — научиться доставлять удовольствие Жэню. Я пробовала снова и снова, делая ошибки и добиваясь успеха. Я начала прислушиваться к его намекам и повиноваться вздохам, внутреннему трепету и едва заметным движениям тела, помогавшим мне найти чувствительное место. Я водила пальцами Цзе по его мышцам. Я заставляла ее ласкать грудью его кожу, губы, язык. Ей приходилось повиноваться моим приказам и касаться влажным ртом его сосков, живота и паха, возбуждая его. Наконец, я поняла, что имел в виду Тан Сяньцзу, когда говорил об умении Линян «играть на флейте». Сильнее всего Жэнь желал темную, влажную часть тела Цзе, и я позаботилась о том, чтобы она была открыта и доступна для него в любой момент, когда ему это будет угодно.

Все это время я нашептывала ему на ухо мысли о браке, которые почерпнула в «Пионовой беседке», рассказывала ему о том, что жена должна быть «послушной, услужливой и податливой». Когда я слушала в детстве бесконечные поучения и наставления своих матерей и тетей, я никогда не думала, что стану такой же, как они. Я хотела избавиться от прошлого, забыть об этих уроках, о неумолимых традициях и обычаях. Я хотела принять современный образ жизни, но как все девушки, которые стали невидимы, оказавшись в доме своих мужей, я подражала своим родственницам, полагаясь на все то, что отвергала раньше. Если бы я была жива, то наверняка, в конце концов, стала бы носить замки в карманах и наставлять моих дочерей в исполнении Трех Обязательств и Четырех Добродетелей. Я бы превратилась в свою мать. Это ее голос слышался из моих уст и проникал в уши Цзе.

«Не стоит все время следить за мужем, — поучала я. — Ни одному мужчине это не понравится. Не ешь слишком много. Мужчины не любят прожорливых женщин. С уважением относись к заработанным им деньгам. Быть щедрым не означает делать пустые траты. Только наложницы смотрят на мужчину как на станок для изготовления денег».

Цзе постепенно стала прислушиваться к моим урокам, я же переросла девическую мечтательность, которая привела к тому, что я заболела от любви. Я поверила, что настоящая любовь — это плотская любовь. Я получала удовольствие, видя, как мой муж терзается от вожделения. Я часами придумывала способы продлить его агонию. Я свободно использовала тело Цзе, не испытывая ни сожалений, ни раскаяния, ни угрызений совести. Я заставляла ее делать то, что должна делать жена, смеясь и улыбаясь, смотрела на то, как мой муж находил утешение в ее объятиях, прикосновении губ и сокровенной расщелине. Я любила его безраздельно. Теперь я знала, что величайшее желание моего мужа состояло в том, чтобы держать в руках перебинтованные ступни Цзе, облаченные в красные вышитые туфли, и наслаждаться их хрупкостью, ароматом и болью, которую она испытала, чтобы доставить ему это удовольствие. Когда я увидела, что Жэнь хочет сделать с ними что-то еще, я запретила Цзе отдергивать ноги. Проникнув в нее, я испытала плотскую любовь.


Меня не беспокоило, что она ничего не чувствует. Не волновало меня и то, что я не могу прочитать ее мысли. Даже когда она была уставшей, испуганной, смущенной, я толкала ее вперед и использовала ее. Ее плоть была создана для того, чтобы Жэнь мог пробовать, ласкать, дразнить, щипать, прижиматься и проникать в нее. Но вскоре я заметила, что ее безразличие и отстраненность беспокоили моего мужа. Каждый раз, когда он спрашивал Цзе, что доставит ей удовольствие, она закрывала глаза и отворачивалась от него. Несмотря на все мои усилия, в постели она была от него дальше, чем во время первой брачной ночи.

Жэнь все чаще оставался в библиотеке и читал допоздна, пока Цзе не уснет. Когда он приходил в комнату и залезал в постель, он никогда не обнимал ее, чтобы ощущать во время сна ее тепло и находить утешение, прижимаясь к ней. Он лежал на своей стороне постели, она — на своей. Сначала я была очень этому рада, потому что благодаря этому могла окутывать его своим бесплотным телом, словно саваном. Так я лежала всю ночь, повторяя его движения, наслаждаясь тем, как тепло его тела согревает мой холод. Но когда он потребовал плотно закрыть окна и принести одеяла, я опять вернулась на балку, висевшую над кроватью.

Он стал посещать чайные домики на берегах Западного озера. Я следовала за ним и оставалась рядом, пока он играл в азартные игры, пил вино, и, наконец, когда он стал предаваться развлечениям с женщинами, чья профессия состояла в том, чтобы приносить мужчинам радость и удовольствие. Я зачарованно наблюдала за ними. Мне удалось многому научиться. Мне было ясно, что и в этом Цзе не желала заботиться о другом человеке. Она думала только о себе. Почему она не делала того, что должна делать каждая жена и женщина? Разве она ничего не испытывала? Разве ее тело было бесчувственным? А если забыть об удовольствии Жэня, то неужели она не понимала, что он мог влюбиться в одну из этих женщин и сделать ее своей наложницей?

Ночью, после того как они с мужем заставляли дождь пролиться из облаков, я вместе с Цзе путешествовала в ее снах. Она больше не навещала живописные места, как в первую брачную ночь. Чаще всего она видела ночь, туман и тени. Она пряталась от лунного света, не зажигала свечи или фонари. Меня это устраивало. Я пряталась за деревьями и колоннами или в темноте пещер и углов. Я следовала за ней по пятам, запугивая и поучая ее. На следующую ночь она осталась лежать в постели. Она была бледной, ее тело дрожало. Когда муж пришел к ней, она сделала все, что я ей говорила, но выражение ее лица по-прежнему не радовало его.

Наконец, когда однажды ночью она вошла в приснившийся ей сад, я сделала шаг из тени и встретилась с ней лицом к лицу. Конечно, она закричала и кинулась прочь, но куда ей было бежать? Даже во сне она чувствовала усталость. Я же никогда не уставала. Такого просто не могло быть.

Она упала на колени и стала тереть голову, надеясь, что возникнут искры и свет напугает меня. Но это был сон, и я совершенно не боялась того, что она делала.

— Оставь меня в покое! — кричала Цзе. Она изо всех сил кусала третий палец, надеясь, что из него пойдет кровь. — Уходи! — Она наставила на меня палец, словно обвиняя меня. Она знала, что призраки боятся свежей и запекшейся крови. Но это был сон, и ее зубы были слишком слабы, чтобы прокусить кожу. Заклинания были бессильны в мире снов, хотя на земле они могли бы причинить мне немалый вред.

— Прости, — дружелюбно сказала я, — но я всегда буду следовать за тобой.

Она закрыла рот руками, чтобы сдержать крики ужаса. Нет, ужас — неподходящее слово. Казалось, ей пришлось нос к носу столкнуться со всеми страхами, которым она боялась взглянуть в глаза.

Я была призраком и знала, что происходит с ней на земле. Она металась в кровати и стонала.

Во сне я отошла на несколько шагов назад.

— Я не причиню тебя зла, — успокоила я Цзе.

Я протянула руку и послала в ее сторону вихрь лепестков. Я улыбнулась, и вокруг нас стали распускаться цветы. Я плавно полетела к ней, отсылая прочь тени и темноту. Наконец, мы, две красивые девушки, оказались в саду в погожий весенний день.

Цзе, лежащая в кровати, стала дышать ровнее. На ее лице появилось умиротворение. Здесь, во сне, ее волосы блестели на солнце, а губы обещали блаженство. Руки были тонкими и белыми, а «золотые лилии» крошечными. Даже мне они казались соблазнительными. Я не могла понять, почему на земле она скрывала свою истинную сущность.

Я опустилась радом с ней.

— Люди говорят, что ты думаешь только о себе, — сказала я.

Она закрыла глаза, словно для того, чтобы не слышать правду, а на ее лице опять появилась гримаса.

— Но я хочу, чтобы ты думала о себе. Я хочу, чтобы ты думала о себе здесь, — я протянула указательный палец к вместилищу разума в ее груди. Я почувствовала, что она словно открывается мне навстречу. Я отвела палец и вспомнила о женщинах из увеселительных заведений. Это придало мне смелости, и я обеими руками коснулась ее сосков, спрятанных под одеждой. Я почувствовала, как они напряглись под кончиками моих пальцев. Цзе перевернулась в постели. Я подумала о том, какое наслаждение испытала, когда Жэнь ласкал меня цветком пиона. Это был сон, и Цзе не могла убежать от меня, и тогда я провела пальцем вниз, вниз, вниз, туда, где, как я знала, находился источник наслаждения. Я почувствовала тепло, рождавшееся под одеждой из шелка. Цзе вздрогнула и вздохнула. В постели она тоже дрожала.

— Думай о себе, когда занимаешься этим, — прошептала я ей на ухо. Потом я вспомнила, что говорила об облаках и дожде моя мать, и добавила: — Женщины тоже должны получать удовольствие.

Перед пробуждением я заставила ее дать мне обещание.

— Не упоминай о нашем разговоре и о том, что ты меня видела. — Она должна была молчать, чтобы наша связь не прекратилась. — Никто, и в особенности твой муж, не захочет слушать о твоих снах. Жэнь подумает, что ты глупа и суеверна, если ты будешь болтать всякую ерунду о его первой жене.

— Но он мой муж! Я не могу ничего от него скрывать!

— У всех женщин есть секреты от мужей, — сказала я. — И наоборот.

Правда ли это? К счастью, Цзе была так же неопытна, как и я, и потому она не стала спорить. Тем не менее она все еще колебалась.

— Мой муж хочет иметь современную жену, — вставила она. — Ему нужен друг.

Эти слова напомнили мне о том, что когда-то говорил мне Жэнь. Они заставили меня затрепетать от темной нечеловеческой ярости. На минуту я стала страшной — уродливой, мерзкой, вселяющей отвращение. После этого Цзе не осмеливалась возражать мне. Я посещала ее каждую ночь, и больше она не оказывала сопротивления.

Так Тан Цзе стала второй женой моего мужа. Я каждую ночь ждала, лежа на балке, когда она придет в спальню. Каждую ночь я соскальзывала со своего насеста на супружескую постель, заставляя ее двигать бедрами, выгибать спину, помогая ей открываться навстречу своему мужу. Я наслаждалась каждым стоном, который срывался с ее уст. Мне нравилось мучить ее не меньше, чем его. Если она сопротивлялась, я протягивала руку и касалась того или иного места на ее обнаженном теле, чтобы в нее проникло нестерпимое тепло, и наконец она сдавалась на волю чувств, ее прическа распускалась, гребешки и заколки рассыпались по кровати, она таяла от наслаждения, и проливался дождь.

Внезапная страсть Цзе заставила ее мужа позабыть об увеселительных заведениях. Он полюбил свою земную жену. На каждую ласку, которую она ему дарила, — а их было немало, потому что я все время придумывала новые разнообразные способы доставить ему удовольствие, — Жэнь отвечал с присущим ему мастерством. На теле Цзе было множество чувствительных местечек, жаждущих прикосновения, и он нашел их все. Она не сопротивлялась, потому что я не позволяла ей этого. Теперь, когда она выходила из комнаты, я никогда не слышала ее жалоб, придирок и злых слов, которые раньше разносились по всей усадьбе. Она приносила Жэню чай в библиотеку. Его интересы стали ее интересами. Она стала относиться к слугам с добротой и справедливостью.

Жэнь был очень счастлив. Он приносил ей маленькие подарки. Просил слуг готовить особые блюда, чтобы искусить Цзе и придать ей сил. После дождя и облаков он оставался лежать на ней, глядя на прекрасное мечтательное выражение на ее лице. Слова восхищения водопадом сбегали с ее уст, и она купалась в его любви. Он любил ее так, как любил бы меня, если бы мои надежды сбылись. Он так сильно ее любил, что позабыл обо мне. Но в глубине души она оставалась верна себе, потому что, несмотря на то что я щедро дарила ей каждую судорогу наслаждения, пробегавшую по ее телу, каждый вздох, вырывавшийся из ее влажного открытого рта, каждое удовольствие, — в конце концов, я была первой женой, — оставалась одна вещь, к которой я не могла принудить ее. Она отказывалась смотреть ему в глаза.

Но я была непоколебима в своем решении превратить ее в идеальную жену. Жэнь хотел, чтобы жена стала ему другом, и потому я заставила Цзе погрузиться в книги. Она читала толстые тома со стихами и рассказами об исторических событиях. Она полюбила чтение и научилась разбираться в литературе, и даже стала хранить книги на своем туалетном столике, вместе с зеркалом, румянами и драгоценностями.

— Твоя любовь к знаниям так же сильна, как желание быть красивой, — как-то заметил Жэнь.

Его слова придали мне решимости. Мне удалось заинтересовать Цзе «Пионовой беседкой». Она много раз перечитывала принадлежавшее мне издание этой оперы. Вскоре она перестала выпускать его из рук. Она могла наизусть рассказать большие куски из моих комментариев.

— Ты не пропустила ни одного слова, — восхищенно замечал Жэнь, и я была счастлива.

Наконец, Цзе сама начала записывать свои мысли об опере на маленьких клочках бумаги. Но ее ли это были мысли или я внушила их ей? И так, и так. Я помнила, что произошло, когда Жэнь рассказал моему отцу о своих снах, в которых мы вместе писали стихи, и не забыла напомнить Цзе, что она не должна рассказывать кому-либо о своих записях или обо мне. В этом отношении она была послушной второй женой, уступавшей желаниям первой.

Тем не менее, несмотря на то что все шло хорошо, у меня была веская причина для беспокойства. Я была Голодным Духом и стремительно уменьшалась в размерах.