Песнь призраков и руин

Но сейчас ему не доставало сил ни на гнев, ни на самокопание, ни даже на отчаяние. Все они ушли на несостоявшееся убийство Карины. А Надя осталась обречена.

Его не хватило на ее спасение.

Теперь уже поздно кулаками махать. Поздно бороться. Никаких трюков в рукаве не осталось.

Малик мысленно сдался и закрыл глаза. Он молил Великую Мать, чтобы послала Наде смерть мгновенную и безболезненную – пусть лучше его собственная окажется вдвое мучительней и дольше. Или чтобы Лейла, где бы сейчас ни томилась, сумела выкрутиться, бежать, а может, и спасти сестренку, раз уж он их обеих так подвел.

Минуты тянулись бесконечно, одна за другой. Наконец где-то в коридорах застенка послышались шаги.

– Ну что, щеночек, доигрался?



Малик совсем не удивился, как это ньени сумела пробраться в тюрьму. После всех ее фокусов и превращений просочиться незамеченной мимо двух десятков караульных – детская игра.

И конечно, женщине-гриоту мало оказаться правой относительно него. Надо еще насладиться своей правотой. Ткнуть его лицом в его ничтожность.

Ньени вздохнула:

– Я большего от тебя ожидала. Впрочем, ты продвинулся дальше, чем можно было предположить.

– Какая теперь разница?

Старуха склонила голову набок.

– Нет, значит, разницы? Ничто не имеет значения? Все, что ты делал до сих пор, – на свалку? А помнишь того мальчика, которому ты помог накануне Солнцестоя? О нем тоже забудем?

Малик слегка приподнял веки и долго сосредотачивался, пока наконец не сфокусировал взгляд на ньени, которая, в свою очередь, пристально глядела на него сквозь прутья дверной решетки. Странно. До того рокового дня – всего лишь неделю назад – они никогда не встречались, это точно. И все-таки у него такое чувство, будто она наблюдала за ним с давних пор.

– Зачем ты меня преследуешь? – сиплым голосом спросил он.

– Как все хорошие сказители, я не бросаю своих историй. Присматриваю за ними до конца. Ну так что, ты ответишь на мой вопрос?

Малик вздохнул:

– Даже если я кому-то помог, всех моих промахов это не перевесит.

– Может, и так. Но ведь и люди не зря говорят: «Спасешь одного – спасешь целый мир».

Сказительница наклонилась, голова ее оказалась на одном уровне с головой Малика, а глаза сверкнули той самой нечеловеческой голубизной, которая так испугала его когда-то.

– Телом ты не силен, нет. О твоих мышцах и статях не сложат песен. Но у тебя доброе сердце, Малик Хилали. А чтобы иметь доброе сердце в таком жестоком мире, нужна большая сила.

Малик пошевелил руками. Оковы больно потерлись об и без того ободранные запястья. Глубоко внутри он понимал, что ньени не права.

Но все же…

Какую славную сказку рассказал он на втором испытании. Как верили ему рожденные под знаком Жизни, как гордились своим победителем. С каким облегчением вздохнул Боади, когда Малик вступился за него в Дар-Бенчекруне. Да, все это – заслуги поддельной личности, выдуманной им самим, но они не менее дороги, чем другие, отмеченные раньше. Пусть на краткий миг, пусть незначительное, но случалось и ему творить добро на свете, и, как ни старайся, этого не отнимешь.

– Ты терзаешься тем, чего не мог предвидеть и предотвратить. Ты многого не знал и потому не сделал, – увещевала ньени. – А можно ли винить семя за то, что оно еще не успело вырасти в баобаб?

Малик впервые вгляделся в нее пристально, попытался увидеть личность за всеми этими татуировками, леденящим душу смехом и сверхъестественными способностями.

– А ты ведь не человек.

– Тонкое наблюдение, – усмехнулась ньени. – Ну, тогда вот тебе, щеночек, последняя загадка: кто же я?

Эта женщина – гриот… Она всегда точно знает, что происходит вокруг и даже на большом расстоянии, иное дело, что рассказывает об этом не всем и не всегда… Она легко подчинила своей воле чипекве накануне Солнцестоя… Ей не составляет труда исчезать и появляться где и когда пожелает.

Но особенно выдавал ее специфический хохот. Малику он напоминал лишь об одном существе на свете.

– Гиена! – выдохнул он.

И в ту самую секунду, когда это слово слетело с его губ, лицо ньени обрело свои истинные черты. Нос потемнел и вытянулся, мех по контуру татуировок покрыл все тело, клыки пробились сквозь губы под самый подбородок, и, наконец, сказительница стала гораздо больше соответствовать своей звериной сущности, чем обманной, человекообразной.

– Я, право, ждала, когда ты догадаешься. – Гогот сотряс каменные стены темницы.

Малик не знал, поклониться ему или отшатнуться.

Даже на фоне остальных персонажей из мифов, тоже весьма необычных, Гиена особо выделялась – не женщина, не животное, не дух, не божество. И вот она собственной персоной перед Маликом. Это немыслимо, невероятно, но после всего, что пришлось пережить во время Солнцестоя, подобные слова как-то потеряли смысл.

Гиена меж тем продолжала:


– Я много, много раз видела этот мир на грани гибели, маленький братец, но Идир опасен как никто. Такой страшной угрозы и я не припомню. Он так упивался своим горем, что позволил поглотить себя, превратить в тень существа, которым он был до этого. Если не остановить его теперь, он поступит так же со всей Землей. Ты – один из последних улраджи. Это и привлекло к тебе внимание Идира в первую очередь. Если кому и дано выступить против злодея и победить, то только тебе.

– А как же ты? Сильнее тебя мало найдется на свете существ. Почему ты его не остановишь?

– Давно бы уж остановила, кабы могла. Я хоть и не человек, а Древнему закону покорна, как и ты, а также связана с миром великими нерушимыми обетами. – Улыбка впервые сползла с Гиениной морды. – Но однажды я уже вмешалась в судьбу посюстороннего мира – тысячу лет назад. В первый и последний раз. Больше не стану. Не хочу. Да и не мое это дело – с Идиром бороться.

– Но если даже ты не можешь одолеть его, как это сделаю я? – Малик уже имел случай убедиться, что его магические способности не идут в сравнение с Идировыми. Если героиня мифов говорит правду и противостоять обосуме следует ему, то мир явно обречен.

Ухмылка Гиены вернулась на прежнее место.

– А вот это, щенятка, тебе уже самому предстоит уяснить. Но напоследок дам тебе два совета, хоть ваш брат печально знаменит как раз тем, что худо к ним прислушивается. Первый совет: истории конец лишь тогда, когда конец, и ни словом, ни буквой раньше. Если не понравится, куда она клонится, не поздно придумать другой. – Гиена оглянулась через плечо – на что-то, невидимое для Малика. – И второй: не забывай, помощь и помощники всегда ближе, чем кажется на первый взгляд.

И тут в камере раздался голос, который он не чаял больше никогда услышать:

– Малик?

У него перехватило дыхание.

– Лейла?!

Парень повернулся к Гиене, чтобы прокричать, мол, снова обман, снова мо́рок, и какой жестокий! Но плутовки и след простыл. Он изо всех сил уперся в стену, словно рассчитывал разрушить мощную каменную кладку, отделявшую его от старшей сестры.

– Как ты? Жива? Здорова? Тебя пытали? – Из его уст посыпался град вопросов.

Оказывается, все это время Лейла находилась здесь, метрах в двух от него, а он и не знал.

– Я в порядке. Меня даже в цепи не заковали. Какой сегодня день? Мне не говорят, окончен Солнцестой или еще нет. Ты как, сумел…

Лейла осеклась. В горле у Малика встал ком.

– Это был обман. Ловушка. Я пронзил Карину Призрачным Клинком, но ничего не случилось. И не должно было случиться.

И Малик, сдерживая слезы, рассказал сестре все, ни о чем не умолчал – даже о деталях таких же кошмарных, как его нынешнее душевное состояние. Его голос дрожал, когда он сообщал о своей принадлежности к Улраджи Тель-Ра, и снова предательски завибрировал, как только речь зашла о поцелуе и о последующей неудачной попытке убийства. Даже теперь, лишившись всего, что было ему дорого, Малик не забывал об этом поцелуе. Видимо, он будет преследовать его вечно – как единственный проблеск той жизни, какую он так и не обрел.

– Ты правильно тогда сказала, – заключил он. – Я так «заигрался в победителя» и запутался в собственных чувствах, что упустил очевидное. То, о чем сразу следовало догадаться. И теперь вот Надю… Ее… – Малик твердо обещал себе не плакать. Хватит Лейле и своих забот, и своих сердечных ран. – Извини. И спасибо. Я слишком редко говорил тебе это слово, но сейчас говорю: спасибо.

– Тебе не за что меня благодарить, – мягко отвечала сестра, и Малик почувствовал, как нелегко и ей подавлять рыдания. – Мои слова тогда, на Полупути… Это я в запальчивости сказала. Ты не ожидал услышать такое, а я… Просто я не привыкла теряться. Не знать, что делать дальше. И ты, и Надя целую неделю подвергались смертельной опасности, а я была бессильна помочь… Прости. Мне очень, очень жаль.

Больше всего Малику сейчас хотелась, чтобы преграда между ними пала. И голова его легла бы ей на плечо.

– Ну, если мне не надо благодарить, то тебе извиняться – уж точно.

– Лады. Все правильно. И ведь ты мой младший брат. Кому же еще доводить меня до белого каления, как не тебе?

Слабый, крохотный фитилек надежды занялся у Малика в груди. Если они снова будут вместе… Это не исправит всех ошибок, не отменит неудач, но придаст сил. Ему станет лучше. А другого ничего и не надо, наверное.

– Ну, хорошо, поревели – и хватит. Давай думать, – сказала Лейла, и ни один приказ за всю жизнь душа Малика не встречала с таким ликованием. – Из слов Гиены ясно: теперь единственный способ спасти Надю – остановить Идира. Воспрепятствовать его намерениям. Вероятно, тебе следует наслать на него какое-нибудь видение?

Малик покачал головой.

– Я уже пробовал. Ничего не вышло. К тому же вот прямо сейчас магия мне не подвластна. Ушла куда-то. Наверное, из-за цепей.

Он снова покопался в себе, поискал дремлющую силу. Ничего. Как-то пусто, непривычно без волшебного клокотания внутри. Все равно что бродить в потемках голым и беззащитным. Шаря закованными в цепи руками, Малик все ломал и ломал голову: как же одолеть Идира, что тут поможет? Ведь должно же быть что-то, иначе Гиена не делала бы таких намеков!

Опять загадка. Ну что ж, в загадках он силен. Почти так же, как в беге.

Ответ наверняка – в самом Идире. В одной из его ипостасей. У него их пруд пруди: дух, отец, царь… Горд и саркастичен. Переменчив, как вода в реке, из которой он черпает силы.

И страшно мстителен. За тысячу лет выковал из злобы своей клинок такой остроты, что любого сметет с пути.

Но у клинков есть одна особенность, невыгодная владельцам. Их можно повернуть против них самих. Клинку все равно, кого разить. Если Малик все-таки собирается мериться силами с обосуме, надо использовать против него его же гнев.

– Напомни, что ты там вычитала на второй день Солнцестоя о связывании и заточении духов?

– Духа можно связать и заточить только при помощи средства или предмета более сильного, чем он сам. – Малик так и слышал, как в голове у сестры крутятся шестеренки, пытаясь перемолоть их общую головоломку. – Когда Баия Алахари заточила Идира, ей потребовалась для этого целая сфера. Отдельное физическое пространство. Что у нас есть на примете настолько сильное и надежное, чтобы еще раз пленить злодея?

Отличный вопрос – только ответа у Малика не было. Он ведь не так подкован в теории магии, как Баия Алахари в свое время. И доступа к иным мирам, куда можно сослать Идира, у него не имеется. А раз так, нужно постараться сразиться с ним хотя бы… на нейтральной территории, где у него появятся какие-никакие преимущества перед Царем Без Лица.

Как там говорила Гиена? «Истории конец лишь тогда, когда конец». И будь Малик проклят, если позволит ей завершиться, пока остается хоть какая-то надежда на счастливый финал. Надо испробовать все.

– Не знаю что, но что-то сделать надо. – Малик загремел своими цепями. – Должен найтись какой-то выход!

– А свой Призрачный Клинок ты сейчас достать можешь? – спросила Лейла.

Малик мог, но что толку беспомощно сжимать кинжал в руке, заведенной за спину?