Песнь призраков и руин

Тут они вышли на какую-то площадь – очевидно, рыночную, судя по рядам прилавков и лавок по всему периметру. К тому же, к величайшему изумлению Малика, здесь, в отличие от пройденных ими улиц, обнаружились люди. Он приблизился к одному из прохожих – и тут же отпрянул с криком.

Те, кого он принял за людей, в действительности оказались трупами! Вели они себя при этом совершенно как живые и занимались делами, свойственными живым: внимательно осматривали окаменелые фрукты на лотках, мыли омертвелые поверхности прилавков, качали на руках мертвых детей. Одежды у всех превратились в лохмотья, очевидно, очень давно, и только потертые золотые бляхи да выцветшее шитье давали отдаленное представление о том, как выглядели эти роскошные наряды много эпох назад.

Отбегая в сторону, Малик вдруг споткнулся о собственную лодыжку и повалился на землю. Карина соизволила остановиться, обернуться и подать ему руку.

– Где мы? – спросил Малик, подавляя приступ тошноты.

– Кеннуанцы верили: все и вся, что кладется человеку в могилу, останется с ним в загробной жизни, – объяснила Карина. – Конечно, они не могли отправлять туда своих фараонов, почитавшихся за земных богов, в одиночестве. Для сопровождения и обслуживания в жертву после смерти господина приносились его рабы.

Голос ее звучал ровно и бесстрастно, но в глазах полыхал гнев дикой силы – Малику оставалось только радоваться, что он направлен не на него.

Приняв протянутую руку и вставая на ноги, юноша стал разглядывать огромную замысловатую фреску за спиной у принцессы – на стене здания, похожего на храм. Серия рисунков простиралась на несколько этажей в высоту и рассказывала историю Оджубайской пустыни, от докеннуанских кочевников до появления кометы, возвращающейся раз в пятьдесят лет. Однако в части, посвященной основанию Зирана, Малик узрел нечто, о чем раньше никогда не слышал.

Зиранские исторические хроники и картины глухо умалчивали о Царе Без Лица. Ни один рассказ о тех временах не содержал подробностей о том, кем был человек, которому удалось сначала завоевать, а потом утратить доверие Баии Алахари.

Но здесь, в зловещем блеске этой гробницы величиной с целый город, древний царь представал в полном виде – то есть с лицом, и лицо это уже много дней преследовало, мучило Малика, вставало у него перед глазами, стоило только их закрыть…

Лицо Идира.

Малик покачнулся, словно от удара, и в ужасе чуть не призвал на помощь Призрачный Клинок. Везде на фреске рядом с Баией Алахари находился Идир – разумеется, в человеческом обличье, с белыми волосами. Идир и Баия бок о бок в бою. Чуть ниже Идир и Баия – гордые родители, а между ними двое детей с такими же серебристыми шевелюрами, как у Карины. На следующей картинке ребенок, правда, остался только один…

Наконец-то фрагменты мозаики в голове у Малика сошлись: близкое знакомство с древней царицей, обнаруженное обосуме тогда, накануне Солнцестоя; его жгучая ненависть, смешанная со скорбью, в отношении Зирана как города и как явления.

Безумие, бессмыслица – но факт! А с фактом спорить бесполезно.

Идир и был Царем Без Лица.

И все Алахари после Баии, вплоть до Карины, – его потомки. Выходит, царская семья и темный народец – в родстве между собой.

Малик бросил быстрый взгляд на принцессу, которая, в свою очередь, открыв рот, созерцала храм.

– Нашла!

Издав этот возглас, она, однако, указала не на Идира, а на крышу, через край которой целыми охапками свешивались цветы кроваво-красного цвета. Девушка очертя голову метнулась по направлению к огромному зданию, видимо, нимало не сомневаясь – или не отдавая себе отчета? – в том воздействии, какое должна оказать на всю ее жизнь поразительная фреска.

У Малика закружилась голова. Эта Карина, значит… не человек? Не на все сто процентов человек, во всяком случае. Короче говоря, одним богам известно, что она такое. Он уверен только в одном: окажись он на ее месте, непременно захотел бы, чтобы хоть кто-то рассказал ему всю правду о предках. Однако если этим кем-то для нее станет Малик, то придется объяснить, откуда он знает Идира, и, в общем… все это для победителя знака Жизни явно плохо закончится.

И кстати, если Злой дух в самом деле – прямой пращур Карины, почему он хочет ее погубить?!

– Ваше высочество! Постойте! – возопил Малик.

– Мне надо сорвать один такой цветок!

– Поглядите на стену! Это же Царь Без Лица!

– Ну и что, кому он нужен? Его давным-давно нет на свете!

Они миновали группу навеки застывших детей, как бы играющих в навеки застывший мяч. В каждом из окаменевших лиц парню мерещился образ Нади, и он едва сдерживал слезы.

– А как насчет всех этих людей? – Метка успела занять свое обычное место у него на ладони, готовая в любой момент обратиться смертельным оружием. – Они тоже «не нужны», потому что их «давным-давно нет на свете»? И на тех, что сотнями каждый день гибнут, пытаясь пересечь пустыню, вам тоже плевать? И на жертв нескончаемых бедствий в Эшре?

– Ты… Вы ничего не понимаете, – прошипела Карина, ускоряя шаг.

Отблески золотого сияния на серебристых волосах придавали ей какой-то неземной, сверхъестественный вид.

Ощущение неполноценности, никчемности, испытанное Маликом, когда Мвали Омар чуть не прибил Боади, вернулось к нему. Он ускорил шаг и уже несся рядом с принцессой. Землю под их ногами теперь устилали какие-то чешуйки цвета морской волны, но Малику было не до них.

– Как же мне понять, коли вы ничего не объясняете? Что случилось?

– Ничего не случилось!

– Тогда почему вы все время куда-то убегаете?

– Потому что я тоже одна из них!

Карина резко повернулась к Малику на каблуках:

– Все знают: Баия Алахари основала Зиран, но мало кто помнит, что раньше она была домашней рабыней у фараона и против этой-то горькой судьбы изначально и восстала. Выходит, каждый из этих несчастных покойников – мне все равно что родня. Родись я в те времена, моя мертвая оболочка тоже неприкаянно бродила бы по рынку. Вы… ты хоть понимаешь, каково это – жить среди господ, которые презирают тебя, видят в тебе лишь пыль у себя под ногами?

Малик тоже замедлил шаг и остановился. Теперь их разделяло всего метра два. Два метра – и пропасть в тысячу миль шириной.

– Понимаю, ваше высочество, – мягко ответил юноша. – Я понимаю.


Интересно, как бы она отреагировала, распиши он ей сейчас, как рвется на части его сердце всякий раз, когда приходится притворяться. Или общая ненависть к эшранцам Адиля не касается? Прониклась бы она, пожалела его? А если б пожалела, что тогда делать ему?

– Простите… – продолжил он, когда принцесса, казалось, слегка смягчилась и ослабила оборону. – Даже… не знаю, что тут сказать. Какова бы ни была природа этого явления, у вас есть все основания его пугаться.

Карина расхохоталась, но как-то безрадостно.

– Царские дочери не «пугаются».

– Все иногда пугаются, – мягко возразил Малик. – Я, например, боюсь очень многого. Тесных замкнутых пространств. Больших собак. Смерти… смерти в одиночестве. Вряд ли мои слова имеют для вас какой-то вес, но я не вижу в вашем испуге никаких признаков слабости. Наоборот. Если бы такая сильная личность, как вы, не поддавалась простым чувствам, это было бы подозрительно и опасно.

Карина скользнула взглядом по лицу Малика, и он удивился, как этот взгляд смягчился. Метка заметалась в сжатом кулаке парня, но нет, не сейчас, нельзя – не хочет он сейчас обнажать Призрачный Клинок. А гул в ушах все нарастал, волшебная сила бурлила в крови, искала выхода…

– Ну, вперед, – наконец позвала Карина. – Мне нельзя отсюда уходить без цветка.

Странная, конечно, прихоть в такой момент и в таком месте, но все же Малик послушно последовал за своей спутницей к храму. Потом, у дверей, они долго возились с замком, но тот так и не открылся. Огромный золотой обелиск, казалось, насмехался над ними с высоты крыши. Когда стало окончательно ясно, что через главный вход проникнуть не удастся, молодые люди решили обогнуть здание – и здесь наткнулись на новую фреску.

С этой стороны стену испещряли тысячи кеннуанских картинок-иероглифов – каждый из них имел свое таинственное значение. Вернее, по отдельности эти письмена не несли почти никакого содержания, зато вместе складывались в законченные истории. В мозгу у Малика завибрировало, как всегда, когда предстояло иметь дело с загадкой или ребусом. Юноша углубился в изображение, оказавшееся прямо на уровне его глаз. На нем тринадцать фигур в масках распростерлись перед одной, четырнадцатой, на вытянутых руках которой лежали Солнце и Луна.

Малик легонько коснулся стены. Она оказалась прохладной и приятной на ощупь.

Кинжал. Кубок. Посох. Жезл. Фолиант. Око.

– «Мы, Улраджи Тель-Ра, клянемся в верности и покорности великому единому царю царей, богу среди царей, и только ему одному во веки веков», – бормотал Малик почти наугад, нутром, впрочем, чувствуя, что переводит верно.

Потом взгляд его упал на изображение, встречавшееся на фреске чаще всех прочих.

Это была… его метка! Каждый из Улраджи Тель-Ра имел, как выяснилось, ту же черную как ночь татуировку на теле, что и Малик.

У него вдруг перехватило дыхание.

Кто такие эти Улраджи Тель-Ра и что представляла собой их ложа, он не ведал, но вполне очевидно, что имелась какая-то связь между ними и Кеннуа. А Кеннуанская империя была бичом всего Сонанде – даже вот некрополь вопиет об этом! У целых народов столетия ушли на то, чтобы оправиться от ее страшной тирании. Но если он, Малик, обладает той же силой, владеет теми же техниками, что кеннуанцы, если источник у них – один и тот же, значит ли это, что…

Немыслимо! Что может быть общего с фараонами у него, эшранца, сына и внука исключительно эшранцев… или не исключительно?

Малик с усилием отвел взор от стены и сразу ощутил, как странная и тревожная «связь» оборвалась, однако на место одного страха пришел другой – теперь он испугался, что принцесса могла заметить признаки паники, едва не охватившей его.

– Адиль, – внезапно начала она, и сердце победителя мгновенно ушло в пятки, – вы упомянули сегодня о каких-то бедствиях в Эшре. Что за бедствия?

Все мышцы Малика медленно напряглись. Спокойно. Не выдавать себя. Подлинной правды Карина никак узнать не могла.

– Разве вы ничего не слышали о речной лихорадке и об обострении вражды между кланами?

Карина покачала головой.

– В последний раз я слышала об Эшре в связи с падением урожая зерновых. Больше ничего. А что там, собственно, происходит?

Так. Чисто теоретически: как и что мог Адиль – юноша из почтенной состоятельной семьи – узнать об опустошительном конфликте, полыхающем в далеких горах? Одно неверное, «неправдоподобное» слово – и весь карточный домик его вымыслов рухнет. Однако другого случая рассказать о бедах своего народа кому-то, кто в силах хоть попытаться изменить положение к лучшему, пожалуй, не представится!

Малик начал говорить, потом зарапортовался, запнулся, замолчал, не в силах подобрать нужные краски для выражения того, что касалось его так близко. Карина, опершись рукой о стену, терпеливо ждала.

– Нет, можете и не рассказывать, если вас это…

Сильное подземное колебание оборвало ее на полуфразе. Затем раздался скрежет камня о камень и какое-то гулкое громыхание непонятного происхождения. В тревоге Малик инстинктивно протянул руку к Карине, а та – к нему.

– Что это было? – шепотом спросил он.

– Я…

Громыхание переросло в рев. Часть храмовой стены сама собой отъехала в сторону, и наружу выскользнуло существо, никогда в жизни Маликом не виданное. Одна только мохнатая голова, которую чудище повернуло к незваным гостям, была размером с корову, изогнутая чешуйчатая шея – толщиной с древесный ствол, а длиной – с доброго удава. Причем шею эту обвивало множество ожерелий из бирюзы и киновари в проржавевшей оправе, а в причудливом головном уборе поблескивали изумруды.

От потрясения Малик сперва даже не испугался. Перед ним стоял во плоти настоящий серпопард[35] – животное, всеми считавшееся мифическим. Кеннуанцы когда-то верили, что именно оно провожает души умерших в загробный мир. Яд серпопарда, согласно древним легендам, так силен, что, если его зуб лишь заденет кожу человека, тот умрет меньше чем за час.

Чудовище издало рев, сотрясший, кажется, весь мир. Этот-то рев и привел Карину с Маликом в себя – они что есть духу понеслись прочь.

Серпопард – за ними. Его огромная туша едва протискивалась сквозь довольно широкие улицы некрополя. Обломки зданий сыпались со всех сторон, и некоторые из принесенных в жертву рабов, раздавленных гигантскими лапами, обратились в прах.

– Сюда! – крикнула Карина, заметив вход в какую-то лавку – явно слишком узкий для монстра.

Едва успев нырнуть туда, молодые люди забились в угол. Зверь опустил голову на уровень дверного проема. Огромный оранжевый глаз величиной с Маликову голову моргнул один раз, другой.

В немыслимом напряжении прошло несколько секунд. Серпопард, крадучись, отошел в сторону. Юноша и девушка выдохнули с облегчением.

БАМММ!!!

Выгнув шею назад, серпопард взмахнул ею, как хлыстом, и обрушил на здание голову. Потом еще раз. И еще…