Песнь призраков и руин
Часть 26 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Девочка бросила опасливый взгляд через плечо, но посланницы поблизости не оказалось, и она продолжила:
– Не каждый, в ком течет кровь Первоплемени, наделен волшебством. У меня вот семья просто огромная, а завенджи в ней я одна. – Плечи Афуы слегка поникли. – Они все строго хранят мою тайну и поддерживают меня как могут, но только… не понимают. По крайней мере, не так, как понимают завенджи.
– Еще один вопрос. Ты сказала, в «Книге усопших, дорогих сердцу» собраны все сведения об Улраджи Тель-Ра. Что именно имелось в виду?
Маленькая колдунья неловко поежилась.
– В стародавние времена завенджи и улраджи действовали заодно и жили в мире. Потом взошла звезда Кеннуа, улраджи стали на сторону фараонов, и их вожди назвали себя «Улраджи Тель-Ра». А когда кеннуанцев в конце концов разбили, все улраджи до единого погибли, с тех пор во всем Сонанде о них ни слуху ни духу. Я сама в их магии из этой «Книги» мало что понимаю. Но… могу свести тебя кое с кем, кто разбирается во всем.
Афуа повела Карину за собой на дальний конец своей чудесной поляны, где груда камней выполняла роль невысокой ограды. Один внутренний голос, до жути похожий на голос Пустельги, настойчиво умолял принцессу повернуть назад, пока не поздно, забыть как страшный сон все эти опасные разговоры о воскрешении из мертвых и прочих колдовских техниках. Но другой настойчиво напоминал, как лилась на землю мамина кровь. Он-то и победил: Карина последовала за своей маленькой провожатой в какое-то отверстие.
Она надеялась встретить здесь такое же «расширение пространства», как и в палатке, но пещера размером оказалась абсолютно такой, какой представлялась снаружи, и принцессе пришлось заползать туда, согнувшись в три погибели, чтобы не раскроить череп. С верхнего свода на вошедших взирало изображение Великой Матери. Божественные покровители располагались вокруг Нее кольцом, над головами у них ореолом помещались стихии, которыми они управляли. Еще один, следующий внешний круг занимал темный народец, за ним – люди и, наконец, уже на уровне Карининых глаз по периметру – животные и растения.
На тонком выступе прямо за головой Афуы стояли семь каменных статуй размером с детских кукол, а также целая батарея сосудов. Девочка взяла один, наполненный доверху красным порошком, и высыпала пригоршню этой субстанции в маленький костер, который успела разжечь посередине пещеры. Карина отстегнула футляр с удом, осторожно положила его на землю и вопросительно посмотрела на свою провожатую.
– Высушенная кровь обезьяны, – пояснила та, вся во всполохах пламени, внезапно взметнувшихся разными цветами по сторонам.
Карина отпрянула.
– Высушенная кровь обезьяны… Сколько тебе лет?
– Одиннадцать.
– И ты вот так запросто… впрочем, неважно. Не обращай внимания. Продолжай.
Эта девчонка поит вином кошек, так почему ей нельзя возиться с обезьяньей кровью? Поздно читать мораль.
Афуа сняла с выступа третью по счету статую и опустила в самый центр костра. Карина предостерегающе вскрикнула, но, когда колдунья спокойно отстранила руку, на ней не осталось никаких признаков ожога. Пустые каменные глазницы Сантофи взирали на принцессу из огня, и той стоило большого усилия убедить себя, что здесь и сейчас в пещере нет самого небожителя.
– Ты разговариваешь с богами? – благоговейным шепотом спросила Карина.
– Разговаривать с ними каждый может. Важно, чтобы они отвечали. Выражаясь технически, я проникаю в нкра изваяния и по этому каналу выхожу на связь с божеством. Дай-ка, пожалуйста, левую руку.
Принцесса подчинилась. Афуа сделала на тыльной стороне ее ладони тонкий надрез, сжала его и выдавила три капли крови на голову статуи. Затем попыталась сунуть пальцы «подопытной» в огонь, но та проворно отскочила.
– Больно не будет. Обещаю.
Карина сглотнула. Ладно. Мама не побоялась ради спасения ее жизни стать на пути вооруженного убийцы, и она не побоится ради спасения маминой немного поджарить руку. Принцесса снова протянула ладонь Афуе, и та опустила ее на макушку скульптуры. Языки пламени оказались на ощупь холодными, но Карина все равно дрожала как осенний лист.
– Хвала Сантофи, Ветром Рожденному, Третьему Отпрыску Великой Матери, Коя Есть Иточник Всякой Жизни, – нараспев по-кенсийски возгласила Афуа. – Вот приходит к тебе дитя твое, взалкав тайн, лишь тебе одному ведомых.
От изваяния кверху заклубились желтые струйки дыма. Не вынимая Карининой руки из костра, юная чародейка наклонилась вперед и вдохнула дым. Воздух вдруг сгустился, «отяжелел» – словно в пещеру вошел кто-то третий. Афуа открыла глаза, и они страшно сверкнули белками, зрачки закатились куда-то далеко – казалось, на самый затылок.
– Что ты желаешь знать, дитя?
Губы двигались у одиннадцатилетней девочки, но голос, низкий и гулкий, был мужским. Карина едва подавила вопль ужаса.
Постаравшись вызвать в памяти как можно более четкий образ Пустельги, застывшей, стоя лицом к лицу со злодеем, она громко ответила:
– Я желаю знать, истинно ли действен Ритуал Воскрешения усопших, и если да, то как именно его проводить.
– Твоя потеря невосполнима. Невосполнима и цена знания, тобою взыскуемого.
И всего-то? Она не ожидала, что выйдет так просто: уж чего-чего, а богатств у Карины больше, чем она способна потратить.
– Назови эту цену. Я за ней не постою.
– Цена знания, тобою взыскуемого, невосполнима.
Откуда-то с другой стороны пещеры донеслись крики. Щуплое тельце Афуы мелко затряслось, огонь между ними скукожился и почти потух. Сердце Карины чуть не разорвалось от отчаяния. «Невосполнима»… Что есть невосполнимое с позиции бога?
Новые крики «извне», еще настойчивей и громче. Афуа дрожала уже так сильно, что принцесса физически ощущала вибрацию даже по другую сторону костра. Взгляд ее лихорадочно заметался по пещере и наконец остановился на уде. Последний подарок Баба. Ей он дороже всех сокровищ на свете.
Его цена невосполнима.
Эта мысль как громом поразила девушку. Баба своими руками создал жемчужину среди музыкальных инструментов, его ладони ложились на ее кисти, когда он учил дочь перебирать струны. Но языки пламени стелились все ниже, вот они уже в жалких нескольких сантиметрах от земли, а снаружи стучат и вопят все оглушительней. Не помня себя, Карина швырнула отцовский шедевр в огонь, и пламя, пожирая растрескавшийся деревянный корпус, обожгло ей сердце. Плечи Афуы распрямились. Глаза по-прежнему зияли жуткими белка́ми.
– За неделю празднеств, кои вы зовете Солнцестоем, комета, что появляется однажды в пятьдесят лет, проходит точно над городом Зираном. Лишь в это время сходятся тот свет и этот, царство людей с Обителью Тысячи Звезд. Лишь в эту эпоху умерший может вернуться в мир живых.
Вой за стеной достиг высшей точки и дополнился явственным клацаньем металла о металл.
– Где мне искать Цветок Кровавой Луны? – уже в голос орала Карина, закашлявшись от дыма.
– Цветок Кровавой Луны растет лишь во Тьме За Пределами Тьмы и соки берет из костей Богов, Которых Нет. Доверься реке, ее воды принесут тебя к нему.
– Но что такое Тьма За Пределами Тьмы? И кто такие Боги, Которых Нет?
– Обряд должен быть совершен до исхода недели. Тогда, и только тогда вернешь свою потерю.
Афуа рухнула навзничь. Костер угас. Отчаяние до краев переполнило грудь Карины.
Наконец девочка пришла в себя.
– Ну, как прошло? – бодро спросила она и только потом заметила обугленные остатки уда. – О нет!
Оцепеневшая Карина была не в силах говорить. Главное сокровище своей жизни она променяла на чепуху и новые загадки.
Однако, прежде чем она успела собраться с духом, ночную тьму прорезал одинокий вопль:
– Облава!
17. Малик
– Облава!
Одного возгласа оказалось достаточно, чтобы вызвать в «Танцующем Тюлене» хаос. Одна половина завсегдатаев ринулась ко всем мыслимым и немыслимым выходам из заведения, другая – растаскивать со столов и сидений все, что впопыхах оставила первая, а затем уже – тоже спасаться.
На Малика нахлынули воспоминания об облавах, пережитых в детстве, в Обуре. Разом открылись все старые «раны», давно затянувшиеся, но отнюдь не забытые. Однако облава в Зиране, внутри городских стен? О таком он никогда не слыхивал. Почему здесь? И именно сейчас? Может, это его разоблачили и вся правда вышла наружу?
Юноша рывком вскочил на ноги и крикнул:
– Скорей!
Однако Дрисс и Тунде не двинулись с места.
– Кто-то, видать, сильно напортачил, иначе откуда такой атас? – сказал последний, спокойно созерцая бушующий вокруг хаос. – Но нам-то чего бояться? Просто скажем Дозорным, кто мы такие, и они сами проводят нас в Лазурный сад. Подчиняйся их требованиям, отвечай на все вопросы – и ничего плохого не случится.
Тунде говорил с таким невозмутимым и убежденным видом, что было ясно: в настоящую облаву ему никогда не случалось попадать. Однако он прав: зиранские воины явно пришли охотиться не за юными богатеями-счастливчиками вроде него.
Однако Малик – не Тунде и не Дрисс. Он как раз из тех, кого схватят в любой момент, по любому поводу – и глазом не моргнут. И никакое «правильное поведение» не поможет – любая встреча со стражами порядка грозит окончиться скверно.
– Это если нас вообще узнают и поверят нам, – возразил самозваный Адиль, всей кожей ощущая какой-то неприятный зуд. – Облава дело такое: если что-то идет не так, воины уже не разбирают, кто прав, кто виноват. Здесь становится опасно.
Дрисс прищурился:
– От государственной стражи убегает только тот, кому есть что скрывать. У кого совесть нечиста.
По лицу Тунде тоже пробежала тень какого-то сомнения или озабоченности.
Малик впился пальцами в столешницу. Неправильно он реагирует, ох неправильно. Выдает себя. И если немедленно не успокоится, то навлечет на свою голову еще больше подозрений. Последнее, что ему сейчас нужно, – это чтобы Дрисс начал раскапывать его подноготную.
Остается одно из двух: либо спокойно пересидеть облаву с двумя товарищами и, положившись на провидение, отдать себя в руки зиранских воинов, либо – бежать со всех ног, уничтожив тем самым все остатки уважения к себе со стороны этих «товарищей», но сохранить потенциальные шансы и дальше играть мифического Адиля.
Разумнее, конечно, остаться, именно так посоветовала бы Лейла.
Под потолком нервно закопошился и загудел темный народец, но Малик усилием воли заставил себя не обращать внимания. Дышать. Ощущать момент. И просто спокойно ждать. Все обойдется.
Но с улицы донесся громкий лязг. И не разбирая дороги, не думая даже, куда он денется, Малик бросился наутек. Призывы ошарашенного Тунде остановиться скоро стихли позади.
Уютный, хотя и грязноватый зал трактира, словно театральная декорация, мгновенно сменился людными торговыми рядами Речного рынка. Юноша бежал и бежал все дальше, хотя внутренний голос выл, не умолкая: вернись, безумец, ты все испортишь! Но страх, тысячелетний генетический страх перед жестокостью и насилием гнал Малика вперед.
Другие люди, тоже охваченные паникой, как угорелые неслись во всех направлениях. Бо́льшая их часть так и не успела сменить дневные праздничные наряды на что-нибудь попроще. До слуха Малика беспрестанно доносился звон разбитого стекла – это воины стрелами из луков разбивали немногочисленные фонари, погружая улицы в полную тьму – о предстоящем побоище не должно оставаться свидетельств. Многолетний опыт научил Малика в подобных случаях держаться подальше от центральных районов и слишком уж очевидных укрытий. Он прошмыгнул мимо нескольких заколоченных магазинов и боковых переулков. Потом наконец нашел подходящий – с трех сторон прикрытый массивными зданиями, почти незаметный с основной дороги. Если удастся отсидеться там до конца облавы, можно будет тихонько пробраться потом в Лазурный сад и… Тут уши Малика заложило от пронзительного окрика:
– Эй, куда это ты собрался, паренек?
Откуда-то из тени на него с ловкостью и быстротой гепарда буквально спикировал Дозорный. В руке он крепко сжимал копье, острие его поблескивало где-то над головой. Воин плотоядно усмехнулся. У Малика все мышцы сразу словно задубели. Только не это. Только не Дозор. Не здесь.
Настоящий зиранец в такой ситуации вел бы себя твердо и спокойно, объяснил бы, что это – большое недоразумение, что он – один из победителей Солнцестоя. На худой конец, можно было бы сотворить прямо сейчас какую-нибудь магическую иллюзию или даже призвать на помощь Призрачный Клинок. Но Маликов ужас жил своей жизнью, никому не подчинялся и не слушал голос разума. У него на все один ответ: уносить ноги.
Дозорный настиг свою жертву в несколько прыжков и, заломив за спину руку, швырнул на землю. Жуткая боль прилила к голове Малика. Тогда воин, словно безвольную куклу, поднял его на ноги и потащил за собой через Речной рынок.
Таким образом они добрались до широкой площади, окаймленной с одной стороны рядом запертых магазинов и частных домов, с другой – длинной стеною. По центру площади в кучу сбилась небольшая группа схваченных за время облавы людей, большей частью иноземцев, а охраняло их столько бойцов Дозора, сколько Малик за раз никогда не видел. Тот, что поймал незадачливого Адиля, без всяких церемоний толкнул его к остальным и занял место в оцеплении.
– Не каждый, в ком течет кровь Первоплемени, наделен волшебством. У меня вот семья просто огромная, а завенджи в ней я одна. – Плечи Афуы слегка поникли. – Они все строго хранят мою тайну и поддерживают меня как могут, но только… не понимают. По крайней мере, не так, как понимают завенджи.
– Еще один вопрос. Ты сказала, в «Книге усопших, дорогих сердцу» собраны все сведения об Улраджи Тель-Ра. Что именно имелось в виду?
Маленькая колдунья неловко поежилась.
– В стародавние времена завенджи и улраджи действовали заодно и жили в мире. Потом взошла звезда Кеннуа, улраджи стали на сторону фараонов, и их вожди назвали себя «Улраджи Тель-Ра». А когда кеннуанцев в конце концов разбили, все улраджи до единого погибли, с тех пор во всем Сонанде о них ни слуху ни духу. Я сама в их магии из этой «Книги» мало что понимаю. Но… могу свести тебя кое с кем, кто разбирается во всем.
Афуа повела Карину за собой на дальний конец своей чудесной поляны, где груда камней выполняла роль невысокой ограды. Один внутренний голос, до жути похожий на голос Пустельги, настойчиво умолял принцессу повернуть назад, пока не поздно, забыть как страшный сон все эти опасные разговоры о воскрешении из мертвых и прочих колдовских техниках. Но другой настойчиво напоминал, как лилась на землю мамина кровь. Он-то и победил: Карина последовала за своей маленькой провожатой в какое-то отверстие.
Она надеялась встретить здесь такое же «расширение пространства», как и в палатке, но пещера размером оказалась абсолютно такой, какой представлялась снаружи, и принцессе пришлось заползать туда, согнувшись в три погибели, чтобы не раскроить череп. С верхнего свода на вошедших взирало изображение Великой Матери. Божественные покровители располагались вокруг Нее кольцом, над головами у них ореолом помещались стихии, которыми они управляли. Еще один, следующий внешний круг занимал темный народец, за ним – люди и, наконец, уже на уровне Карининых глаз по периметру – животные и растения.
На тонком выступе прямо за головой Афуы стояли семь каменных статуй размером с детских кукол, а также целая батарея сосудов. Девочка взяла один, наполненный доверху красным порошком, и высыпала пригоршню этой субстанции в маленький костер, который успела разжечь посередине пещеры. Карина отстегнула футляр с удом, осторожно положила его на землю и вопросительно посмотрела на свою провожатую.
– Высушенная кровь обезьяны, – пояснила та, вся во всполохах пламени, внезапно взметнувшихся разными цветами по сторонам.
Карина отпрянула.
– Высушенная кровь обезьяны… Сколько тебе лет?
– Одиннадцать.
– И ты вот так запросто… впрочем, неважно. Не обращай внимания. Продолжай.
Эта девчонка поит вином кошек, так почему ей нельзя возиться с обезьяньей кровью? Поздно читать мораль.
Афуа сняла с выступа третью по счету статую и опустила в самый центр костра. Карина предостерегающе вскрикнула, но, когда колдунья спокойно отстранила руку, на ней не осталось никаких признаков ожога. Пустые каменные глазницы Сантофи взирали на принцессу из огня, и той стоило большого усилия убедить себя, что здесь и сейчас в пещере нет самого небожителя.
– Ты разговариваешь с богами? – благоговейным шепотом спросила Карина.
– Разговаривать с ними каждый может. Важно, чтобы они отвечали. Выражаясь технически, я проникаю в нкра изваяния и по этому каналу выхожу на связь с божеством. Дай-ка, пожалуйста, левую руку.
Принцесса подчинилась. Афуа сделала на тыльной стороне ее ладони тонкий надрез, сжала его и выдавила три капли крови на голову статуи. Затем попыталась сунуть пальцы «подопытной» в огонь, но та проворно отскочила.
– Больно не будет. Обещаю.
Карина сглотнула. Ладно. Мама не побоялась ради спасения ее жизни стать на пути вооруженного убийцы, и она не побоится ради спасения маминой немного поджарить руку. Принцесса снова протянула ладонь Афуе, и та опустила ее на макушку скульптуры. Языки пламени оказались на ощупь холодными, но Карина все равно дрожала как осенний лист.
– Хвала Сантофи, Ветром Рожденному, Третьему Отпрыску Великой Матери, Коя Есть Иточник Всякой Жизни, – нараспев по-кенсийски возгласила Афуа. – Вот приходит к тебе дитя твое, взалкав тайн, лишь тебе одному ведомых.
От изваяния кверху заклубились желтые струйки дыма. Не вынимая Карининой руки из костра, юная чародейка наклонилась вперед и вдохнула дым. Воздух вдруг сгустился, «отяжелел» – словно в пещеру вошел кто-то третий. Афуа открыла глаза, и они страшно сверкнули белками, зрачки закатились куда-то далеко – казалось, на самый затылок.
– Что ты желаешь знать, дитя?
Губы двигались у одиннадцатилетней девочки, но голос, низкий и гулкий, был мужским. Карина едва подавила вопль ужаса.
Постаравшись вызвать в памяти как можно более четкий образ Пустельги, застывшей, стоя лицом к лицу со злодеем, она громко ответила:
– Я желаю знать, истинно ли действен Ритуал Воскрешения усопших, и если да, то как именно его проводить.
– Твоя потеря невосполнима. Невосполнима и цена знания, тобою взыскуемого.
И всего-то? Она не ожидала, что выйдет так просто: уж чего-чего, а богатств у Карины больше, чем она способна потратить.
– Назови эту цену. Я за ней не постою.
– Цена знания, тобою взыскуемого, невосполнима.
Откуда-то с другой стороны пещеры донеслись крики. Щуплое тельце Афуы мелко затряслось, огонь между ними скукожился и почти потух. Сердце Карины чуть не разорвалось от отчаяния. «Невосполнима»… Что есть невосполнимое с позиции бога?
Новые крики «извне», еще настойчивей и громче. Афуа дрожала уже так сильно, что принцесса физически ощущала вибрацию даже по другую сторону костра. Взгляд ее лихорадочно заметался по пещере и наконец остановился на уде. Последний подарок Баба. Ей он дороже всех сокровищ на свете.
Его цена невосполнима.
Эта мысль как громом поразила девушку. Баба своими руками создал жемчужину среди музыкальных инструментов, его ладони ложились на ее кисти, когда он учил дочь перебирать струны. Но языки пламени стелились все ниже, вот они уже в жалких нескольких сантиметрах от земли, а снаружи стучат и вопят все оглушительней. Не помня себя, Карина швырнула отцовский шедевр в огонь, и пламя, пожирая растрескавшийся деревянный корпус, обожгло ей сердце. Плечи Афуы распрямились. Глаза по-прежнему зияли жуткими белка́ми.
– За неделю празднеств, кои вы зовете Солнцестоем, комета, что появляется однажды в пятьдесят лет, проходит точно над городом Зираном. Лишь в это время сходятся тот свет и этот, царство людей с Обителью Тысячи Звезд. Лишь в эту эпоху умерший может вернуться в мир живых.
Вой за стеной достиг высшей точки и дополнился явственным клацаньем металла о металл.
– Где мне искать Цветок Кровавой Луны? – уже в голос орала Карина, закашлявшись от дыма.
– Цветок Кровавой Луны растет лишь во Тьме За Пределами Тьмы и соки берет из костей Богов, Которых Нет. Доверься реке, ее воды принесут тебя к нему.
– Но что такое Тьма За Пределами Тьмы? И кто такие Боги, Которых Нет?
– Обряд должен быть совершен до исхода недели. Тогда, и только тогда вернешь свою потерю.
Афуа рухнула навзничь. Костер угас. Отчаяние до краев переполнило грудь Карины.
Наконец девочка пришла в себя.
– Ну, как прошло? – бодро спросила она и только потом заметила обугленные остатки уда. – О нет!
Оцепеневшая Карина была не в силах говорить. Главное сокровище своей жизни она променяла на чепуху и новые загадки.
Однако, прежде чем она успела собраться с духом, ночную тьму прорезал одинокий вопль:
– Облава!
17. Малик
– Облава!
Одного возгласа оказалось достаточно, чтобы вызвать в «Танцующем Тюлене» хаос. Одна половина завсегдатаев ринулась ко всем мыслимым и немыслимым выходам из заведения, другая – растаскивать со столов и сидений все, что впопыхах оставила первая, а затем уже – тоже спасаться.
На Малика нахлынули воспоминания об облавах, пережитых в детстве, в Обуре. Разом открылись все старые «раны», давно затянувшиеся, но отнюдь не забытые. Однако облава в Зиране, внутри городских стен? О таком он никогда не слыхивал. Почему здесь? И именно сейчас? Может, это его разоблачили и вся правда вышла наружу?
Юноша рывком вскочил на ноги и крикнул:
– Скорей!
Однако Дрисс и Тунде не двинулись с места.
– Кто-то, видать, сильно напортачил, иначе откуда такой атас? – сказал последний, спокойно созерцая бушующий вокруг хаос. – Но нам-то чего бояться? Просто скажем Дозорным, кто мы такие, и они сами проводят нас в Лазурный сад. Подчиняйся их требованиям, отвечай на все вопросы – и ничего плохого не случится.
Тунде говорил с таким невозмутимым и убежденным видом, что было ясно: в настоящую облаву ему никогда не случалось попадать. Однако он прав: зиранские воины явно пришли охотиться не за юными богатеями-счастливчиками вроде него.
Однако Малик – не Тунде и не Дрисс. Он как раз из тех, кого схватят в любой момент, по любому поводу – и глазом не моргнут. И никакое «правильное поведение» не поможет – любая встреча со стражами порядка грозит окончиться скверно.
– Это если нас вообще узнают и поверят нам, – возразил самозваный Адиль, всей кожей ощущая какой-то неприятный зуд. – Облава дело такое: если что-то идет не так, воины уже не разбирают, кто прав, кто виноват. Здесь становится опасно.
Дрисс прищурился:
– От государственной стражи убегает только тот, кому есть что скрывать. У кого совесть нечиста.
По лицу Тунде тоже пробежала тень какого-то сомнения или озабоченности.
Малик впился пальцами в столешницу. Неправильно он реагирует, ох неправильно. Выдает себя. И если немедленно не успокоится, то навлечет на свою голову еще больше подозрений. Последнее, что ему сейчас нужно, – это чтобы Дрисс начал раскапывать его подноготную.
Остается одно из двух: либо спокойно пересидеть облаву с двумя товарищами и, положившись на провидение, отдать себя в руки зиранских воинов, либо – бежать со всех ног, уничтожив тем самым все остатки уважения к себе со стороны этих «товарищей», но сохранить потенциальные шансы и дальше играть мифического Адиля.
Разумнее, конечно, остаться, именно так посоветовала бы Лейла.
Под потолком нервно закопошился и загудел темный народец, но Малик усилием воли заставил себя не обращать внимания. Дышать. Ощущать момент. И просто спокойно ждать. Все обойдется.
Но с улицы донесся громкий лязг. И не разбирая дороги, не думая даже, куда он денется, Малик бросился наутек. Призывы ошарашенного Тунде остановиться скоро стихли позади.
Уютный, хотя и грязноватый зал трактира, словно театральная декорация, мгновенно сменился людными торговыми рядами Речного рынка. Юноша бежал и бежал все дальше, хотя внутренний голос выл, не умолкая: вернись, безумец, ты все испортишь! Но страх, тысячелетний генетический страх перед жестокостью и насилием гнал Малика вперед.
Другие люди, тоже охваченные паникой, как угорелые неслись во всех направлениях. Бо́льшая их часть так и не успела сменить дневные праздничные наряды на что-нибудь попроще. До слуха Малика беспрестанно доносился звон разбитого стекла – это воины стрелами из луков разбивали немногочисленные фонари, погружая улицы в полную тьму – о предстоящем побоище не должно оставаться свидетельств. Многолетний опыт научил Малика в подобных случаях держаться подальше от центральных районов и слишком уж очевидных укрытий. Он прошмыгнул мимо нескольких заколоченных магазинов и боковых переулков. Потом наконец нашел подходящий – с трех сторон прикрытый массивными зданиями, почти незаметный с основной дороги. Если удастся отсидеться там до конца облавы, можно будет тихонько пробраться потом в Лазурный сад и… Тут уши Малика заложило от пронзительного окрика:
– Эй, куда это ты собрался, паренек?
Откуда-то из тени на него с ловкостью и быстротой гепарда буквально спикировал Дозорный. В руке он крепко сжимал копье, острие его поблескивало где-то над головой. Воин плотоядно усмехнулся. У Малика все мышцы сразу словно задубели. Только не это. Только не Дозор. Не здесь.
Настоящий зиранец в такой ситуации вел бы себя твердо и спокойно, объяснил бы, что это – большое недоразумение, что он – один из победителей Солнцестоя. На худой конец, можно было бы сотворить прямо сейчас какую-нибудь магическую иллюзию или даже призвать на помощь Призрачный Клинок. Но Маликов ужас жил своей жизнью, никому не подчинялся и не слушал голос разума. У него на все один ответ: уносить ноги.
Дозорный настиг свою жертву в несколько прыжков и, заломив за спину руку, швырнул на землю. Жуткая боль прилила к голове Малика. Тогда воин, словно безвольную куклу, поднял его на ноги и потащил за собой через Речной рынок.
Таким образом они добрались до широкой площади, окаймленной с одной стороны рядом запертых магазинов и частных домов, с другой – длинной стеною. По центру площади в кучу сбилась небольшая группа схваченных за время облавы людей, большей частью иноземцев, а охраняло их столько бойцов Дозора, сколько Малик за раз никогда не видел. Тот, что поймал незадачливого Адиля, без всяких церемоний толкнул его к остальным и занял место в оцеплении.