Первый из пяти

– Двойня, – кивнула она, словно соглашаясь с Леем. – А у девчонки уже не осталось сил.



Лаасе тихо вскрикнула.

– Еще издашь хоть звук, и я выставлю тебя вон, – пригрозила Дарра. И командирским тоном заявила мне: – Садись рядом с женой, и держи ее за руку. Когда она очнется, ты должен убедить ее, что все идет хорошо. Должен говорить с ней. О чем хочешь. Твоя задача не дать ей погрузиться в беспамятство, понял?

Мне оставалось только согласиться.

Я смотрел на бледное лицо жены, на посиневшие веки, и молил богов, чтобы она очнулась. Вспоминал, как жадно Ирриче рассматривала меня каких-то несколько часов назад, а теперь умирает. Мне хотелось зарыдать. Слезы сами текли, и я вытирал их кулаком.

Краем глаза я наблюдал, как Дарра раскладывает на округлом животе длинные листья, зеленые, с резными краями, недавно сорванные с дерева ммонге. Из толстой мясистой зелени появились маленькие присоски, которые без особого труда вошли в плоть Ирриче. Она не почувствовала ничего, даже не застонала.

«Совсем все плохо», – с ужасом подумал я, но сразу отогнал плохие мысли. И Дарра, словно по старой памяти, прочитав, что творится у меня в голове, строго посмотрела, негодующе фыркнула, но промолчала.

Когда все листья были разложены по верхней части живота, Дарра выкрикнула хриплым прокуренным голосом непонятную стреттскую фразу. Листья завибрировали, пришли в движение: надуваясь и сдуваясь по очереди.

В этот момент Ирриче открыла глаза и улыбнулась мне.

– Матео. Как же я соскучилась по тебе, – слабым голосом прошептала она. Лицо ее казалось спокойным, словно она совсем не ощущала боли.

– Ирриче, я люблю тебя, – выдохнул я самую сокровенную фразу, о которой боялся даже подумать, и упал на колени. Я смотрел только на свою жену, объясняя ей, что у меня нет никого дороже нее.

Листья на животе вибрировали, полностью взяв на себя функцию контроля сокращения мышц и обезболивания.

Время от времени слышались резкие приказы Дарры, делая происходящее более осознанным. Где-то через час раздался плач. Дарра извлекла младенца и показала нам с Ирриче.

– Девочка! – провозгласила старуха.

Еще через полчаса плач раздался снова. И опять Дарра показала нам ребенка и громко объявила:

– Еще одна девочка!

Мы переглянулись с женой и улыбнулись как сообщники.

Дарра внимательно осмотрела детей.

– Они плохо дышат, так как родились раньше срока. Я положу каждой из них по листу ммонге на грудку, чтобы легкие полностью раскрылись.

Ирриче вскрикнула.

– Не бойся, – властно обратилась Дарра к Ирриче. – Тебе и детям уже ничего не грозит.

Затем она повернулась ко мне.

– Твоя жена потеряла много крови. Закатай рукав, – скомандовала княгиня, но перед этим внимательно посмотрела мне в глаза, беззвучно спросила и получила ответ.

Я протянул руку, и тот час мне в вену вошла тонкая иголка, соединенная трубкой с портативным аппаратом, который одна из помощниц Дарры уже настраивала на нужные частоты. Маленькие лопасти перемешивали кровь, превращая ее в однородную оранжевую массу. С другой стороны к аппарату подходила такая же трубка на конце с иглой, которую Дарра воткнула в руку Ирриче. Я словно чувствовал, как моя кровь вливается в кровеносную систему жены, наполняя ее более сильными красными тельцами.

Когда младенцы задышали самостоятельно, Лаасе, запеленав детей к явному неудовольствию Дарры, протянула малышек их матери. Из глаз Ирриче покатились слезы.

– Какие они красивые, – воскликнула она, переводя взгляд с одного свертка на другой. Я не стал спорить, глядя на морщинистые личики. Конечно, красивые.

Одну за другой я торжественно взял новорожденных на руки, подтверждая их принадлежность дому Маасов.





Глава 12. Ирриче




Из-за тяжелых родов пришлось еще долго лежать в постели. Дарра, спасшая меня и детей, велела не вставать еще неделю.

Под неусыпным надзором матушки постоянно суетились служанки. Дочки беспрестанно хотели кушать. Маленькие чудесные создания. От накатывающейся слабости я то и дело проваливалась в сон, глубокий, без сновидений. Иногда меня навещал отец, приходили братья с женами. В общем, вся жизнь клана переместилась в нашу с Матео спальню. Он возвращался вечером уставший, и всегда ужинал рядом со мной, рассказывая какие-то веселые истории, приключившиеся за день. Вяленое мясо и сухофрукты – традиционный ужин Первого Дожа. Он никогда не забывал про напиток стреттов – серой жиже в деревянной гвелте. Благодаря этому странному снадобью, я чудесным образом чувствовала себя лучше. Страшно подумать, что бы сталось со мной и детьми, если бы Лей не прислал свою бабку.

Матео, как высшее должностное лицо Республики, велел провести расследование. На каждую акушерку, без причины отказавшую в помощи, наложили большую подать. Две тысячи кроннингов штрафа или полгода работ на благо Республики.

– Заодно и казну пополним, – криво усмехнулся Матео, увидев столбики цифр в отчете Принса.

Вечерами, когда мы оставались одни, муж забирался на кровать рядом со мной и читал вслух разные книги из библиотеки отца. Толстые фолианты из буйволовой кожи хранили в себе легенды и сказания, так любимые мной.


– Знаешь, на Земле давно уже не используют кожу для записей, – обронил как-то Матео.

– На чем же они пишут? – удивилась я.

– Какой-то странный материал из дерева, тряпок и крахмала. Очень тонкий. Называется бу-ма-га. Но нашим предкам пришлось от него отказаться. От сырости бумага рвалась и приходила в негодность.

– Тогда воспоминания первых граждан Республики до нас просто бы не дошли, – догадалась я.

– Может, это и к лучшему, – устало пожал плечами Матео. – Сейчас бы мы с тобой не ломали голову, как и почему все поменялось в нашем мире? А знаешь, – задумчиво продолжил он, – я долго не понимал, откуда вообще взялись Сенаторы, Дожи? Все пассажиры корабля по прилету оказались в равных условиях. Не было слишком богатых или слишком бедных. Как же тогда произошло разделение? Одни обогатились, а другим еле хватает на хлеб.

– Их выбрал народ, – я удивленно взглянула на мужа. – Это дети проходят в первый год обучения.

– Все верно, моя дорогая. Но за счет чего одни разбогатели, а другие обеднели? Это произошло почти одновременно.

– Понятия не имею, – я пожала плечами. – А ты, как думаешь?

Я прекрасно понимала, что мой муж неспроста начал разговор.

– Тут думать и догадываться не получится, нужно просто знать.

– Откуда? – осведомилась я хитро. – Расскажи!

– Вчера мне передали коробку с личными вещами Дина, а там оказались воспоминания Эшта, его предка.

– Расскажи, – нетерпеливо повторила я.

– Лучше я почитаю, – насупился муж.



Матео читает Ирриче



День, когда мы прилетели на эту планету, многие сочли прoклятым. А когда увидели, что под ногами валяются россыпи бриллиантов, поняли, какую злую шутку с ними сыграла судьба. Как же я веселился! Все наши пассажиры летели налегке, взяв с собой только запасную смену белья, но при тяжелых чемоданчиках, оббитых изнутри бархатом. А тут оказалось, что бриллианты повсюду. И не стоят ни гроша. Кое-кто сразу застрелился, избавив нас от удовольствия лицезреть его кислую физиономию Кто-то сошел с ума. А большинство все-таки свыклось с мыслью, что придется как-то здесь обживаться, на не самой радостной планете во вселенной. Мне и моему командиру, Аллену Маасу, было проще всего. Ночевали мы всегда в каютах. И оставаться долго на этой планете не собирались: привезли поселенцев на Трезариан и можно лететь куда угодно. Но хотя корабль и долетел без особых поломок, и топлива хватало на дорогу к другим галактикам, улетать сразу мы не спешили. Трудно вот так бросить людей, попавших в смертоносную сауну. Каждый неосторожный шаг мог стать последним. Женщины погибали чаще мужчин, из-за своеволия, наивности и любопытства. Погибали и мужчины. В основном по дурости. Я редко покидал корабль и только по слухам знал, что Трезариан собирает свою кровавую подать. Численность поселенцев резко сокращалась. И через месяц после прилета в живых осталось около пятисот мужчин и три десятка женщин. Бриллианты. Они везли сюда чемоданы бриллиантов. Баб нужно было везти в большом количестве. Но кто мог об этом знать? Кто?

За пару недель до нашего отлета, народ начал роптать, что неплохо бы покинуть Трезариан. Очень интересно. Об этом никто не договаривался. Все билеты покупались в один конец. Но ни у кого не нашлось ничего ценного, чтобы заплатить за перелет. Только бриллианты, которые мы и так насобирали вокруг корабля, боясь далеко отходить. И снова, кто-то роптал, а кто-то тихо договаривался. Аарон Брао, самый ловкий пройдоха, когда-либо рождавшийся на свете. Он не кричал, и не торговался, а просто приставил нож к горлу и посоветовал не дергаться.



– Увези меня, Аллен, из этого ада, – то ли попросил, то ли скомандовал Брао.

Аллен выдержал паузу, словно раздумывая, посвящать ли Аарона в свои догадки. А потом решился:

– Сдается мне, нас всех поимели, – выплюнул он слова признания .– Я смотрю в телескоп, установленный на борту, и никаких взрывов не наблюдаю. Ни одно космическое тело не поменяло траекторию, а при взрыве, которым нас пугали, это было б неминуемым.

– Ты хочешь сказать?.. – Аарон задохнулся от нахлынувшего возмущения. – Ты хочешь сказать, что Земля все еще вертится вокруг своей оси и Солнца?

– А разве я сообщил тебе что-то другое? – усмехнулся командор. – У нас с Дином большое желание смотаться туда и кое-кого навестить…

– Полагаю, ювелира в первую очередь, – недобро рассмеялся Брао.

– Нет, сначала тех мошенников, что заманили меня сюда, – сквозь зубы пробормотал Аллен.

– Глупости, командор. – Брао перехватил инициативу. – Мы возвращаемся и продаем эти дурацкие камни, видеть их больше не могу. Потом находим наших «друзей», вполне возможно, это окажутся одни и те же люди. Нанимаем киллеров и возвращаемся сюда, прихватив с собой все необходимое.

– Нет, я улетаю безвозвратно! – рявкнул командор Маас. – Мне надоел этот чертов ад. На Земле Ида, и я возвращаюсь к ней.

Он смерил нас недобрым взглядом.

– А вы можете вернуться сами. Только долго ли будет длиться ваш полет, и куда прилетите, не знаю.

Командор смачно сплюнул и направился на капитанский мостик.

– Не задерживайся, Эшт, – пролаял он напоследок.

Аарон Брао внимательно посмотрел на меня.

– Ты мог бы объяснить ему, парень… – начал он.

– Бесполезно, – отмахнулся я. – Он упертый старый пень.

– Не такой уж и старый, – возразил Брао. – Сколько ему? Сорок?