Первый Император. Спасти будущее!

Однако факт есть факт. На виду у заинтересованных происходящими событиями международных наблюдателей у борта русского корабля взвилось сразу несколько видимых издалека водяных столбов от разрывов снарядов. А на борту некоторых японских кораблей наблюдатели снова засекли вспышки выстрелов. Русские, похоже, были готовы к такому развитию событий, так как ответили уже на второй залп японцев сразу из всех стволов. Русский крейсер, стрелявший из устаревших орудий, скрылся в дыму, а наблюдатели со всех стационеров перевели свои бинокли на японские корабли…

Бой еще только начинался, а русский пароход «Ангарск» уже ошвартовался у причала. С него начали выгружать войска. В первую очередь выгрузили две небольшие горные пушки, затем казаков с лошадьми. Несколько казаков сразу же бросились к почтовому отделению, а остальные вместе со стрелками заняли оборону у орудий. Дождавшись же конца боя, еще до подхода уцелевших японских транспортов с войсками, русские погрузили на несколько пригнанных из города арб выгруженные с судов ящики с каким-то имуществом. Расчеты вернули орудия в походное положение, повели лошадей… И русский отряд ушел в Сеул, откуда потом неторопливо двинулся навстречу казачьим разъездам бригады Мищенко.



Корея, бухта Чемульпо, июль 1902 г.



У кого на кораблях японской эскадры сдали нервы, выяснить позднее достоверно так и не удалось. Но заинтересованные происходящими событиями международные наблюдатели видели, как рядом с русским крейсером выросло сразу несколько видимых издалека водяных столбов от разрывов снарядов. Причем японцы продолжили обстрел крейсера сразу с нескольких кораблей. Русские, очевидно, были наготове и ответили уже на второй залп японцев сразу из всех стволов. Расстояние между противниками не превышало двенадцати кабельтов и как ни странно, несмотря на отсутствие пристрелки, русские попали сразу несколькими снарядами. Что впоследствии дало повод английским и японским обозревателям, с учетом всех обстоятельств боя, обвинять русских в провокации. На что русские либо гордо отмалчивались, либо напоминали, что первыми выстрелили все же японцы. И что хорошая выучка тогдашних комендоров «Нахимова» известна всему флоту.

Русский крейсер, стрелявший из устаревших орудий, скрылся в дыму, а его снаряды, тем временем донеслись до цели. Шесть восьмидюймовых и пять шестидюймовых снарядов подняли фонтаны воды, либо взорвались, попав в цель. Один восьмидюймовый снаряд влетел в незащищенную носовую часть «Адзумы», проделав дырку точно на ватерлинии и взорвавшись внутри. Еще один грохнулся рядом, обдав крейсер фонтаном воды, так и не взорвавшись. Больше повезло русской шестидюймовке, чей фугасный снаряд рванул в районе мостика японского флагмана, отправив в лазарет большинство стоящих там офицеров. Идущему мателотом «Идзуми» повезло еще меньше. Восьмидюймовый снаряд пробил бронепалубу и, изменив из-за этого траекторию, взорвался уже в котельном отделении. Разнеся один из котлов и убив всех находившихся там кочегаров. Сквозь пробоину внутрь хлынула вода и крейсер вынужден был выйти из строя, из-за чего русский корабль оказался частично прикрыт от его артиллерии корпусом «Нанивы». Еще один шестидюймовый снаряд угодил в трубу к «Идзуми», но не взорвался. Проделав аккуратную дыру, снаряд улетел в море и затонул.

Однако даже после повреждения «Идзуми», у японцев оставалось преимущество в артиллерии. По русскому кораблю вело огонь как минимум три двадцатишестисантиметровых и четыре восьмидюймовых орудия, не считая не менее чем десятка шестидюймовых скорострелок…

Однако командир русского крейсера, изобретательно использовал неразбериху, вызванную ранением японского адмирала, и, маневрируя, продолжил бой. Несмотря на маневр, сбивший наводку японским комендорам, в корабль все же попал один восьмидюймовый, три снаряда шестидюймового и три — трехдюймового калибров. Несколько матросов упали, убитые или раненые, замолчало одно из шестидюймовых орудий стреляющего правого борта. Разгорался пожар, полыхали шлюпки, висевшие ближе к корме. Однако дым не закрыл обзор ни кормовой, ни бортовой установкам главного калибра и русские продолжали стрельбу. Пусть и не со столь выдающимися результатами, как при первом залпе. Один шестидюймовый снаряд дополнительно разнес нос «Адзумы», еще один, уже восьмидюймовый, взорвался точно на борту «Отару-мару», убив с дюжину глазевший на бой пехотинцев и моряков, переранив не меньше полусотни и повредив трубу парохода. Из-за чего тот совсем потерял ход. Чтобы избежать столкновения, идущий за ним «Такачихо» резко сбросил пары и развернулся влево. Впрочем, это помогло его комендорам нанести прицельный удар по идущему контркурсом относительно «колонны» японцев русскому кораблю. Тяжелые двадцатишестисантиметровые снаряды чудом, уж слишком неудачной платформой для таких орудий были сравнительно небольшие крейсера, попали в незащищенный нос практически у уреза воды и взорвались, вынеся часть обшивки. В пробоину хлынуло море, заставив Эбергарда от неожиданности приказать сбросить ход. Потом, когда пробоина была более-менее заделана, крейсер, идущий вдоль японского строя и обменивавшийся с ними огненными гостинцами, снова набрал примерно десять узлов. К этому времени «Чиода» успел набрать скорость и встретиться с идущей в гавань русской канонерской лодкой. «Манджур» попытался преградить путь японцам, не открывая огня, так как они находились в территориальных водах нейтрального порта. В свою очередь японцы пытались протаранить русский корабль, уступающий им в скорости и водоизмещении. Но русские неимоверным маневром сумели перевести прямое столкновение в скользящий удар. От которого, однако, «Чиода», имеющий бронепояс, пострадал намного меньше. Но разозленные японцы, игнорируя все правила, выпустили очередь из картечницы Гатлинга, убив двоих и ранив пятерых русских, включая старшего офицера Фердинанда Радена, командовавшего лодкой в бою. «Манджур», теряя ход, устремился к берегу, а «Чиода», несмотря на повреждения, рванула на помощь избиваемому отряду адмирала Хидака. Как раз в этот момент два восьмидюймовых снаряда с «Нахимова» попали в «Наниву». Небольшому, перегруженному оборудованием и вооружением, слабо защищенному бронепалубному крейсеру этого хватило. Что взорвалось — заряды к орудиями или котлы, осталось неизвестным, но корабль, разломившись пополам, словно от пинка великана, стремительно погрузился в воду. Кроме того, еще один русский шестидюймовый снаряд попал в кормовое орудие авизо «Мияко», не взорвавшись, но снеся пушку с частью расчета в море. Андрей Августович развернул корабль, на котором уже были выведены из строя две восьмидюймовки стреляющего борта (все же два с половиной дюйма брони щитов этих орудий плохо защищают от снарядов, даже шести и трех дюймовых), и четыре шестидюймовых орудия, другим бортом. Намереваясь, отстрелявшись, вернутся на рейд. Но тут навстречу ему выскочил, как черт из табакерки, «Чиода», стреляя из своих стодвадцатимиллиметровок, словно из новомодных пулеметов, и стремясь протаранить или поразить «Нахимова» торпедой. Однако старый русский крейсер, пусть и израненный, еще не растерял свои клыки, и японец получил несколько попаданий шестидюймовок. Но, несмотря на это, успел выпустить торпеду. Которая, рванув снова в носовой части корпуса, проделала в нем дополнительно огромную дыру, в которую устремилась морская вода… На этом успехи русских фактически закончились. Если не считать того, что сильно поврежденный «Чиода» все же перевернулся и затонул.

Потеряв больше полусотни человек, в том числе тяжелораненого Великого Князя Кирилла, часть артиллерии и не имея возможности дать ход, из-за чего его отсекли от порта крейсера «Адзума» и смевший проскочить ему на помощь «Такачихо», русский крейсер, неторопливо отстреливаясь и двигаясь по инерции, приткнулся к берегу острова Идольми.

Как только «Нахимов» застыл у берега, японцы попытались еще раз обстрелять его, но получили ответный залп из всех уцелевших орудий. К тому же японские сигнальщики заметили, что на рейде один за другим снимаются с якорей немецкий, австрийский, испанский и французский крейсера, несущие сигналы «Прекратить огонь». Командиры японских кораблей приказали задробить стрельбу.

После этого «Адзума» и «Идзуми», развернувшись, устремились в море, видимо собираясь идти в японские порты на ремонт. И только «Такачихо», в который попали всего несколько шестидюймовых снарядов, не нанесших серьезных повреждений, и транспорты пошли прежним курсом к причалам Чемульпо.

Война, о неизбежности которой говорили уже давно, началась.



Китай, Ляодунский полуостров, Порт-Артур, июль 1902 г.



Надо признать, что Порт-Артур Николаю понравился. Даже Старый, китайский город, чем-то похожий на поселения его времени, но в тоже время чисто азиатский. Город понравился, а вот местные начальники — нисколько. Пришлось даже отходить одного из них попавшей под руку указкой, разрушив соблюдавшийся до того образ «простого гвардейского полковника Михайлова». Слухи, конечно, как докладывал жандармский ротмистр Микеладзе, ходили и даже дошли до японских шпионов. Но слухи слухами, а открытое их подтверждение… Но Николай просто не выдержал, узнав, что вопреки его личным указаниям практически ничего не сделано для обороны перешейка. Причем часть выделенных на это денег уже исчезла. Вот напряженные нервы и сдали. Но, пожалуй, оно и к лучшему. Теперь, после Чемульпо, хранить инкогнито необходимости не стало. Отделаться же от церемоний все равно не удалось бы, поэтому, потратив день на Высочайшую встречу и Смотр эскадры, он занялся делом. В первую очередь — той лавиной, что стронул с места бой неподалеку от корейского порта…

Героический «Нахимов» продержался против четырех противников в течение двух часов и, лишь получив не менее десяти попаданий крупнокалиберных снарядов, торпеду в нос, весь избитый огнем скорострельной артиллерии, горящий, приткнулся к берегу у острова Идольми. Японцы потеряли избитые артиллерийским огнем и затонувшие, после попадания нескольких восьмидюймовых снарядов, крейсера «Нанива» и «Чиода». Сильно повреждены как минимум все остальные, участвовавшие в сражении, корабли. По результату, несмотря на потерю двух русских кораблей, выигрыш все же остался, по мнению Николая, за нашими. Заодно подтвердилось, если верить донесениям, его мнение, что корабли должны быть вооружены единым крупным калибром, способным пробивать броню противника. Да и пристреливаться, имея один калибр, проще. С уже заложенными броненосцами и крейсерами надо бы что-нибудь придумать. Но это уже на будущее, а пока надо было решать текущие задачи… «довлеет дневи злоба его»…

Получив первые же донесения о бое, он сразу приказал отправить необходимые указания в министерство иностранных дел и, напрямую, минуя министра, Извольскому[5] в Токио. Кроме того, особо важные телеграммы ушли премьер-министру, военному министру и министру финансов, а также управляющему морским министерством. Теперь оставалось только ждать. Средиземноморская эскадра под командованием Чухнина, должна уже была получить нужный приказ и идти через Суэцкий канал. Тем более, что в портах Средиземноморья, «совершенно случайно», оказались или окажутся почти все боеспособные эскадренные броненосцы Балтийского флота. Он иронично усмехнулся, вспомнив, как сложно было организовать эту «случайность». Пожалуй, измыслить «потешный бой» под Нарвой было намного легче. Броненосцы «Александр II» и «Николай I» состояли в официальном составе Средиземноморской эскадры и готовились к «переходу в Кронштадт». «Сисой Великий» стоял на ремонте и переборке машин в Неаполе, причем работы как раз заканчивались в конце июня. «Двенадцать Апостолов» и «Ростислав» «шли на смену» с Балтики в Средиземноморье и сейчас должны были выходить из одного из испанских портов. А потом, в Красном море, собравшись в полном составе, эскадра будет официально поименована Второй Тихоокеанской и отправится на усиление здешнего флота. Пусть соотношение сил сейчас было благоприятное для русских, не зря он и старался понемногу, чтобы не насторожить соперников, переводить корабли с Балтики на Дальний Восток, но оно могло измениться в любой момент. Тем более, что японцы имели шесть броненосцев и три броненосных крейсера против русских пяти броненосцев и пяти броненосных крейсеров.

В целом ситуация складывалась примерно так, как Николай обговаривал в свое время с Сандро. Англия, Германия, Северо-Американские Штаты, Япония, Австрия и даже Италия с Испанией предъявили протест против аннексии. Франция промолчала, как из-за союзного договора, так из-за очередной смены правительства. Но посол ее все же в разговоре с Ламсдорфом заметил, что французы надеются сохранить прежний уровень взаимодействия союзников в Европе. Заволновались французы, похоже что-то разнюхав о переговорах с немцами. Но по всему выходило, что конкретных сведений о русско-германских переговорах ни у кого не было, лишь отдельные намеки.

Не успели паникеры, возглавляемые великим князем Владимиром, Ламсдорфом и Куропаткиным впасть в полное расстройство чувств, как Германия объявила о расширении арендной области Циндао и даже усилила флот на Тихом океане присланной в Циндао эскадрой броненосцев типа «Вёрт». Англия ответила расширением территории около Гонконга и дополнительным усилением флота на Дальнем Востоке. Эти и ограничилась, так как британцы занимались очередным решающим наступлением на буров и ловлей двух оставшихся (из шести) бурских крейсеров-купцов[6]. Поэтому все увеличение флота ограничилось посылкой пяти броненосцев типа «Канопус». Три из которых уже в Вейхайвее, остальные скоро должны были подойти. Они заменяли, как писали газеты, базирующиеся на Сингапур и сейчас занятые проводкой конвоев вместе с крейсерами «Центурионы». Так сильно напугали англичан буры, потопив каким-то чудом крейсер «Рингарума» из отряда Австралийской Станции прямо у берегов Австралии… Остальные же страны, включая очень недовольных нарушением предложенного ими правила «открытых дверей» американцев, ограничились посылкой в район одного-двух крейсеров, для обозначения своей заинтересованности и демонстрации флага. Этим, несмотря на опасения паникеров, ждавших новой общеевропейской коалиции и очередной «Крымской» войны, все и закончилось.

Китайцы, вполне ожидаемо, также ограничились протестом и даже отвели, вопреки подстрекательствам японцев, из Маньчжурии свои войска. Только японцы продолжали упорно настаивать либо на отмене аннексии, либо на признании в обмен особых прав для них в Корее, с последующей ее аннексией хотя бы по тридцать восьмую параллель. На что тот же Ламсдорф заметил, что: — Дай этим хитрецам кусочек, они потом все проглотят и не подавятся.

Поэтому переговоры Петербурге шли неторопливо, с целью просто потянуть время и обмануть японцев. Вот последнее явно не удалось, хитрые узкоглазые азиаты что-то заподозрили и начали развертывание флота под предлогом маневров. Но и наш флот, пусть и уступающий в силе, к войне готов. Даже команды пополнили, причем опытными моряками из Черноморского флота.

Размышляя о сложившейся ситуации, Николай машинально достал из стоящей на столе шкатулки папиросу и закурил. Хотелось, как бывало уже неоднократно, выпить. И не стопку, две, а по-настоящему, как в свое время на «всепьянейшем соборе». С друзьями, шутками и настоящим, ничем и никем не ограниченным весельем. Но он одернул себя, напомнив, что таких друзей у него сейчас нет, и усилием воли подавил желание кликнуть Прошку и потребовать водки.

Затянувшись несколько раз и подумав, что все-же трубка куда лучше, он встал и сделал пару шагов по маленькой комнатке. Домик, снятый Чемадуровым, нравился Николаю все больше, напоминая его жилище в той жизни. Небольшой, стоящий на границе Старого и Нового городков, он настолько пришелся царю по душе, что Николай категорически отказался переселяться во дворец наместника. Даже несмотря на сетования жандармов, что в этом месте, да еще и при близости борделя, охрану Его Величества организовать почти невозможно. Но он уперся, и Микеладзе справился.

Вспомнив о наместнике, Николай тут же подумал о вакантной пока должности командующего флотом. Алексеев, насколько он мог судить по увиденному, на нее не подходил. Безынициативен, на кораблях не бывает, методы управления чисто бумажные. Нет, такой командующий в мирное время сгодится, а в военное — погубит флот.

«Макарова бы назначить, но старшинства не хватает. И так за Чухнина на меня многие обиделись. Рожественский? На месте, в штабе флота наводит порядок. Остается либо командовать самому, либо перемещать Гильтебрандта, а сие место, на корабли — Макарова, — он замер, не дойдя шага до стола. — А что, идея неплоха. Пока покомандую всем сам, а тем временем будет ясно, кто как справляется. И тогда… Родственничков надолго без присмотра тоже не оставишь, несмотря на всю важность здешних дел для Империи».



Япония, о. Кюсю, г. Сасебо, июль 1902 г.



«Все-таки Япония — очень небольшая страна, — вчера сам Ито Сукэюки и сидящий напротив вице-адмирал Ямамото успели побывать на заседании правительства, посвященному объявлению войны, далее сели на поезд, затем сменили его на скоростной авизо. Снова поезд и сегодня они уже на острове Кюсю, в военно-морской базе Сасебо. — Интересно, сколько добирался российский Император, чтобы попасть в Рёдзюн(Порт-Артур)? Месяц? Полтора?» — Ито невольно перевел взгляд на сидевшего напротив Гомбей. — Железная дорога у русских еще не работает в полную силу, а это значит, что они надеются на морские перевозки, — вспомнил он один из выводов, прозвучавших вчера. — Вот это надо будет обязательно донести на совете, чтобы дошло до всех без исключений… да, у Империи сейчас единственная надежда — на флот. Это надо вбить в голову самому последнему матросу. А мы — не совсем готовы. Хотя самураю и не пристало жаловаться на остроту меча, но…»

— Ито-сан, — неожиданно вышел из задумчивости Ямамото. — Вы уверены, что Того справится? Росскэ — не японцы, — он замолчал, предоставив собеседнику мысленно продолжить за него «но и не китайцы», и терпеливо дожидаясь ответа. Несколько секунд молчал и Ито, перебирая в памяти и анализируя неожиданно всплывшие подробности боя у Дзинсэн (Чемульпо).

«Один русский бронированный крейсер, причем изрядно устаревший, и одна канонерская лодка против четырех, а по факту — пяти, японских крейсеров. Тоже не самых новых, но более современных. Русские нисколько не испугались этого соотношения сил и вступили в бой, как настоящие самураи. Кто первым открыл огонь, сейчас уже точно не установить, но все наблюдатели обвиняют японцев. Очень печально и неприятно для Японии. Но русские шли с орудиями главного калибра, развернутыми по-боевому, и открытыми портами среднекалиберной артиллерии, значит тоже были готовы ко всему. Но как это доказать теперь, после сообщения газет всего мира? А русские показали свою готовность, выведя из строя первым залпом все командование отрядом. Бака[7] столпились на мостике и глазели на русских, словно на представление в театре Кабуки. Из-за этого русские получили преимущество в начале боя. И изрядно им воспользовались, пусть в итоге их это и не спасло. Попадание в «Адзуму», попадание в «Идзуми». Затем поворот нестреляющим бортом (которого в действительности не было, но адмирал судит по донесениям) и еще один залп, пока наши бака бестолково палили по маневрирующему кораблю. Попадание в «Нанива». «Чиода» же пытается обойти, на самом деле, понятно, что таранить, русскую канонерку, которая неожиданно удачно маневрирует. Огня никто не открывает, нейтральный порт и нейтральные воды (о стрельбе японского расчета с «Чиода», заставившем старшего среди стационеров капитана цур зее Карла Фридриха поднять сигнал «Прекратить огонь» и, объявив боевую тревогу, начать выбирать якоря, в донесении умалчивалось). Столкновение привело к сильному повреждению «Манджура». Русские возвратились на рейд, причем канонерка едва не затонула и была затоплена экипажем позже. Крейсера же продолжили бой, командование отрядом принял на себя старший офицер «Адзумы» Ринроку Идэ[8]. Отряд начал действовать более осмысленно, к тому же русский крейсер, кажется, сильно поврежденный, сбавил ход. Со стороны гавани подошел поврежденный, но сохранивший боеспособность крейсер «Чиода». В результате «Нахимов» удалось отсечь от рейда, повредить торпедой с «Чиоды» и избить артиллерийским огнем до потери боеспособности. Стоило это, надо признать, тяжелых потерь — утопленного русскими крейсера «Нанива», получившего еще ряд повреждений «Адзумы» и затонувшей «Чиоды». Тяжелый бой, это даже не Ялу…» — пауза затянулась до предела, почти на грани нарушения приличий, когда Ито все же ответил. — Полагаю, Ямамото-сан, что Того — наилучшая кандидатура на данный момент для решения столь… неоднозначной задачи. Иноуе, на мой взгляд, более подходит для тыловой работы. А Идзюин, несмотря на его способности, более штабной работник…

— Хорошо, я соглашусь с вами, Ито-сан, — Ямамото не стал настаивать на своей точке зрения, но Сукеюки понял его намек. Понял и запомнил, что, если что-то пойдет неудачно, виновники уже назначены. Но, впрочем, было все равно поздно что-то менять. В порту уже стояли все броненосцы и большая часть Японского флота, а в здании штаба Ямамото, Ито и их спутников ждали адмиралы, которым и предстояло возглавить эскадры в войне.

Постоянный флот расформировывался, командовавший им болезненный адмирал Цунада отправлялся с повышением, но фактически в почетную отставку, в один из отделов Морского Генштаба. Командовать воссозданным впервые после японо-китайской войны Объединенным флотом должен был один из героев этой войны, вице-адмирал Того Хейхатиро. В этот флот вошли практически все корабли Японии, включая броненосцы «Микаса», «Асахи», «Фудзи», «Ясима», «Сикисима» и «Хацусе», броненосные крейсера «Идзумо», «Токива» и «Ивате». Три броненосных крейсера и два бронепалубных пока из боеготового состава флота исключены — поврежденные в Чемульпо «Адзума», а еще «Идзуми» и «Якумо», налетевший на скалу при выходе из Сасебо в марте. Они стояли в ремонте тут же, в Сасебо. И до сих пор не были сняты с камней корабль береговой обороны «Мусаси» и авизо «Яеяма». А еще и крейсера «Асама» и «Такасаго» вместе с завершенными постройкой и недавно принятыми истребителями (эсминцами) «Сиракумо», «Касуми» и «Асасио» должны были добираться в Японию, избегая столкновений с русской Летучей эскадрой. По имеющимся у японцев сведениям, в нее русские включили броненосцы «Победа» и «Ослябя», крейсера «Новик» и «Яхонт»[9] и несколько скоростных угольщиков. Так что у командующего японским отрядом контр-адмирала Идзюина забот хватало, несмотря на помощь союзников-англичан. Хватало забот и у остального командования японского флота. Заседание Адмиралтейств-совета, на котором присутствовали адмиралы Ямамото, Ито, Иноуе, Катаока, Арина, Дева, Того и другие, проходило три дня, в течение которых и были решены основные практические вопросы подготовки к войне.



Российская Империя, Владивосток — Тихий океан, июль 1902 г.




Во Владивостоке стоял ясный и солнечный летний день. Под ласковым солнцем хотелось расслабиться и получать удовольствия, просто радуясь жизни. А между тем жителям города было не до того. По всем улицам, включая даже трущобы на окраинах, люди собирались кучками и недоуменно обсуждали последние новости. Тем более, что на стенах домов белели скверно отпечатанные листки с источниками всех этих обсуждений — высочайшим Манифестом об объявлении войны и Приказом коменданта о введение военного положения. На рейде успокоительно дымили могучие крейсера, а рядом с ними стоял огромный английский пароход «Африди», зафрахтованный японским консулом для вывоза японских граждан, которым были вручены извещения о необходимости покинуть город ввиду начала войны.

Крейсера внезапно задымили еще гуще и, неожиданно для наблюдателей, двинулись к выходу из гавани. Серые силуэты кораблей проскользнули мимо судов, выходящих и входящих на рейд, под внимательными взглядами японцев с борта «Африди»…

— Вы заметили, Каваками-сан, русские выкрасили свои корабли в боевой цвет? — спросил удивленно один из «торговцев», стоящих на палубе, у консула.

— О, это мне известно. Уже неделю, как они не только перекрасили корабли, но и увеличили количество выходов всей эскадрой. Не реже, чем через два дня, даже в воскресенье, — важно ответил консул. — Вы слишком долго ездили по своим торговым делам, Сабуро-сан, — и чуть наклонившись к собеседнику, негромко добавил. — ВСЕ уже знают. А крейсера к вечеру вернутся, ведь углем они загружены не полностью…

Между тем, на кораблях Крейсерской эскадры тоже царило недоумение. Потому что плыть в неизвестность, да еще с неполным запасом угля на половине кораблей было несколько странно. К тому же — не похоже на адмирала Небогатова, который уже успел показать себя предусмотрительным, пусть и требовательным начальником.

На мостике идущего в дозоре «Варяга» текла неторопливая беседа, офицеры, скучающие на вахте, перебрасывали друг другу свои мнения о ситуации. Уже скрылась из виду суша, вокруг волновалась лишь бескрайняя морская гладь.

— Нет, ну все-таки хотелось бы знать, куда идем? Или вернемся назад? — подвел итог праздным рассуждениям старший штурман лейтенант Свербеев.

— Что, Сергей Дмитриевич, небось на вечер намечали суаре? (званый вечер) — усмехнулся несущий вахту лейтенант Постельников.

— Ну, суаре нам, похоже, не грозит, Анатолий Юрьевич, — отшутился Сергей, показав рукой в сторону «России», одновременно с сигнальщиком, сообщившем о сигнале флагмана «Лечь в дрейф».

— Чудит наш начальник, — покосившись на рулевого, негромко, только чтобы его слышал Свербеев, заметил Постельников.

— Думаю, сейчас постреляем по щитам и домой, — сделал вывод Сергей. Подумав, что почти тем же самым, плюс еще групповое маневрирование, крейсера занимались с момента назначения Небогатова начальником отдельной эскадры.

Несколько минут суматохи, связанной с отплытием командира крейсера, и Анатолий вернулся на мостик. Где снова завязал беседу с штурманом, только теперь уже на французском, так как речь шла о том, о чем матросам слушать не полагалось — о дамах. С одной из которых Постельников собирался встретиться сегодня же вечером. Но вернувшийся с совещания на флагмане командир обломал все его мечтания на корню.

Снова набрав ход, эскадра пошла к востоку. Через пару часов хода ее встретили угольщики. Крейсера легли в дрейф, к ним приблизились транспорты, и начался большой аврал — корабли загружались на полную емкость угольных ям.

Что можно сказать про угольную погрузку? Повторить слова Киплинга: «И только пыль, пыль, пыль…». Грязные как черти матросы, грязная палуба и над всем этим вьется черное облако пыли. Капитан первого ранга Бэр, командир «Варяга», Бэр был опытным, знающим и образованным морским офицером. Как полагается старому морскому волку, он оставался холостяком, и корабль был его домом. Бэр был всегда опрятно и элегантно одет, и такая же чистота и порядок царили на его корабле. Его лицо отличалось суровой внушительностью, а отношения к подчинённым — строгой требовательностью. Его корабль всегда был образцовым военным кораблём. Злой, словно тысяча морских дьяволов, он, стоя на мостике, смотрел сверху на все творящееся на его крейсере безобразие и негромко ругался. Подошедший доложить старший офицер после рапорта об окончании погрузки спросил:

— Позвольте поинтересоваться, чем вы так недовольны, Владимир Иосифович?

— А с чего быть веселым, Евгений Карлович? Столько лет готовились к крейсерской войне… и даже погрузку угля как следует не продумали. А если бы вместо узкоглазых азиатов пришлось против островитян сражаться?

— Планида у нас такая, — пошутил Крафт, — никогда к войне не готовы. Что в Крымскую, что в Отечественную…

— Планида-а…, - протянул Бэр, — мало Государь эту «планиду» вешал. Идите, Евгений Карлович, вестовой явно вас разыскивает…

Погрузка продолжалась до темноты. Ночь корабли дрейфовали на том же месте, а к утру транспорты в сопровождении вспомогательного крейсера «Рион» отправились в сторону Владивостока, а остальные крейсера — к Сангарскому проливу.

К нему подошли в наползающих сумерках, что не помешало сигнальщикам идущего головным «Варяга» заметить густо дымящий пароход. Отправив сообщение о встрече и получив в ответ приказ адмирала, крейсер устремился навстречу несущему японский флаг судну. На пароходе, как видно, уже прочли флажный набор, поднятый на крейсере, по международному своду сигналов требующий спустить шлюпки и покинуть судно. Поэтому, не дожидаясь приближения русских, застопорили машину и начали спускать шлюпки. Как только они отплыли на безопасное расстояние, как пушка с «Варяга» выстрелила пристрелочным. Снаряд, не разорвавшись, поднял фонтан воды далековато от судна «Хагинура-мару», название которого удалось прочитать мичману Твермесу, посещавшему курсы японского во Владивостоке. Еще выстрел, еще и еще один… Промах за промахом… Броненосные крейсера уже почти догнали «Варяга», заставив командира недовольно заметить старшему артиллерийскому офицеру …, командовавшему стрельбой.

— Что-то долго вы пристреливаетесь. Так нас не просто обгонят, а еще и ждать будут.

— Первый раз стреляем не по щитам, а по настоящей цели, Владимир Иосифович, — ответил лейтенант Пышнов. Но «фитиля» артиллеристам задал, лично сбегав к орудию, а вернувшись на мостик — еще раз запросил данные стоявшего старшим у дальномера мичмана Черниловского-Сокола, уточняя дистанцию. То ли ругань, то ли уточнение дистанции помогло, но очередной снаряд попал точно в трубу парохода, причем исправно взорвавшись и снеся ее за борт. После чего Пышнов приказал стрелять залпами всем бортом, после тройки каковых судно неторопливо, словно нехотя, легло на борт. Потом, неожиданно перевернувшись, быстро ушло под воду. Но «Варягу» все же пришлось догонять отряд и в Сангарский пролив он вошел самым последним в колонне, мателотом «Светланы».

Через пролив эскадра нагло прошла днем, не скрываясь, словно дразня наблюдателей. Сигнальщики с крейсеров докладывали, что заметили у берега множество поспешно улепетывающих джонок, а в бухте Хакодате, кажется, даже несколько канонерок. Но Небогатов решил не задерживаться на столь незначительные цели, если только сами японцы не рискнут заступить дорогу крейсерам. Однако таких храбрецов (или самоубийц) русским что-то не повстречалось. Поэтому в Тихий океан Крейсерская эскадра вышла без помех.

А потом началось настоящее веселье, которое с легкой руки одного из мичманов, любителя английской литературы, получило среди экипажей название «Большой Охоты». За неделю русские крейсера сумели захватить в качестве призов или утопить семь пароходов, из которых три английских, и отправить на дно вспомогательный крейсер «Касуга-мару». После чего караван из крейсеров и тройки захваченных быстроходных судов вернулся во Владивосток, проскользнув между Курильскими островами, а затем проливом Лаперуза.

Как оказалось, Того рискнул разделить силы и отправил перехватывать русскую эскадру тремя броненосными крейсерами и четырьмя бронепалубными под командованием адмирала Катаока. Однако те искали русские рейдеры недолго, так как Первая Тихоокеанская эскадра тоже прошлась вдоль берегов Кореи. Причем бронепалубные крейсера дошли до Корейского пролива, утопив пару неудачливых транспортов с войсками и сопровождавшую их старую канонерскую лодку «Атаго».

Боя между главными силами не произошло только случайно — эскадры проскочили в нескольких десятках миль друг от друга. Но японцы конвоировали пароходы с армией генерала Оку. Поэтому они и не занимались специально поиском русских сил, которые благополучно возвратились в Порт-Артур. Но даже отвлеченный на столь срочные дела Того не забыл отправить разведку к русским портам на Ляодуне. Так что, возвращаясь в Порт-Артур, русские встретили рядом с гаванью парочку легких и скоростных японских крейсеров — «Касаги» и «Читосе». Которые, покрутившись вокруг эскадры, кинулись бежать, лишь только в их сторону двинулись, набирая скорость, русские бронепалубные крейсера. Кто сказал, что они словно бродячие собаки, в которых бросили камень, так и осталось неизвестным. Но прозвище прижилось и теперь легкие японские крейсера-разведчики иначе, чем «собаки» или, пренебрежительно, «собачки» на эскадре и не называли.



Российская Империя, Санкт-Петербург, июль 1902 г.



Все смешалось в здании на Дворцовой набережной, двадцать шесть. Слуги, вместо исполнения своих обязанностей, старались укрыться у себя в комнатах. А если и вынужденно по неотложным делам выходили на «барскую половину», то передвигались перебежками, стараясь превратиться в тень и не попадаться на глаза хозяйке. Владимирский дворец напоминал, по словам одного из побывавших там офицеров, «Севастополь в Крымскую, под обстрелом англо-французов». Прав был знаменитый писатель, заявивший, что каждая несчастная семья несчастлива по-своему. Он только забыл добавить, что и переносят свои несчастья тоже абсолютно по-разному.

В данном случае великая княгиня Мария Павловна, переживая тяжелое ранение своего любимого и балованного сына Кирилла, впадала временами в настоящую истерику и даже могла бросить в слугу, чем-то не угодившего или оказавшегося в не то время и не в том месте, любым тяжелым предметом. Что и делала уже несколько раз.

Конечно, внешне все было абсолютно прилично, гостей, заглядывавших во дворец с выражениями сочувствия, «тетя Михень» встречала пристойно и спокойно. Разве что позволяла отпустить не слишком остроумную, но очень ядовитую реплику о «царе, готовым ради утоления обиды за удар саблей по голове» пролить кровь тысяч ни в чем не виноватых своих подданных и несчастных японцев. Или заявить, что удар японского городового очень нехорошо отразился на умственных способностях нашего Государя. Зато потом, после ухода очередной делегации от гвардейского полка или светского знакомого, отрывалась на слугах. Которые, надо признать, не молчали и слухи о таком ее поведении понемногу распространялись по столице. Граф Стенбок-Фермор, светский тонняга и остроумный собеседник, заметил во время одного из приемов по этому поводу, что больше всего в этом случае повезло великому князю Владимиру. И что тот, по прибытии в Ташкент, должен поставить пудовую свечу за здоровье Его Императорского Величества, столь своевременно направившего его в Туркестан. Bons mots[10] графа моментально разлетелись по гостиным столицы, а оттуда — и в другие места, оказавшись, в конце концов, напечатанном даже в одном из желтых газетных листков, расплодившихся в Империи после снижения требований к цензуре, словно ряска на воде застойного пруда.

Удивительно, но в квартире на Тверской, которую так любил посещать господин Извеков, спокойствия тоже не наблюдалось. В гостиной, в которой обычно царила атмосфера непринужденной светской беседы, сегодня было довольно шумно. Причем больше всех возмущался именно Сергей Маркович. Присяжный поверенный вел себя, надо признать, столь непохоже на себя, что некоторые гости от удивления не могли вымолвить ни слова.

— Варварство и тирания! — громил громким голосом, словно своего оппонента в суде, Сергей Маркович оторопевшего от такого напора собеседника. — Спровоцировать несчастных японцев на стрельбу, а потом их же в этом обвинить и объявить войну — это византийство, варварство и нецивилизованность!

— Извините, Сергей Маркович, — робко возражал ему хозяин квартиры, подавленный бешеным напором его речи, — но «Новое время» пишет…

— Реникса и ерунда! — безапелляционно пресек попытку отпора Извеков. — Английская «Таймс» опубликовала подробный отчет и из него следует, что именно наш корабль был готов к бою! Японцы шли, ни о чем не подозревая и поэтому начали столь поздно защищаться. И понесли потери! Но даже и при таком благоприятном раскладе наши «самотопы»[11] не смогли их разбить и потеряли оба судна! Позорище! Хотели устроить второй Синоп, а получили второй Севастополь! Еще, поверьте мне, и Крымскую вторую получим, при сей варварской политике!

— Но позвольте, немецкая «Берлинер Тагерблат» пишет…, - попытался прервать обличающую речь юриста кто-то из гостей.