Переступить черту

Фостер перевел на него взгляд и гневно сказал:

– Да идите вы! Раз вы из УПЛА, вам плевать, убивал я или не убивал. Все, что вам нужно, – найти человека, на которого это можно свалить. Если я не делал этого, то сделал что-нибудь другое, вам-то какая разница?

Босх посмотрел на Аронсон и спросил:

– Почему бы вам не пойти поискать Микки и не привести его сюда? А мы тут прекрасно справимся.

– Мне кажется, я должна оставаться здесь до конца встречи, – ответила она.

– Да нет, мы обойдемся, – сказал он, в упор глядя на нее. – Это ведь я затеял нашу беседу.

Аронсон наконец поняла его, встала и, подойдя к двери, постучала. Надзиратель отпер засов и выпустил ее. Посмотрев ей вслед, Босх подумал, что опять обидел женщину.

– Мистер Фостер, – обратился он к заключенному, – я пришел сюда не для того, чтобы добиваться вашей дружбы. Да и вам это ни к чему. Но я скажу вот что: если вы действительно невиновны, вам нужен я и никто другой. Если вы не убивали, то человек, который это сделал, гуляет на свободе. И я намерен найти его.

Он достал из папки фотографию, снятую на месте преступления, и положил ее перед Фостером. На фото крупным планом было обезображенное до неузнаваемости лицо Александры Паркс. В досье имелась запись о том, что муж обнаружил труп с подушкой на голове. В психологическом профиле убийцы высказывалось предположение, что он накрыл лицо жертвы, так как не мог видеть дело рук своих. Босх хотел проверить, как отреагирует Фостер на эту жуткую фотографию.

Реакция была ярко выраженной. Взглянув на фото, Фостер отпрянул и уставился в потолок, простонав:

– О господи! О боже!

Босх внимательно наблюдал за ним. Он полагал, что в ближайшие секунды можно будет сказать, убивал Фостер Александру Паркс или нет. Босх воплощал в данный момент целую коллегию присяжных, выносящих вердикт на основании выражения лица подсудимого.

– Уберите это, – попросил Фостер.

– Нет, я хочу, чтобы вы посмотрели.

– Я не могу, – он указал на фотографию, не глядя на нее, – в это невозможно поверить. Они говорят, что это я сделал такое с лицом женщины?

– Да, говорят.

– Моя мать придет на суд. И они будут показывать это?

– Возможно. Если только судья не скажет, что это может вызвать предубеждение у присяжных. Вполне может быть, кстати, что он так и сделает.

Из горла Фостера вырвался звук, напоминающий стон раненого животного.

– Посмотри на меня, Да’Куан, – проговорил Босх. – Посмотри прямо на меня.

Заключенный чуть опустил голову и перевел взгляд на Гарри, стараясь не видеть фотографию на столе. В глазах его были боль и жалость. Босху много раз приходилось беседовать с убийцами, и он всегда всматривался в их лица. Большинство из них, особенно психопаты, были умелыми лжецами. Но их неизменно выдавали глаза. Психопаты могут притворяться сочувствующими на словах, но взгляд остается равнодушным.

– Ты убил ее, Да’Куан? – резко бросил Босх.

– Нет!

По глазам Фостера было видно, что он говорит правду.

Босх перевернул фотографию изображением вниз, чтобы больше не терзать обвиняемого:

– Ладно, расслабьтесь.

Тело Фостера обмякло; казалось, у него не осталось сил. Очевидно, он только сейчас осознал в полной мере, в каком страшном преступлении его обвиняют.

– Мне кажется, Да’Куан, вам можно верить, – продолжил Босх. – Это хорошо. Плохо то, что в теле убитой обнаружили вашу ДНК, и это надо как-то объяснить.

– Это не моя, – запротестовал Фостер.

– Ну, это просто отрицание, а не объяснение. Научные данные противоречат вам. Они позволят прокурору нанести вам нокаутирующий удар. Вы труп, Да’Куан, если не сможете дать толковое объяснение.

– Не могу! Я знаю только, что это не я.

– Но как же туда попала ваша ДНК?

– Не имею представления! Кто-то подкинул ее, чтобы подставить меня.

– Кто подкинул?

– Не знаю!

– Копы?

– Может, и копы. Кто-то.


– Вы были в ту ночь в доме убитой?

– Нет, черт побери!

– А где вы были?

– В своей студии. Я работал.

– Это неправда. У людей шерифа есть свидетель, который утверждает, что приезжал к вам в студию, но вас там не было.

– Нет, был.

– Этот свидетель повторит свои показания в суде под присягой. А к этому прибавится тест ДНК, и вам каюк, поймите это. В делах такого рода, – Босх указал на фотографию, – и судья, и присяжные готовы не задумываясь вынести смертный приговор. И вы отправитесь вслед за своим Туки.

Он сделал паузу, чтобы Фостер прочувствовал сказанное, и продолжил более мягко:

– Если вы хотите, Да’Куан, чтобы я помог вам, расскажите мне все без утайки – и то, что выгодно для вас, и то, что невыгодно. Вы можете обмануть адвоката, но не меня. Я все вижу по глазам… Повторяю вопрос: где вы были? Если вы не признаетесь, я немедленно ухожу. Выбирайте.

Фостер уставился на стол. Босх ждал. Было видно, что заключенный готов расколоться.

– Ладно, – сказал он наконец. – Договорились. Я уходил из студии. У меня было свидание. Не с женой.

– И кто она?

– Это не «она», – ответил Фостер.





12




Холлеру так и не довелось принять участие в беседе с Фостером. Он был прославленным адвокатом, – правда, кое-кто называл это дурной славой. Наивысшего признания он добился, когда был снят фильм, сюжетом для которого послужило одно из его дел, а главную роль исполнил не кто иной, как сам Мэттью Макконахи. Холлер даже выдвигал свою кандидатуру на последних выборах окружного прокурора, но сошел с дистанции из-за скандала, разразившегося в связи с тем, что клиент, с которого ему удалось снять обвинение в вождении автомобиля в нетрезвом состоянии, все же, будучи пьяным, насмерть задавил двух человек и погиб сам.

Так или иначе, Холлер был знаменитостью, и администрация городской тюрьмы старалась оттянуть его освобождение до тех пор, пока средства массовой информации не будут оповещены о его аресте, его физиономия не появится в Интернете, а около тюрьмы не соберется толпа репортеров, фотографов и блогеров, чтобы запечатлеть этот позорный факт его биографии.

Босх отправился в тюрьму вместе с Аронсон, действовавшей в качестве адвоката Холлера, чтобы предупредить брата о том, что его ожидает снаружи учреждения. Аронсон предложила Босху подогнать к зданию «чероки» и открыть дверцу, чтобы Холлер быстро выскочил из ворот, запрыгнул в автомобиль и они бы умчались. Но Холлер сказал, что не собирается обращаться в трусливое бегство. Собрав личные вещи, он достал из кармана галстук, тщательно повязал его и, высоко подняв голову, вышел на свободу. Увидев скопище журналистов, он направился прямо к ним, выждал момент, чтобы они успели настроить аппаратуру, и обратился к ним с речью.

– Я хочу сообщить вам, что полиция пыталась меня запугать, – начал он. – Но это им не удалось. Они следили за мной и подстроили несправедливое задержание. Я не был пьяным или одурманенным наркотой, когда вел машину, и они не могут доказать обратное. Я буду протестовать против этих обвинений, и моя правота будет признана. Они не могут помешать мне в моей работе по защите людей, которых лишают всех прав. Благодарю за внимание.

Толпа зашумела, посыпались вопросы. Низкий женский голос заглушил все остальные:

– Почему они пытаются вас запугать?

– Я пока не знаю точно. Я веду несколько дел, по которым собираюсь вызвать в суд полицейских, чтобы они дали показания в пользу моих клиентов. Им это известно. Кто именно пытается воспротивиться этому – не имею представления.

Тот же голос прогудел еще один вопрос:

– Это может иметь отношение к делу Лекси Паркс?

– Не знаю, – ответил Холлер. – Я знаю только, что со мной поступили незаконно, и добьюсь восстановления справедливости.

Следующий вопрос задал репортер из «Таймс», которого Босх знал, хотя и не помнил его имени. У него были связи с управлением полиции, и потому он, как правило, был хорошо информирован.

– У вас брали кровь в больнице Королевы ангелов. По данным Управления полиции Лос-Анджелеса, содержание алкоголя в крови составляло ноль целых и одиннадцать сотых процента, что превышает допустимую норму.

Холлер удовлетворенно кивнул – он надеялся, что зададут этот вопрос и он сможет прояснить ситуацию.

– Процентное содержание было ноль целых шесть сотых – проверьте ваши данные, Тайлер. Специалисты в УПЛА намеренно использовали другую единицу измерения, чтобы результат казался превышающим допустимую норму в восемь сотых процента. Суд признает эту экстраполяцию неверной и снимет с меня обвинение.

Босху надо было сходить за машиной и подогнать ее к воротам, но ему хотелось посмотреть на Холлера в деле. Гарри восхищался тем, как непринужденно и уверенно держится адвокат с журналистами, целиком владея их вниманием. Неудивительно, что и присяжные были послушным орудием в его руках.

– Но вас ведь задерживали в прошлом за вождение в нетрезвом состоянии? – спросил еще один репортер.

Холлер помотал головой:

– В данном случае речь не о прошлом, а о том, что делается сейчас и хотим ли мы, чтобы полиция преследовала законопослушных граждан. Она все чаще вторгается в нашу частную жизнь. Необходимо оказать ей сопротивление, за что я и выступаю.

Вопросы стали повторяться, многие из них задавались не по существу. Было ясно, что репортеры горазды спрашивать больше, чем Холлер отвечать. Журналисты принадлежали отчасти к официальной местной прессе и отчасти к газетам развлекательного толка. Холлер был одним из немногих, кто был «своим» и у тех, и у других.

Босх пошел в гараж за машиной. Последним, что он услышал, сворачивая за угол, был вопрос, общается ли Холлер с Мэттью Макконахи и будут ли снимать продолжение фильма «„Линкольн“ для адвоката».