Переплёт

— Взгляни на меня. — Он подходит ближе. Девушка неподвижно стоит на пороге и смотрит в пол. — Взгляни на меня, Салли.

Девушка медленно поднимает голову.

Он наклоняется к ней. Его губы почти касаются ее уха. — Делай, что я говорю, — произносит он очень тихо, — или я отниму всю твою жизнь.

Она ахает. В глазах вспыхивает страх. — Мистер Фармер, сэр...

— Ты же знаешь, что я имею в виду, верно? Я заберу твои воспоминания и сделаю из них книгу. Ты не вспомнишь даже своего имени. — Он замолкает. Я сам еле дышу. Эмметт тихонько толкает дверь, и Салли отступает на шаг, давая ему пройти. — Поверь, мне не хочется этого делать. Ты мне нравишься. Но мне нужно попасть в библиотеку. Сейчас. Она поднимает голову. Ее лицо побелело. — Прошу... не надо...

— Вот умница. — Он проходит мимо нее в узкий тускло освещенный коридор и подзывает меня, не оборачиваясь. — Сейчас мы пойдем в библиотеку. А ты проследи, чтобы нас никто не побеспокоил, и все будет в порядке. Поняла? Салли кивает и откашливается.

— А когда милорд вернется?

— Придешь и доложишь.

Салли снова кивает и продолжает кивать, не отрывая глаз от Эмметта. Она показывает в конец коридора: — Мне проводить вас в библиотеку?

— Я помню дорогу. Возвращайся к своим делам. И никому не говори, что мы здесь. Обещаешь?

— Обещаю. — Салли ждет, пока Эмметт отпустит ее, и поспешно уходит. У двери она долго возится с ручкой, та наконец поворачивается, и дверь за девушкой закрывается.

Эмметт вздыхает с облегчением. Упирается в стену и наклоняется вперед. Он дрожит так же, как минуту назад дрожала Салли. Постояв так немного, он вьшрямляется.

— Пойдем. Кажется, нам сюда. Может, и стоило попросить Салли проводить нас. Но у меня все мысли перепутались.

Он толкает другую дверь. Она ведет в такой же коридор, исчезающий во тьме, подобно тоннелю. Стены покрашены в зеленый и кремовый, как на половине слуг у нас дома. Эмметт спешит по коридору, считая двери. Наконец останавливается и открывает одну из них. Тихо чертыхается и пробует следующую. Затем хватает меня за рукав и затаскивает внутрь.

Мы в парадной половине. Слева от нас — широкая лестница с мраморной балюстрадой. Справа — двери в гостиную. Мы проходим по широкой длинной галерее. Солнечный свет проникает сквозь оконные решетки и рисует на полу ромбовидный узор. Стены увешаны огромньпли картинами — батальными полотнами; охотничьими сценками. Звери на картинах скалят зубы; алеет кровь.

Останавливаемся у последней двери в конце галереи. От готовности пуститься в бегство в любой момент у меня начинает болеть голова. Эмметт открывает дверь и медленно выдыхает. Он делает шаг в сторону, как часовой, пропуская меня вперед. Затем заходит вслед за мной.

В библиотеке просторно и светло. Высокие окна со средниками, тянущиеся вдоль двух стен, выходят на липовую аллею. Две другие стены от пола до потолка заняты книжными шкафами. Столько книг я не видел даже в школе. Блестящая винтовая лестница ведет на балкон. Камин сделан из резного белого мрамора. Пухлые херувимы держат на круглых коленках стопки книг. Из-за виноградных зарослей выглядывают нимфы с удивленными глазами. Корчатся в пляске сатиры. В камине догорает огонь; пламя еще теплится. По обе стороны от камина стоят наготове ведра с песком. Кресло на ковре у камина хранит отпечаток чьего-то тела. Я представляю в этом кресле Лэтворти: спокойный, улыбающийся, он сидит и рассеянно листает мою книгу накануне моей свадьбы, попивая кофе. Смесь надежды и стыда теплится глубоко в моем сердце. Если он и читал мою книгу, то должен был вернуть ее на полку. У всего есть свое место.

Под окнами стоит письменный стол. Я выдвигаю узкий деревянный стул и сажусь. Ладони взмокли от пота. Рубашка прилипла к телу.

Эмметт затворяет дверь и задвигает засов. Тихо посмеиваясь, снимает перчатки и убирает волосы со лба. Я верно подметил, что на пальце у него кольцо: широкое, серебряное, с сине-зеленым камнем. Такое кольцо мог бы носить де Хэвиленд или мой отец. Оно красивое, но видеть его на Эмметте странно. Еще вчера кольца у него не было; должно быть, украл. Он поворачивается ко мне.

— Люциан, в чем дело?

Я выдвигаю ящик стола. В нем лишь стопка кремовой бумаги. Другой ящик заперт.

— В чем дело? С тобой все в порядке?

Я наклоняю чернильницу. Чернила почти кончились. Держу ее ровно, приглядываюсь и гадаю: полоска на дне — чернила или всего лишь тень? Откашливаюсь и говорю: — Ты правда готов был это сделать?

— Сделать что?

— Стереть ей память. Служанке. Если бы она отказалась... — О чем ты говоришь?

Ставлю чернильницу на место и поворачиваюсь к нему лицом. Я стараюсь говорить спокойно, не повышая голос: — Ты пригрозил забрать все ее воспоминания. Даже ее имя. Он непонимающе моргает. Затем улыбается уголком рта. — Конечно, нет. У меня ничего бы не вышло. — Но ты пригрозил.

— Но у меня не получилось бы осуществить угрозу. Это невозможно. Переплести можно лишь человека, который сам этого хочет, нельзя взять и... Я переплетчик, а не колдун. Люциан.

— Но...

— Нельзя стереть человеку память без его согласия. Мы всегда получаем согласие. Даже Нелл согласилась.

— Но я думал... — у меня срывается голос. Я нервно поправляю галстук, проверяю манжеты. Они запачкались. Желудок крутит. — Хорошо. Это хорошо.

— Ты же не думал... Люциан, ты серьезно? — Нет, но просто хотел убедиться, вот и все. — Понятно. Да уж, тут лучше без недомолвок. — Он чешет в затылке и отводит взгляд.

— Не смейся. Откуда мне было знать?

— Я не смеюсь, — отвечает он. Глаза у него светло-карие, словно мокрая кора молодого деревца. — Я бы ни за что не причинил ей зла.

В глубине дома бьют часы. Я вскакиваю со стула. Эмметт выпрямляется и оглядывается. Он меняется в лице: лицо его принимает настороженное, сосредоточенное выражение. У нас мало времени.

— Ладно. — Он поворачивается ко мне спиной. Я тоже оглядываюсь, открываю рот, но решаю ничего не говорить. И так ясно, что книг на полках не счесть. Мой взгляд скользит по корешкам в ближайшем шкафу. Сплошные имена. Сотни имен. Среди них может быть и мое.

— Тут нет никакой системы, — замечаю я.

— Это старые книги. Л твоя должна быть в шелковом переплете — не в обычном тканевом и не в кожаном. Она переплетена в серо-зеленый шелк. — Он быстро проводит пальцем по ближней полке: не может быть, чтобы успел прочесть все имена на корешках. Потом бросает взгляд через плечо: — Не волнуйся. Мы ее найдем.

Я еще раз оглядываюсь. Здесь сотни книг. А может, тысячи. — Не то... не то... не то. — Эмметт прохаживается вдоль полок. Его ноготь царапает по корешкам, и в тишине этот звук кажется очень громким, будто бы ребенок проводит палкой по железной решетке. Он доходит до угла комнаты. Снова бьют часы. Значит, прошло пятнадцать минут. Мы переглядываемся. — Здесь должна быть система. Книги не в алфавитном порядке. Но не могут же они стоять вперемешку... Я пожимаю плечами. Мысли путаются. Он отходит в центр комнаты и оглядывает шкафы. — Ищи по цвету. Если лорд Лэтворти не надел на все книги защитные обложки... — Он замолкает, точно ему слишком больно такое представить. — Обещаю, мы ее найдем. Надо просто поискать. Нельзя сдаваться.


Я киваю. Должно быть, первые экипажи уже разъезжаются от ратуши. Интересно, чем занята сейчас Онорина? Амой отец? И... лорд Аэтворти наверняка уже едет домой. Поднимаю голову и выглядываю в окно. Но дорогу отсюда не видно. Я вижу лишь аллею облетевших лип, устремивших вверх свои голые ветки. Они похожи на черные перья. Бурая трава, почерневший по краям сугроб. Неожиданно мимо окна пролетает ворон. Его карканье напоминает звук рвущейся ткани, которую кто-то надрывает постепенно.

— Чего ты ждешь? — спрашивает Эмметт.

Я оборачиваюсь. Он смотрит на меня. Лицо у него бледное, напряженное. Ему как будто хочется найти мою книгу не меньше моего. Если его поймают, то отправят на каторгу. Меня-то отец спасет от тюрьмы.

— Прости.

— Ищи книгу, ладно?

— Да. — Я направляюсь к винтовой лестнице. Железные ступени глухо лязгают под моим весом.

— Нет... нет... нет... — бормочет Эмметт.

Наверху корешки сплошь разноцветные. Не так-то просто заприметить среди них серо-зеленый. Я снова принимаюсь читать имена. Чувствую, что время истекает, как запас кислорода. — Проклятье. Букв не разобрать. На самой нижней полке... Я смотрю вниз через перила. Эмметт дергает замок, пытаясь открыть шкаф.

— Не глупи! Разбей стекло.

— Да. Точно. — Он смотрит на дверь, ведущую в глубину дома. Выставляет локоть и бьет по стеклу. Стекло разбивается с оглушительным звоном, слышным отовсюду.

Повисает тишина. Мне кажется, что я слышу шаги в коридоре, но потом понимаю, что это бьется мое сердце.

Эмметт шумно выдыхает, аккуратно просовывает руку в зазубренную пробоину в стекле и достает книги по одной. Читает надпись на корешке, бросает книгу в кучу, достает другую. Он совсем бледный.

— Нет.

— Продолжай. — Но он застыл, как статуя, и смотрит в книгу, раскрывшуюся у него на коленях. — Ты что, читаешь?

Он захлопывает книгу. Его шатает.

— Прости... я не смог... я не хотел... — Пошатываясь, он подходит к столу и откладывает книгу в сторону. — Книги словно овладевают мной, и я это понимаю, но сопротивляться не могу. Прости.

— Проклятье, Фармер!

— Говорю же — я не могу сопротивляться. Я переплетчик, книги затягивают меня, как в воронку. — Он побледнел еще сильнее. — По крайней мере, теперь мы знаем, что это не подделки.

Я поворачиваюсь к полкам. Имена, имена, имена. Но моего среди них нет. Один раз попадается фамилия «Дарне», и меня словно пронзает молния. Но потом я прочитываю надпись на корешке целиком: Элизабет Сассун Дарне.

Сассун — девичья фамилия моей бабушки. Она держалась с нами холодно, отстраненно, надменно, и вечно бродила по дому в поисках чего-то, что никогда не находилось. Но книга совсем не похожа на мои воспоминания о ней. Она прекрасна. На коричневом кожаном переплете вьггиснен узор из сине-золотых ирисов. Я прижимаю палец к стеклу. Мне хочется узнать, что с ней случилось, но у меня нет времени.

Эмметт поднимается по лестнице. Я отхожу в сторону и пропускаю его, но он не проходит. Перегнувшись через перила, он наклоняется вниз. Его глаза закрыты. Лицо побелело. — В чем дело? Фармер?

— Все в порядке.

— Вид у тебя нездоровый.

— Это все воспоминания. Поляны с колокольчиками... Свадьба его дочери... — Он ловит мой взгляд и пытается улыбнуться. — Это ужасно. Люциан. Они отняли у него жизнь. — Да...

Я вижу Уильяма Лэнгленда, лежащего в редкой траве на меловом утесе. В жарком воздухе танцуют бабочки. Над ним безоблачное небо. Он поднимает вуаль своей невесты, наклоняется и целует веснушку в уголке ее губ. Я отворачиваюсь, скрещиваю руки на груди. В пересохшем рту кисло.

Эмметт поворачивается. Я не оглядьюаюсь; не хочу, чтобы он видел мое лицо. Я все еще чувствую прикосновение его рук, помню ночь, что мы провели вместе, тепло, медленно растекающееся по телу. Но эта комната с высокими потолками сейчас кажется холоднее, чем дом на болотах. Я разглядываю штукатурку на потолке. Над нами нависли безжизненные белые фрукты, такие твердые, что об них можно зубы сломать.

Внезапно Эмметт подходит ко мне. Я машинально поворачиваюсь к нему, готовый протянуть ему руку. Хочется чтото сказать, но что — я не знаю.

Он проходит мимо. Я пячусь и врезаюсь в шкаф. — Она здесь. Думаю, она... точно!

Я не сразу понимаю, о чем он говорит.

— Твоя книга. Она здесь! — Он дергает за ручку шкафа. — Здесь у него хранятся нелегальные переплеты. Воспоминания людей, которые еще живы, или живы их родственники... Смотри.

Он прав. Серо-зеленый переплет и мое имя, вытисненное серебром на корешке: Люциан Мне бы порадоваться находке, но по спине пробегает холодок. Наверное, я до последнего надеялся, что моей книги не существует.

Я отворачиваюсь. Взгляд падает на мраморный барельеф с нимфами на камине. Их гладкие бедра, раскрытые губы. Рядом возлежат сатиры, лаская свои эрегированные пенисы. Я откашливаюсь.

— Хорошо. Берем книгу и уходим.

— Разумеется, a ты что думал... — Он замол1сает. Дергает за ручку. Наваливается на шкаф всем весом и пыхтит от натуги. Я отталкиваю его с пути.

— Что ты мешкаешь? Просто разбей стекло. Но тут я вижу решетку. Чугунную решетку за стеклом. Я стою, уставившись на темный металл, декоративную ковку, завитки, спиралевидные отростки и бутоны. Решетка похожа на заросли. Или сплетение мертвых ветвей. Кованые элементы расположены так близко друг к другу, что просунуть между ними руку невозможно.

И снова бьют часы. Эмметт смотрит на меня, затем переводит взгляд на шкаф.

— Как-то ведь можно ее достать.