Переплёт
Часть 17 из 58 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
сумасшедших, что околачиваются у лавки Фаготини, пуская слюни, одной из тех, кого он выскреб до дна. Я хочу, чтобы от меня ничего не осталось.
Джонсон вышел вперед, схватил ее за локоть и развернул в ту сторону, откуда она явилась. Он дернул ее так резко, что она подвернула ногу и чуть не упала.
— Довольно. Убирайся отсюда или я вызову полицию. — Мне бы всего пару шиллингов... хорошо, один. Один шиллинг! Шесть пенсов!
Он оттащил ее подальше от двора переплетной и толкнул. Женщина зашаталась, бросила на него злобный взгляд, и на миг мне показалось, что она плюнет ему в лицо. Но она этого не сделала и заковыляла прочь в океане мерзлой грязи. Скрывшись за углом, она закашлялась — звук был низким, хриплым, и я словно услышал ее настоящий голос. Вернулся Джонсон.
— Холодно сегодня. Пойду-ка я в дом.
Хикс кивнул и сунул трубку в карман. Меня дожидаться они не стали; я бросил в ведро еще пару горстей угля и поспешил за ними. В дверях я услышал, как Хикс спросил: — Так у нее есть дети?
— В живых остались трое. Они в работном доме. Зато какой-то везучий ублюдок сейчас читает трактат о материнской любви.
Дверь за ними затворилась.
Я развел огонь в печи и взял свой мешок с вещами, брошенный в углу. Кто-то из рабочих бросил:
— Твоя комната наверху. В конце коридора.
Никто не пожелал мне спокойной ночи. Я поднялся по лестнице; ноги от усталости дрожали. На лестничной пло-
щадке было маленькое окошко; на грязном стекле застыл ледяной узор в виде листьев папоротника. Я приблизился к нему и дунул, но лед не расстаял.
Комната оказалась тесной и грязной, от холода сводило зубы. В одном углу стояла провисшая кровать, на пол свешивалось несколько одеял. Постараюсь не думать о том, сколько людей спали на ней до меня. Разглядев под кроватью ночной горшок, я стал дышать осторожнее, опасаясь учуять зловоние. Но через минуту холод стал невыносимым, и я улегся на кровать, завернувшись во все одеяла. Те пахли сыростью и плесенью, но могло быть и хуже. Матрас свалялся комками, а сквозь истертую наволочку в голову впивались перья. Мне казалось, что я не согреюсь никогда.
На улице закричали. Завернувшись в одеяло, я встал посмотреть в окно, но стекло было покрыто черным налетом угольной сажи, единственный фонарь светил тускло, и я ничего не увидел. Впрочем, вскоре крики затихли. Теперь лишь изредка выла собака и где-то плакал ребенок. На зубах хрустела маслянистая угольная пыль, также я чувствовал ее на кончиках пальцев. Чем дольше я буду здесь оставаться, тем будет хуже, и в конце концов уже ничто не смоет с меня этот налет, даже кости мои почернеют.
Я зажмурился. Перед глазами возник ясный образ: Альта в дверях маслобойни роняет ведро, ее глаза ширятся от радости, и она бежит по двору мне навстречу. Как наяву я почувствовал землистый, аммиачный запах свинарника, увидел шелковистую сливочную струйку свеженадоенного молока, вытекающую из опрокинутого ведра. Мне казалось, что с тех пор, как я уехал, время на нашей ферме остановилось: если я вернусь сейчас, по-прежнему будет лето. Альта и мои ~ -ОС* тгЧ) .... =^*
родители ни капли не изменятся, а меня будут дожидаться незаконченные дела. Или нет... если бы я мог вспомнить, что было до того, как я заболел; вспомнить прошлую зиму, когда я все еще знал, кто я... Кажется, тогда моей единственной заботой была посадка живой изгороди на верхнем поле и я боялся лишь того, что мама заметит исчезновение ее лучшего ножа, который я взял, чтобы освежевать кролика. Я открыл глаза и вытер слезы рукавом.
Я не мог вернуться домой. Но если я продержусь здесь несколько дней, де Хэвиленд отправит меня к Дарне, и я сделаю свой первый переплет.
Теперь, когда я знал, что меня ждет, мне было чуть-чуть полегче, но в то же время я понял, что не смогу убежать от судьбы, и испытывал страх. Побывав у Дарне и сделав переплет, я смогу выбирать. Может быть, отправлюсь в новое место или найду способ вернуться в мастерскую Середит, ставшую мне вторым домом. Но пока я должен оставаться здесь. Иначе мне придется бояться всю жизнь, а я ведь даже не знаю, в чем причина моего страха. Знаю лишь, что страх как-то связан с Люцианом Дарне и моими кошмарами.
Я растянулся на кровати. Подушка покрылась восковым налетом старого масла для волос. Стараясь не обращать внимания на бугристый матрас, я свернулся в клубок и замер. Наконец я немного согрелся, но все равно сон мой был неглубоким. Сквозь дрему я слышал хлопанье дверей и крики дерущихся пьяных. По всему городу били часы. Потом, должно быть, усталость взяла свое, потому что, когда наутро Хикс постучал в дверь, разбудив меня, я не понимал, где нахожусь, и с трудом вспомнил свое имя.
X
Через три дня де Хэвиленд отправил меня к Дарне. Накануне вечером он вызвал меня к себе, послав за мной секретаршу, мисс Бреттингэм. Когда я явился в гостиную, загроможденную мебелью и безделушками, со стенами, сплошь увешанными картинами, так что на них почти не осталось свободного места, он рассеянно изучал толстый гроссбух в переплете из мраморированной бумаги и пролистывал стопку квитанций.
— А, это ты, — поднял он голову. — Дарне-старший ждет тебя завтра с утра. Я отправлю с тобой посылку: не забудь забрать ее у мисс Бреттингэм. В ее кабинете, напротив приемной. — Он смерил меня взглядом с головы до пят и поморщился. — Вечером я пришлю в твою комнату приличную одежду. И, будь добр, помойся.
Мистер де Хэвиленд указал пером на дверь, повелевая мне идти. Чернила брызнули на раскрытую бухгалтерскую книгу, и он раздосадованно прищелкнул языком. — Ноя...
— Мне некогда. С утра я сразу уезжаю в особняк Лэтворти, и дел у меня невпроворот. Если у тебя есть вопросы, спроси кого-нибудь еще.
— Кого?
— Да хоть самого лукавого. Ступай.
Вечером я поднялся в комнату и обнаружил на своей кровати новый костюм: светло-серый, с голубым жилетом и чистой рубашкой с накрахмаленным воротником. В грязной тесной комнатушке он смотрелся настолько чужеродным, что с порога казалось, будто какой-то аристократ случайно
забрел в комнату и лег на кровать умирать. Приблизившись и поднеся свечу, я также увидел блестящие туфли, шляпу из чесаного фетра и коробочку слоновой кости с запонками и застежкой для галстука. Примерять все это не было нужды; я знал заранее, что наряд окажется неудобным и не по размеру. Я положил костюм на самый чистый участок пола и попытался забыть о нем, но всю ночь мне чудилось, будто он тянет ко мне свои отглаженные руки.
На следующий день я старательно смыл с себя грязный налет, накопившийся за день, и побрился с ледяной водой, а насчет того, что костюм окажется неудобным, я оказался совершенно прав.
Стоило мне войти в мастерскую, Хикс присвистнул и выкрикнул:
— Эй, ребята, гляньте-ка на Его Светлость! — Товарищи мои зашлись хохотом.
Де Хэвиленд взял карету и поехал в Лэтворти, а мне пришлось брать кэб; раньше я никогда не ловил кэб и долго стоял на тротуаре на Элдерни-стрит. Наконец один возница остановился и спросил, не заблудился ли я. А я и впрямь на миг растерялся и решил, что забыл адрес Дарне, но потом, запинаясь, все-таки назвал его, и возница велел мне садиться в карету. Мисс Бреттингэм отдала мне «посылку» — ею оказался сундук, который де Хэвиленд наполнил книгами доверху, — я затащил его на сиденье, а потом залез в карету сам, пожалев, что де Хэвиленд не догадался отправить сундук почтой.
Из окна кареты я глядел на проносящийся мимо Каслфорд, но мое сердце билось так отчаянно, что перед глазами все сливалось, из общей массы проступали лишь отдельные
фрагменты: ряд новых домов, портик с колоннами на углу, витрины с яркими образцами тканей. У меня возникло ощущение, что все вокруг — старательно созданная подделка; казалось, если мы свернем и поедем другим маршрутом, я вгляжусь внимательно и увижу, что дома на самом деле сделаны из раскрашенного картона, что это всего лишь хлипкие декорации. Не узнавал я и себя. В этом светло-сером костюме и голубом жилете я чувствовал себя самозванцем и поджимал пальцы в слишком тесных ботинках.
Я старался не думать о том, каково это будет — переплетать человека, но мысли лезли в голову против моего желания. Ничего у меня не выйдет, полагал я, или хуже того — переплетная лихорадка вернется, и я, потеряв контроль над собой, снова утону во мраке горячечных галлюцинаций. Кричащего, меня увезут в сумасшедший дом. А Люциан Дарне увидит все это. На язьпсе повис горьковатый привкус страха.
Кэб протарахтел по мосту и миновал замок — полуразрушенную громадину из желтого камня. Внезапно карет и повозок стало больше: они выскакивали по бокам и ехали так близко, что я мог до них дотронуться. Нас словно подхватило течение; затем карета замедлила ход и свернула в переулок. Там было тихо. Вдоль дороги высились ряды платанов с голыми ветками.
— Приехали.
— Что? — Я не расслышал и наклонился вперед. Возница вытянул руку с хлыстом и указал на дом. — Дом номер три, — проговорил он. — Видишь кованую «Д » на воротах? Это здесь.
Я вышел из кареты, вытащил сундук и с грохотом бросил его у ног. Занятый своими мыслями, я не подумал о том, как
буду расплачиваться с кучером^ и на миг запаниковал. Одна- К О ; сунув руку в карман, почувствовал прохладную тяжесть соверена в руке. Вероятно, де Хэвиленд или мисс Бреттингэм проявили неожиданную предусмотрительность. А может — что вероятнее всего, — монету забыл предыдущий хозяин костюма, и с момента, когда сюртук надевали в прошлый раз, никто не проверял карманы.
Кэб уехал. Я глубоко вздохнул. Кованые узоры на калитке извивались, как лианы, — венок из чугунных ростков вокруг витиеватой буквы «Д ». Дорожка, усыпанная гравием, делила припорошенную снегом лужайку на четыре части и вела к широкой парадной двери с витражными стеклами. Дом с двумя фронтонами был построен из старого красного кирпича; по обе стороны от двери располагались высокие зашторенные окна. В доме горел свет. Вверху, где фасад встречался с крышей, стены украшала лепнина в виде симметричных урн и выступов. В таком большом доме наверняка имелись два входа, как в особняке де Хэвиленда, — один для знатных гостей, второй для простолюдинов. Я попытался вспомнить, говорила ли мисс Бреттингэм что-то про черный ход. Но нет: она лишь наказала мне вести себя почтительно, но не подобострастно. «Помни: ты представляешь
мистера де Хэвиленда». Она произнесла это так, будто де Хэвиленд был величайшим человеком на земле, и я едва ли мог надеяться стать его достойным представителем.
Значит, постучусь в парадную дверь. Я присел на корточки, чтобы поднять сундук; плечи заныли. Однако пару месяцев назад я бы и вовсе не сумел его поднять.. Сундук предназначался мистеру Дарне: «Первым делом вручи ему сундук — только ему и никому больше, понял?» — но затащить в дом такую тяжесть оказалось непросто. Пот выступил на лбу, воротник рубашки впился в шею, и я подумал, что ткань, наверное, уже успела запачкаться и покрыться серыми пятнами копоти.
В окне верхнего этажа как будто бы колыхнулась занавеска. Я стал уговаривать себя, что мне показалось, но чувствовал, как чей-то взгляд скользит по мне, пока я иду по дорожке, и вздохнул с облегчением, оказавшись у входной двери. Прижав сундук к дверному косяку, я кое-как дотянулся до колокольчика и стал ждать. Руки тряслись под весом ноши. Рисунок на панели из цветного стекла — лампа и ее пламя, окруженные зеленой лентой, — задрожал и заплясал перед глазами. Гудели колени, дрожь в них была слишком сильной и не могла быть вызвана далеким дребезжанием колес по булыжной мостовой. Дыхание участилось.
— Доброго дня, сэр, — произнес кто-то.
Но я не обратил внимания на открывшую дверь служанку — тихий голос, кружевной чепчик, прыщик на лбу, — потому что в коридоре за ее спиной увидел Люциана Дарне, спускающегося по лестнице. Земля вдруг пропала у меня изпод ног, и я закачался на волнах тьмы.
Каким-то чудом я все же удержался на ногах. Каким-то чудом, когда Дарне... Люциан Дарне взял сундук у меня из рук и повел в комнату, я смог последовать за ним, с трудом удерживая равновесие. Каким-то чудом я даже отвечал ему, хоть и не помню, что он спрашивал и что я говорил в ответ.
Не сразу, но мир перед глазами наконец обрел прежнюю четкость. Я сидел за полированным овальным столом из черного дерева, блестевшим, как зеркало. В комнате было темно, и хотя через окно просачивался серый дневной свет, лампы на стенах горели. В камине пылал огонь. Цветом камин напоминал сырое мясо с прожилками жира, обои были такого же цвета, но более темного оттенка, с узором из мелких бордовых цветов. У стены в дальнем углу комнаты стоял высокий застекленный шкаф с диковинками. Я прищурился, пытаясь разглядеть коллекцию: пучок перьев, порхающие бабочки под стеклянным колпаком, оскал гигантской челюсти... В ушах по-прежнему гудело, будто рядом кто-то водил пальцем по ободку стакана, но гул был совсем слабым и я старался его не замечать.
— Отец спустится через минуту. Желаете чего-нибудь? Может, стаканчик хереса? Мы только что пообедали, к сожалению. Ужин в восемь.
— Благодарю.
Люциан Дарне захлопотал у графина в дальнем углу комнаты, и мне стало легче. Я с силой выдохнул и сжал ноги, чтобы унять дрожь в коленях. Он не помнил меня. Когда мы виделись в прошлый раз, во взгляде его читалась ненависть. Теперь в нем не было ничего, ни капли узнавания, ни следа презрения или ярости — ничего, что могло бы мне навредить, лишь легкая тень высокомерия, которая, судя по всему, была для него привычным выражением и не относилась ко мне.
— Прошу.
Передо мной оказался стакан, и я заставил себя посмотреть ему в глаза.
— Спасибо. — Я не ожидал, что мой голос прозвучит так ровно. Сделал маленький глоток, и жидкость теплом разлилась по телу.
— Посылка для отца^ правильно я понимаю? — Да.
Вероятно, я должен был остановить его, не дать открыть сундук, но он с такой уверенностью щелкнул замками, что не было сомнений: он делал это раньше. Люциан Дарне достал четыре или пять книг, повертел в руках, взглянул на корешки и бросил обратно с откровенным презрением. Одну книгу он разглядывал дольше других, нахмурившись, — ту самую, на которую и я обратил внимание, когда де Хэвиленд убирал ее в сундук, со светлой обложкой, на которую словно просыпали красно-золотые тлеющие угольки. Но в конце концов он и ее бросил в сундук, причем с еще большей ненавистью, чем швырял предыдущие.
Пока он рассматривал книги, у меня было время понаблюдать за ним. Надо признать, он изменился: исчезли круги под глазами, осунувшееся лицо разгладилось. На щеках появился румянец, который через несколько лет у людей такого типа обычно превращается в болезненно-красный, лихорадочный; взгляд был тусклым, как грязное стекло, но в целом Люциана Дарне можно было назвать красивым. Однако мне не верилось, что передо мной стоял тот же юноша, которого я видел у Середит, — тот самый, чье худое мрачное лицо являлось мне в кошмарах.
Открылась дверь. Чей-то голос произнес: — Ты, должно быть, помощник де Хэвиленда. Я начал подниматься, но седовласый мужчина, стоявший на пороге, поднял палец и снисходительно улыбнулся. В глазах его играли искорки.
— Сиди, юноша.
Oн прошел мимо сына и сжал мою руку в ладонях. У него была теплая сухая кожа. Вблизи я увидел, что не так он и стар, несмотря на седую шевелюру и худое лицо; в нем было что-то не от мира сего, что-то неземное, но не хрупкость. Я с трудом представлял этого человека во главе промьппленной империи Дарне.
— Очаровательно, — проговорил он, — ты же почти ребенок. И уже переплетаешь для де Хэвиленда! В наше время так мало юношей находят себе полезное занятие. Люциан Дарне махнул на дверь.
— Мне вас оставить?
— Нет, нет, останься. — Дарне-старший разглядывал меня так пристально, будто желал проникнуть мне в душу. — Жаль, что твой хозяин сам не смог приехать, но, как я понимаю, лорд Лэтворти увел его прямо у меня из-под носа. Ну да ладно, зато я познакомился с тобой. Какая удача.
— Мистер де Хэвиленд наверняка жалеет, что не смог приехать.
— Как же, как же, — ответил Дарне-старший, но подоброму, его слова не прозвучали насмешкой. — Как бы то ни было, де Хэвиленд наверняка рассказал тебе о нашей бедной Нелл — сядь, Люциан! — и о том, сколько бедняжка настрадалась. Нет нужды, — он снова поднял палец, — говорить о ее несчастьях в присутствии моего сына, он слишком нежен для рассказов о чужих неприятностях. — Может, презрительные нотки в его голосе мне только почудились, может, Люциан вовсе не стискивал зубы, а может, все так и было на самом деле. — Но я хотел бы снова видеть ее счастливой, — закончил Дарне.
— Де Хэвиленд сказал, что у вас есть служанка, и ей требуется...
— Именно, именно. — Он кивнул, чем спас меня от неловкости. — Простого переплета будет достаточно. Она простая девушка, знаешь ли, умом не блещет, хотя все мы, естественно, ее очень любим. Ты, кажется, что-то сказал? — обратился он сыну.
— Нет, — ответил Люциан, налил себе стакан бренди и выпил залпом половину.
В глазах Дарне-старшего промелькнуло что-то вроде печали, но когда он снова повернулся ко мне, его лицо разгладилось и стало безмятежным. — Думаю, много времени это не займет. Она молода, а в юности несчастья быстро забываются. Что до самой книги, доверяю тебе самому выбрать оформление и все прочее. Если пришлешь готовую книгу через неделю, буду рад.
— Прислать книгу? Сюда? Но я думал, книги отправляют в хранилище...
— Нет, нет. У нас здесь свое хранилище. А теперь вьшужден тебя покинуть. У меня дела, и, боюсь, мы больше не увидимся. Во всяком случае, сегодня. Но, надеюсь, наши пути вскоре снова пересекутся. — Он похлопал меня по плечу и вышел из комнаты.
— Я забыл сказать, мистер де Хэвиленд прислал вам эти... — Я указал на сундук, но было слишком поздно, дверь за Дарне-старшим закрылась.
Люциан проводил его взглядом.
— Он очень обаятелен, не так ли?
— Я рад с ним познакомиться. — Только сейчас я осознал, что Дарне-старший не поинтересовался, как меня зовут.
Джонсон вышел вперед, схватил ее за локоть и развернул в ту сторону, откуда она явилась. Он дернул ее так резко, что она подвернула ногу и чуть не упала.
— Довольно. Убирайся отсюда или я вызову полицию. — Мне бы всего пару шиллингов... хорошо, один. Один шиллинг! Шесть пенсов!
Он оттащил ее подальше от двора переплетной и толкнул. Женщина зашаталась, бросила на него злобный взгляд, и на миг мне показалось, что она плюнет ему в лицо. Но она этого не сделала и заковыляла прочь в океане мерзлой грязи. Скрывшись за углом, она закашлялась — звук был низким, хриплым, и я словно услышал ее настоящий голос. Вернулся Джонсон.
— Холодно сегодня. Пойду-ка я в дом.
Хикс кивнул и сунул трубку в карман. Меня дожидаться они не стали; я бросил в ведро еще пару горстей угля и поспешил за ними. В дверях я услышал, как Хикс спросил: — Так у нее есть дети?
— В живых остались трое. Они в работном доме. Зато какой-то везучий ублюдок сейчас читает трактат о материнской любви.
Дверь за ними затворилась.
Я развел огонь в печи и взял свой мешок с вещами, брошенный в углу. Кто-то из рабочих бросил:
— Твоя комната наверху. В конце коридора.
Никто не пожелал мне спокойной ночи. Я поднялся по лестнице; ноги от усталости дрожали. На лестничной пло-
щадке было маленькое окошко; на грязном стекле застыл ледяной узор в виде листьев папоротника. Я приблизился к нему и дунул, но лед не расстаял.
Комната оказалась тесной и грязной, от холода сводило зубы. В одном углу стояла провисшая кровать, на пол свешивалось несколько одеял. Постараюсь не думать о том, сколько людей спали на ней до меня. Разглядев под кроватью ночной горшок, я стал дышать осторожнее, опасаясь учуять зловоние. Но через минуту холод стал невыносимым, и я улегся на кровать, завернувшись во все одеяла. Те пахли сыростью и плесенью, но могло быть и хуже. Матрас свалялся комками, а сквозь истертую наволочку в голову впивались перья. Мне казалось, что я не согреюсь никогда.
На улице закричали. Завернувшись в одеяло, я встал посмотреть в окно, но стекло было покрыто черным налетом угольной сажи, единственный фонарь светил тускло, и я ничего не увидел. Впрочем, вскоре крики затихли. Теперь лишь изредка выла собака и где-то плакал ребенок. На зубах хрустела маслянистая угольная пыль, также я чувствовал ее на кончиках пальцев. Чем дольше я буду здесь оставаться, тем будет хуже, и в конце концов уже ничто не смоет с меня этот налет, даже кости мои почернеют.
Я зажмурился. Перед глазами возник ясный образ: Альта в дверях маслобойни роняет ведро, ее глаза ширятся от радости, и она бежит по двору мне навстречу. Как наяву я почувствовал землистый, аммиачный запах свинарника, увидел шелковистую сливочную струйку свеженадоенного молока, вытекающую из опрокинутого ведра. Мне казалось, что с тех пор, как я уехал, время на нашей ферме остановилось: если я вернусь сейчас, по-прежнему будет лето. Альта и мои ~ -ОС* тгЧ) .... =^*
родители ни капли не изменятся, а меня будут дожидаться незаконченные дела. Или нет... если бы я мог вспомнить, что было до того, как я заболел; вспомнить прошлую зиму, когда я все еще знал, кто я... Кажется, тогда моей единственной заботой была посадка живой изгороди на верхнем поле и я боялся лишь того, что мама заметит исчезновение ее лучшего ножа, который я взял, чтобы освежевать кролика. Я открыл глаза и вытер слезы рукавом.
Я не мог вернуться домой. Но если я продержусь здесь несколько дней, де Хэвиленд отправит меня к Дарне, и я сделаю свой первый переплет.
Теперь, когда я знал, что меня ждет, мне было чуть-чуть полегче, но в то же время я понял, что не смогу убежать от судьбы, и испытывал страх. Побывав у Дарне и сделав переплет, я смогу выбирать. Может быть, отправлюсь в новое место или найду способ вернуться в мастерскую Середит, ставшую мне вторым домом. Но пока я должен оставаться здесь. Иначе мне придется бояться всю жизнь, а я ведь даже не знаю, в чем причина моего страха. Знаю лишь, что страх как-то связан с Люцианом Дарне и моими кошмарами.
Я растянулся на кровати. Подушка покрылась восковым налетом старого масла для волос. Стараясь не обращать внимания на бугристый матрас, я свернулся в клубок и замер. Наконец я немного согрелся, но все равно сон мой был неглубоким. Сквозь дрему я слышал хлопанье дверей и крики дерущихся пьяных. По всему городу били часы. Потом, должно быть, усталость взяла свое, потому что, когда наутро Хикс постучал в дверь, разбудив меня, я не понимал, где нахожусь, и с трудом вспомнил свое имя.
X
Через три дня де Хэвиленд отправил меня к Дарне. Накануне вечером он вызвал меня к себе, послав за мной секретаршу, мисс Бреттингэм. Когда я явился в гостиную, загроможденную мебелью и безделушками, со стенами, сплошь увешанными картинами, так что на них почти не осталось свободного места, он рассеянно изучал толстый гроссбух в переплете из мраморированной бумаги и пролистывал стопку квитанций.
— А, это ты, — поднял он голову. — Дарне-старший ждет тебя завтра с утра. Я отправлю с тобой посылку: не забудь забрать ее у мисс Бреттингэм. В ее кабинете, напротив приемной. — Он смерил меня взглядом с головы до пят и поморщился. — Вечером я пришлю в твою комнату приличную одежду. И, будь добр, помойся.
Мистер де Хэвиленд указал пером на дверь, повелевая мне идти. Чернила брызнули на раскрытую бухгалтерскую книгу, и он раздосадованно прищелкнул языком. — Ноя...
— Мне некогда. С утра я сразу уезжаю в особняк Лэтворти, и дел у меня невпроворот. Если у тебя есть вопросы, спроси кого-нибудь еще.
— Кого?
— Да хоть самого лукавого. Ступай.
Вечером я поднялся в комнату и обнаружил на своей кровати новый костюм: светло-серый, с голубым жилетом и чистой рубашкой с накрахмаленным воротником. В грязной тесной комнатушке он смотрелся настолько чужеродным, что с порога казалось, будто какой-то аристократ случайно
забрел в комнату и лег на кровать умирать. Приблизившись и поднеся свечу, я также увидел блестящие туфли, шляпу из чесаного фетра и коробочку слоновой кости с запонками и застежкой для галстука. Примерять все это не было нужды; я знал заранее, что наряд окажется неудобным и не по размеру. Я положил костюм на самый чистый участок пола и попытался забыть о нем, но всю ночь мне чудилось, будто он тянет ко мне свои отглаженные руки.
На следующий день я старательно смыл с себя грязный налет, накопившийся за день, и побрился с ледяной водой, а насчет того, что костюм окажется неудобным, я оказался совершенно прав.
Стоило мне войти в мастерскую, Хикс присвистнул и выкрикнул:
— Эй, ребята, гляньте-ка на Его Светлость! — Товарищи мои зашлись хохотом.
Де Хэвиленд взял карету и поехал в Лэтворти, а мне пришлось брать кэб; раньше я никогда не ловил кэб и долго стоял на тротуаре на Элдерни-стрит. Наконец один возница остановился и спросил, не заблудился ли я. А я и впрямь на миг растерялся и решил, что забыл адрес Дарне, но потом, запинаясь, все-таки назвал его, и возница велел мне садиться в карету. Мисс Бреттингэм отдала мне «посылку» — ею оказался сундук, который де Хэвиленд наполнил книгами доверху, — я затащил его на сиденье, а потом залез в карету сам, пожалев, что де Хэвиленд не догадался отправить сундук почтой.
Из окна кареты я глядел на проносящийся мимо Каслфорд, но мое сердце билось так отчаянно, что перед глазами все сливалось, из общей массы проступали лишь отдельные
фрагменты: ряд новых домов, портик с колоннами на углу, витрины с яркими образцами тканей. У меня возникло ощущение, что все вокруг — старательно созданная подделка; казалось, если мы свернем и поедем другим маршрутом, я вгляжусь внимательно и увижу, что дома на самом деле сделаны из раскрашенного картона, что это всего лишь хлипкие декорации. Не узнавал я и себя. В этом светло-сером костюме и голубом жилете я чувствовал себя самозванцем и поджимал пальцы в слишком тесных ботинках.
Я старался не думать о том, каково это будет — переплетать человека, но мысли лезли в голову против моего желания. Ничего у меня не выйдет, полагал я, или хуже того — переплетная лихорадка вернется, и я, потеряв контроль над собой, снова утону во мраке горячечных галлюцинаций. Кричащего, меня увезут в сумасшедший дом. А Люциан Дарне увидит все это. На язьпсе повис горьковатый привкус страха.
Кэб протарахтел по мосту и миновал замок — полуразрушенную громадину из желтого камня. Внезапно карет и повозок стало больше: они выскакивали по бокам и ехали так близко, что я мог до них дотронуться. Нас словно подхватило течение; затем карета замедлила ход и свернула в переулок. Там было тихо. Вдоль дороги высились ряды платанов с голыми ветками.
— Приехали.
— Что? — Я не расслышал и наклонился вперед. Возница вытянул руку с хлыстом и указал на дом. — Дом номер три, — проговорил он. — Видишь кованую «Д » на воротах? Это здесь.
Я вышел из кареты, вытащил сундук и с грохотом бросил его у ног. Занятый своими мыслями, я не подумал о том, как
буду расплачиваться с кучером^ и на миг запаниковал. Одна- К О ; сунув руку в карман, почувствовал прохладную тяжесть соверена в руке. Вероятно, де Хэвиленд или мисс Бреттингэм проявили неожиданную предусмотрительность. А может — что вероятнее всего, — монету забыл предыдущий хозяин костюма, и с момента, когда сюртук надевали в прошлый раз, никто не проверял карманы.
Кэб уехал. Я глубоко вздохнул. Кованые узоры на калитке извивались, как лианы, — венок из чугунных ростков вокруг витиеватой буквы «Д ». Дорожка, усыпанная гравием, делила припорошенную снегом лужайку на четыре части и вела к широкой парадной двери с витражными стеклами. Дом с двумя фронтонами был построен из старого красного кирпича; по обе стороны от двери располагались высокие зашторенные окна. В доме горел свет. Вверху, где фасад встречался с крышей, стены украшала лепнина в виде симметричных урн и выступов. В таком большом доме наверняка имелись два входа, как в особняке де Хэвиленда, — один для знатных гостей, второй для простолюдинов. Я попытался вспомнить, говорила ли мисс Бреттингэм что-то про черный ход. Но нет: она лишь наказала мне вести себя почтительно, но не подобострастно. «Помни: ты представляешь
мистера де Хэвиленда». Она произнесла это так, будто де Хэвиленд был величайшим человеком на земле, и я едва ли мог надеяться стать его достойным представителем.
Значит, постучусь в парадную дверь. Я присел на корточки, чтобы поднять сундук; плечи заныли. Однако пару месяцев назад я бы и вовсе не сумел его поднять.. Сундук предназначался мистеру Дарне: «Первым делом вручи ему сундук — только ему и никому больше, понял?» — но затащить в дом такую тяжесть оказалось непросто. Пот выступил на лбу, воротник рубашки впился в шею, и я подумал, что ткань, наверное, уже успела запачкаться и покрыться серыми пятнами копоти.
В окне верхнего этажа как будто бы колыхнулась занавеска. Я стал уговаривать себя, что мне показалось, но чувствовал, как чей-то взгляд скользит по мне, пока я иду по дорожке, и вздохнул с облегчением, оказавшись у входной двери. Прижав сундук к дверному косяку, я кое-как дотянулся до колокольчика и стал ждать. Руки тряслись под весом ноши. Рисунок на панели из цветного стекла — лампа и ее пламя, окруженные зеленой лентой, — задрожал и заплясал перед глазами. Гудели колени, дрожь в них была слишком сильной и не могла быть вызвана далеким дребезжанием колес по булыжной мостовой. Дыхание участилось.
— Доброго дня, сэр, — произнес кто-то.
Но я не обратил внимания на открывшую дверь служанку — тихий голос, кружевной чепчик, прыщик на лбу, — потому что в коридоре за ее спиной увидел Люциана Дарне, спускающегося по лестнице. Земля вдруг пропала у меня изпод ног, и я закачался на волнах тьмы.
Каким-то чудом я все же удержался на ногах. Каким-то чудом, когда Дарне... Люциан Дарне взял сундук у меня из рук и повел в комнату, я смог последовать за ним, с трудом удерживая равновесие. Каким-то чудом я даже отвечал ему, хоть и не помню, что он спрашивал и что я говорил в ответ.
Не сразу, но мир перед глазами наконец обрел прежнюю четкость. Я сидел за полированным овальным столом из черного дерева, блестевшим, как зеркало. В комнате было темно, и хотя через окно просачивался серый дневной свет, лампы на стенах горели. В камине пылал огонь. Цветом камин напоминал сырое мясо с прожилками жира, обои были такого же цвета, но более темного оттенка, с узором из мелких бордовых цветов. У стены в дальнем углу комнаты стоял высокий застекленный шкаф с диковинками. Я прищурился, пытаясь разглядеть коллекцию: пучок перьев, порхающие бабочки под стеклянным колпаком, оскал гигантской челюсти... В ушах по-прежнему гудело, будто рядом кто-то водил пальцем по ободку стакана, но гул был совсем слабым и я старался его не замечать.
— Отец спустится через минуту. Желаете чего-нибудь? Может, стаканчик хереса? Мы только что пообедали, к сожалению. Ужин в восемь.
— Благодарю.
Люциан Дарне захлопотал у графина в дальнем углу комнаты, и мне стало легче. Я с силой выдохнул и сжал ноги, чтобы унять дрожь в коленях. Он не помнил меня. Когда мы виделись в прошлый раз, во взгляде его читалась ненависть. Теперь в нем не было ничего, ни капли узнавания, ни следа презрения или ярости — ничего, что могло бы мне навредить, лишь легкая тень высокомерия, которая, судя по всему, была для него привычным выражением и не относилась ко мне.
— Прошу.
Передо мной оказался стакан, и я заставил себя посмотреть ему в глаза.
— Спасибо. — Я не ожидал, что мой голос прозвучит так ровно. Сделал маленький глоток, и жидкость теплом разлилась по телу.
— Посылка для отца^ правильно я понимаю? — Да.
Вероятно, я должен был остановить его, не дать открыть сундук, но он с такой уверенностью щелкнул замками, что не было сомнений: он делал это раньше. Люциан Дарне достал четыре или пять книг, повертел в руках, взглянул на корешки и бросил обратно с откровенным презрением. Одну книгу он разглядывал дольше других, нахмурившись, — ту самую, на которую и я обратил внимание, когда де Хэвиленд убирал ее в сундук, со светлой обложкой, на которую словно просыпали красно-золотые тлеющие угольки. Но в конце концов он и ее бросил в сундук, причем с еще большей ненавистью, чем швырял предыдущие.
Пока он рассматривал книги, у меня было время понаблюдать за ним. Надо признать, он изменился: исчезли круги под глазами, осунувшееся лицо разгладилось. На щеках появился румянец, который через несколько лет у людей такого типа обычно превращается в болезненно-красный, лихорадочный; взгляд был тусклым, как грязное стекло, но в целом Люциана Дарне можно было назвать красивым. Однако мне не верилось, что передо мной стоял тот же юноша, которого я видел у Середит, — тот самый, чье худое мрачное лицо являлось мне в кошмарах.
Открылась дверь. Чей-то голос произнес: — Ты, должно быть, помощник де Хэвиленда. Я начал подниматься, но седовласый мужчина, стоявший на пороге, поднял палец и снисходительно улыбнулся. В глазах его играли искорки.
— Сиди, юноша.
Oн прошел мимо сына и сжал мою руку в ладонях. У него была теплая сухая кожа. Вблизи я увидел, что не так он и стар, несмотря на седую шевелюру и худое лицо; в нем было что-то не от мира сего, что-то неземное, но не хрупкость. Я с трудом представлял этого человека во главе промьппленной империи Дарне.
— Очаровательно, — проговорил он, — ты же почти ребенок. И уже переплетаешь для де Хэвиленда! В наше время так мало юношей находят себе полезное занятие. Люциан Дарне махнул на дверь.
— Мне вас оставить?
— Нет, нет, останься. — Дарне-старший разглядывал меня так пристально, будто желал проникнуть мне в душу. — Жаль, что твой хозяин сам не смог приехать, но, как я понимаю, лорд Лэтворти увел его прямо у меня из-под носа. Ну да ладно, зато я познакомился с тобой. Какая удача.
— Мистер де Хэвиленд наверняка жалеет, что не смог приехать.
— Как же, как же, — ответил Дарне-старший, но подоброму, его слова не прозвучали насмешкой. — Как бы то ни было, де Хэвиленд наверняка рассказал тебе о нашей бедной Нелл — сядь, Люциан! — и о том, сколько бедняжка настрадалась. Нет нужды, — он снова поднял палец, — говорить о ее несчастьях в присутствии моего сына, он слишком нежен для рассказов о чужих неприятностях. — Может, презрительные нотки в его голосе мне только почудились, может, Люциан вовсе не стискивал зубы, а может, все так и было на самом деле. — Но я хотел бы снова видеть ее счастливой, — закончил Дарне.
— Де Хэвиленд сказал, что у вас есть служанка, и ей требуется...
— Именно, именно. — Он кивнул, чем спас меня от неловкости. — Простого переплета будет достаточно. Она простая девушка, знаешь ли, умом не блещет, хотя все мы, естественно, ее очень любим. Ты, кажется, что-то сказал? — обратился он сыну.
— Нет, — ответил Люциан, налил себе стакан бренди и выпил залпом половину.
В глазах Дарне-старшего промелькнуло что-то вроде печали, но когда он снова повернулся ко мне, его лицо разгладилось и стало безмятежным. — Думаю, много времени это не займет. Она молода, а в юности несчастья быстро забываются. Что до самой книги, доверяю тебе самому выбрать оформление и все прочее. Если пришлешь готовую книгу через неделю, буду рад.
— Прислать книгу? Сюда? Но я думал, книги отправляют в хранилище...
— Нет, нет. У нас здесь свое хранилище. А теперь вьшужден тебя покинуть. У меня дела, и, боюсь, мы больше не увидимся. Во всяком случае, сегодня. Но, надеюсь, наши пути вскоре снова пересекутся. — Он похлопал меня по плечу и вышел из комнаты.
— Я забыл сказать, мистер де Хэвиленд прислал вам эти... — Я указал на сундук, но было слишком поздно, дверь за Дарне-старшим закрылась.
Люциан проводил его взглядом.
— Он очень обаятелен, не так ли?
— Я рад с ним познакомиться. — Только сейчас я осознал, что Дарне-старший не поинтересовался, как меня зовут.