Перелом

На шлюпках дотуда выгребать долго, а чтобы всех перетопить артиллерией, просто не хватит снарядов, не говоря уже о том, сколько потребуется времени. Из-за дождя толком разглядеть не удалось, но мореходных паровых судов там, похоже, нет, следовательно, угрозы ни сейчас, ни в перспективе они не представляют. А поскольку пристани в устье охраняются катерами, атаку которых «Терек» отразил в самом начале боя, новыми призами среди них разжиться не светит. А раз так, то, по предположению капитан второго ранга Панферова, и терять время на эту мелочевку не стоит.

Столь детальные доклады «Терека» избавили Егорьева от необходимости осмотра всей акватории, довольно мелководной, как выяснилось, и сэкономили массу времени. Теперь можно было спокойно собираться и уходить, чтобы продолжить поиск в другом месте. Поскольку никаких серьезных целей в заливе больше не оставалось, он решил оставить здесь «Светлану», которой предписывалось заканчивать погром, не забывая про катера, стерегущие восточный угол, и выводить приз или призы (смотря как пройдет досмотр) на глубокую воду. «Терек» отправили в дозор на первоначально назначенную ему позицию для перекрытия направлений от Симоносеки.

Сам же младший флагман отряда на «Богатыре», осторожно развернувшись на малом ходу, двинулся к выходу, набирая скорость. Когда огибали мыс Хасаки, дождь внезапно кончился, и видимость начала стремительно улучшаться. Скоро уже весь залив просматривался вполне прилично. Стоянка парусников у Агава сплошь тонула в дыму набиравших силу пожаров, и оттуда следом за «Светланой» тянулись две шхуны. Пароходы у противоположного берега под непрекращавшимся огнем со всех трех крейсеров также начинали гореть и травить пар из разбитых котлов и машин, а один явно тонул, садясь в воду носом. Ни с них, ни с батареи никто больше не стрелял. «Кацураги» почти совсем скрылся под водой. От него торчали только сильно наклонившиеся в сторону Цуносимы мачты. Картина погрома была полная.

Когда флагман отряда повернул к северу, огибая остров Юя, тянувшемуся следом «Тереку» передали фонарем новый приказ. В связи с улучшением видимости ему теперь предстояло не стоять на позиции, а провести активную разведку в направлении западного устья пролива Симоносеки до острова Футао, осматривая побережье. А потом маневрировать в том районе, прикрывая отряд с юга. За кормой все еще было хорошо слышно частую стрельбу «Светланы», похоже, спешно добивавшей кого-то.

Поскольку погода явно улучшалась, Егорьев отправил на Цусиму телеграмму с докладом о результатах атаки и запросом о высланных к нему эсминцах. Они совсем скоро могли понадобиться для основательной проверки довольно тесных для крейсеров вод, прилегавших к селениям Нагато и Хаги, расположенным дальше к востоку от залива Абурадани. Но минеры докладывали только о треске статического электричества. Связи не было.

Уже в начале четвертого часа дня, проходя мимо раздвоенного мыса Кавашири, сквозь естественный атмосферный фон приняли часть ответной депеши из Озаки. Смогли понять только, что два эсминца уже высланы и прибудут в ближайшее время. Потом удалось разобрать кусок еще одной депеши: «…расчетное время около шести часов пополудни», и все. Кому это адресовано и о ком идет речь, не понятно.

Отряд разделился. «Терек» большой серой тенью тихо двинулся в сторону Симоносеки, «Светлана», прекратив стрельбу, поспешно упаковывала ценную добычу, принимая на палубу трофейные шлюпки, на которых до этого сновали по акватории ее призовые команды. А флагман совершенно спокойно рассекал волны, довольно резво продвигаясь вдоль красивого гористого берега на северо-восток. Пушки пробанили, гильзы убрали. В активных действиях наступила пауза.

Когда правее курса «Богатыря» показался остров Омисима, разделявший бухты Фукау и Сензаки, впереди обнаружили пароход средних размеров, двигавшийся приличным ходом на северо-восток и явно пытавшийся уйти от крейсера, спеша укрыться за расположенным дальше островом Айносима.

До него оставалось около четырех миль, и ему передали фонарем приказ остановиться. Однако сигнал проигнорировали, подняв английский флаг и начав еще больше набирать скорость. Причем скорость не малую. Даже имея на лаге отметку в 16 узлов, «Богатырь» нагонял его не слишком быстро, и только доведя ход до полного, начал уверенно приближаться.

Когда дистанция сократилась до 25 кабельтовых, дали холостой выстрел, который также никоим образом не повлиял на решимость англичанина избежать встречи с нашим крейсером. Первый выстрел фугасом под нос также не остановил беглеца. Только когда с 22 кабельтовых начали серьезную пристрелку по всем правилам, пароход остановился. На него передали приказ не пытаться затопить или испортить судно, иначе будут стрелять на поражение, и продолжили сближение.

В строгом соответствии с самыми новыми инструкциями по остановке и досмотру судов к беглецу приближались с кормы, выслав призовую партию с полумили и держа всю артиллерию наготове. Вскоре после высадки наших моряков на борт парохода оттуда передали фонарем кодовый сигнал, что опасности нет и можно приблизиться.

Выяснилось, что остановлен вовсе не английский, а французский пароход «Гималайя» в 5620 тонн водоизмещения и с 14 узлами полного хода. Судно было совсем новым, постройки 1902 года, и имело груз из скорострельных пушек Армстронга калибра 120 и 152 миллиметра, боеприпасов к ним, артиллерийского пороха и взрывчатки. Оно только сегодня ночью пришло в Нагато, где должно было передать все это на японский транспорт, который так и не появился, даже несмотря на отправленный утром запрос по радио. Поскольку машины были еще теплыми после перехода, сразу после получения сигнала тревоги с горы Амагон «Гималайя» дал ход, намереваясь скрыться в одной из бухт далее по побережью или переждать русскую атаку в море. Но не успел.

Из беседы с французским капитаном Жерве удалось выяснить, что батарей ни на Ошиме, ни на Айносиме нет. Это косвенно подтверждалось тем фактом, что во время погони с этих островов не стреляли, хотя дистанция сокращалась до двух миль и даже меньше, и было ясно видно световую сигнализацию береговых постов. Минных заграждений также нет.

Француза не встречал лоцман, что иногда практикуется в этих водах, изобилующих мелями. В этом не было необходимости. Шкипер уже несколько раз бывал в этих местах, причем первый раз еще до войны, когда пришлось искать укрытия от шторма на пути в Майдзуру, поэтому уверенно провел свое судно по фарватеру в бухту Фукау даже ночью, ориентируясь лишь по слабым навигационным огням на берегу, зажженным после передачи условного сигнала.

Отправляясь из Шанхая, об очередном появлении нашего флота у Цусимы он ничего не знал. Из последних английских и немецких газет, купленных три дня назад, ему было известно, что русские ведут тяжелые бои в районе пролива Цугару и у восточного побережья северной Кореи. Их флот практически разбит. Цусима в блокаде и почти уже пала. Боевых кораблей там не осталось. Поэтому плавание ночью на быстроходном судне Цусимскими проливами казалось ему вполне безопасным и очень выгодным.

А останавливаться Жерве не желал, потому что, не передав свое судно японскому агенту, терял часть денег за предыдущий рейс в Нагасаки. Изначально и в этот раз именно этот японский порт и был конечным пунктом маршрута, но пока бункеровались, пароход уже продали японцам целиком, и его требовалось перегнать для передачи новым хозяевам.

Там же, в Шанхае, от своего знакомого он узнал, что в Хиросиме и Кобе свирепствует чума[9]. Это стало следствием полнейшего обнищания части населения и элементарного недоедания. В день умирает до пятисот человек. Вполне могло оказаться, что болезнь добралась и до Сасебо с Симоносеки. Хотя и говорят, что европейцев она не берет, чтобы максимально обезопасить себя и экипаж, француз договорился с японским агентом, что конечным пунктом у японских берегов для «Гималайи» будет не порт, а неприметная бухта, где он передаст и судно, и остатки его груза на другой пароход сразу, как получит расчет.

Услышав про Нагасаки, его расспросили об этом подробнее. Информации о нем у командования Тихоокеанским флотом почти не было. Считалось, что он все еще не используется, но оказалось, что японцы активно вели там расчистку фарватера, пока пробив только узкий канал, через который крупные суда могли проходить с помощью буксиров. Сейчас работы приостановили.

Сами они объясняют это соображениями безопасности, что в таком виде гавань недоступна для повторного разорения, а порт функционирует. Но многие из капитанов судов, что там разгружаются, склонны думать, что у них просто кончилась взрывчатка и прочие материалы, чтобы обеспечивать и дальше авральную работу водолазов по разборке металлолома на дне.

Далее Жерве расспросили об остальных судах, что стоят в бухте, обещав в качестве вознаграждения за правдивый рассказ максимально быстро переправить шкипера и всю его команду в Шанхай без переезда на зараженный берег. В итоге, спустя полтора часа, когда из Абурадани вернулась «Светлана» с призами, Егорьев уже знал, что в Нагато находятся два японских угольных парохода и старый транспорт, груженный рыбными консервами, а в соседней бухте Сензаки и восточнее ее около десятка каботажных и почтовых пароходов и небольших парусных судов, осуществляющих перевозки риса и зерна вдоль побережья в ночное время и отстаивающихся в бухтах днем.

Угольщики направлялись из Вакамацу в Майдзуру, но были остановлены вчера днем из-за приближения русского конвоя. Прочая мелочевка скопилась на стоянках по этой же причине за два последних дня. Судно для передачи груза с «Гималайи», как объяснили японские таможенные чиновники, также было задержано в Сасебском заливе из-за возвращения русских броненосцев на Цусиму.

В конце беседы француз заявил, что всегда симпатизировал именно русским, особенно здесь, на Дальнем Востоке. Но он является только капитаном, а не хозяином парохода, и возит, что прикажут и куда скажут. Он уже подумывает о том, чтобы уйти на покой, но без должного финансового обеспечения это совсем не интересно, поэтому и рисковал до последнего.

Получив информацию об интересовавших нас бухтах, по радио сразу связались с «Тереком» для прояснения ситуации на южном фланге. Он ответил, но не сразу, сообщив, что его станция принимает какие-то помехи, усиливающиеся в последнее время, из-за чего плохо слышит нас. С большим трудом удалось выяснить, что он остановил и арестовал две шхуны, отправленные на Цусиму, с призовыми командами. Еще несколько небольших парусных посудин скрылись на отмелях за островом Оншима. Никаких судов с паровым двигателем до сих пор не обнаружил, хотя постоянно наблюдает активную световую сигнализацию с острова Футодзима, у входа на Симоносекский фарватер и с берега за ним.

На отправленную ему следом телеграмму с распоряжением перейти ближе к Абурадани и поддерживать устойчивую связь ни квитанции, ни ответа уже не было. Вместо этого пришло радио с эсминцев с запросом точки рандеву и ориентировочным временем прибытия, 18:30. Они задержались из-за волны, все еще довольно сильной в проливе.

Оттягивание начала осмотра бухт стало еще одним поводом к беспокойству для младшего флагмана отряда крейсеров. Учитывая минимально необходимое время для проверки незнакомых гаваней и изъятия там всего, что может оказаться полезным, вернуться на Цусиму засветло теперь гарантированно не получалось. А ночью передвигаться столь разношерстным караваном у самых японских берегов будет совсем не просто. А учитывая, что японцев уже разозлили, еще и довольно рискованно. Но отменять ничего не стали.

К вечеру под командованием Егорьева собиралась уже довольно многочисленная флотилия. «Светлана» пришла из залива, имея на буксире второго норвежца, на котором никак не удавалось запустить машину. Его экипаж сбежал на берег в полном составе вместе со всеми документами и штурманскими картами еще до окончания досмотра, поскольку был прекрасно осведомлен о контрабандном характере содержимого своих трюмов, также адресованного в Майдзуру, а призовая команда никак не могла разобраться в кочегарке и машинном отделении. Уголь, вода и прочее необходимое имелись в нужном количестве, но запитать котлы, из которых потомки викингов спустили воду, пока не удалось. «Свербее» шел своим ходом, поскольку его котлы в момент ареста были под парами, хотя команда тоже сбежала, оставив все бумаги. Он тянул за собой две довольно крупные парусно-винтовые шхуны, прихваченные в Агаве.

Таким образом, с учетом ожидавшегося вскоре возвращения «Терека» и подхода эсминцев, отряд разросся с трех вымпелов при выходе из Озаки до десяти единиц. При этом он становился малоподвижным и уязвимым, поскольку ни «Светлане», ни трофейному пароходу буксируемые ими довески ни скорости, ни изворотливости не добавляли. К тому же на все призы не хватало людей, и взять их было негде, так что они пока комплектовались только рулевыми командами. Брать еще больше матросов из экипажей боевых кораблей в преддверии предстоящей разведки бухт и последующего прорыва домой Егорьев запретил. Да будь даже укомплектованы перегонные экипажи, отослать трофеи в самостоятельное плавание к Цусиме в условиях приближающихся сумерек становилось сейчас уже слишком опасным.

Крейсера разделились, маневрируя в зоне видимости друг друга. «Светлана» держалась западнее Айносимы, опекая обоз, а «Богатырь» – восточнее, обеспечивая перехват возможных беглецов. Пары на втором призе все же развели, пустив в действие и его машину. Но максимальный ход всего соединения увеличился лишь до предельных для него 9 узлов. Обстановка в целом оставалась спокойной, если не учитывать, что «Терек» так и не отзывался. Из контролируемых гаваней выйти никто больше не пытался. Небо потихоньку прояснялось.

С приходом эсминцев их немедленно отправили осмотреть обе бухты и скопление островков у селения Абу дальше к востоку. Крейсера и пароходы оставались на своих позициях. Попытались еще раз вызвать «Терек», потом базу Озаки, но ни квитанций, ни ответных телеграмм так и не получили. Эфир лишь трещал на все лады. Сразу свернуть здесь все и выдвигаться к дому уже было невозможно, так что продолжали нервничать и ждать.

А японцы успели подготовиться к осмотру стоянок, так что трофеями больше разжиться не удалось. Когда наши миноносцы вошли в бухты, с них увидели быстро отгребавшие от притопленных на мелководье судов шлюпки с остатками команд. Одно судно, угодившее серединой корпуса на камни, вскоре разломилось, остальные выглядели вполне прилично. Не желая оставлять исправными несостоявшиеся призы, все, что торчало над водой, подожгли, едва успев управиться с этим до заката.

Когда солнце ушло за горизонт, японский берег с тянувшимися к небу во многих местах дымными столбами уже оказался за кормой двинувшихся к Цусиме призов, конвоируемых «Светланой» и эсминцами. Хотя погода и улучшилась, проведение тральных работ все еще вряд ли было возможно, так что маршрут для возвращения оставался один, через Окочи. Туда и шли по прямой. Флагман отряда к этому времени уже покинул конвой и ушел на поиски молчавшего «Терека», как оказалось, не зря.

После еще нескольких безуспешных попыток выйти с ним на связь, так же как и со станциями на Цусиме и броненосцах главных сил, стоявших в Озаки, Егорьев начал всерьез беспокоиться. Поскольку все сведения француза подтвердились, и никакой явной угрозы для каравана пока не было, он еще в начале восьмого часа вечера назначил точку рандеву, условные сигналы для взаимного опознавания в темноте, и на полном ходу двинулся к Симоносеки. Когда миновали мыс Кавашири, беспроволочный телеграф начал принимать плотную мешанину каких-то обрывочных, непонятных сигналов, не сильных, но шедших сплошным потоком.

Возникло подозрение, что наш вспомогательный крейсер угодил в засаду. Готовились к бою, предупредив ратьером конвой, пока еще видимый за кормой. Сигнальщики, и без того бдившие по всему горизонту, получили очередную накачку и стояли злые как черти. Бинокли и зрительные трубы с мостика чаще всего обшаривали южные румбы.

Спустя чуть более получаса, уже в глубоких сумерках, был обнаружен большой пароход на встречном курсе. С него почти сразу передали опознавательный «Терека», а после получения ответа замигал ратьер. Сообщение с облегчением разбирали все, кто мог его видеть. Оно не особо радовало.

Выяснилось, что касание грунта в заливе Абурадани не прошло бесследно. Вероятно, дали течь швы обшивки, что привело к постепенному просачиванию забортной воды в междудонное пространство, из-за чего засолилась хранившаяся там питательная вода для котлов. Прежде чем это обнаружилось, котлы в двух кочегарках оказались запитаны соленой водой, и их пришлось срочно гасить, пока они не вышли из строя окончательно. Ход упал до жалких восьми узлов.

На такой черепашьей скорости пароход-крейсер и отползал теперь от симоносекского фарватера, ежеминутно опасаясь погони, поскольку японцы старательно глушили связь, а какие-то неясные тени все время шастали по горизонту во мгле, все больше сгущавшейся с началом сумерек. В довершение всего на разведчике закоротило пародинамо, питавшее беспроволочный телеграф. Вследствие чего полностью выгорели все электрические части передатчика. Так что, даже когда стали вновь слышны вызовы по радио с «Богатыря», ответить на них у едва отдалившегося от вражеских берегов парохода-крейсера возможности не было.

На море опустилась ночь. А помехи усиливались. Несмотря на малое расстояние, вызвать по радио «Светлану» удалось с трудом. Сразу сообщили о благополучной встрече со своим запропастившимся южным заслоном. Назначили новую точку рандеву, где около полуночи благополучно и встретились. К этому времени «Терек» уже разогнался до десяти узлов, но до переборки и чистки котлов это был предел для него.

Помехи по радио шли сплошным фоном и имели явно природное происхождение. Однако утешало это слабо. Ни доложить о себе, ни вызвать помощь отряд теперь не мог. Сигнальные вахты на всех крейсерах укомплектовали самыми опытными и зоркими сигнальщиками, и держали в готовности артиллерию.


В течение первой половины ночи несколько раз видели мелькавшие вокруг тени. Это наводило на мысль уйти севернее и там, в открытом море, дождаться рассвета. Но контакты прекратились. Создавалось впечатление, что удалось благополучно пройти сквозь вражеский заслон, и нас потеряли из вида. Однако бдительность не теряли. Офицеры постоянно обходили все плутонги и проверяли артиллеристов, чтобы не спали. Сигнальщиков тоже постоянно шпыняли на предмет неусыпного наблюдения за горизонтом. Но они и так не расслаблялись, периодически засовывая припасенные куски сахара за щеку.

Вспомогательный крейсер поставили в хвосте ордера, в середине которого шли крейсера. Эсминцы держались на флангах, а трофейные пароходы, чьи команды доукомплектовали за счет «Терека», выдвинули вперед в строе клина. На них еще к ночи свезли полноценные сигнальные вахты с комплектами фонарей, флагов, цветных и осветительных ракет. Ждали атаки японских легких сил, поскольку противнику был хорошо известен примерный маршрут отходившего от японских берегов соединения. Судя по частично разобранным последним перехваченным депешам, его состав – тоже.

Связаться с Озаки все так же не получалось, впрочем, на серьезную помощь оттуда рассчитывать не приходилось. Выйти навстречу могли только два броненосца и «хромой» «Олег», от которых в случае нападения миноносцев толку будет не много. В полном напряжении продвигались на запад всю ночь, так никого и не встретив. Лишь в половине четвертого часа утра благополучно вошли в Окочи, где наконец вздохнули с облегчением.

По проводному телеграфу сообщили в Озаки о своем возвращении и вызвали тральщики для проводки каравана в Цусима-зунд. Сыграли отбой тревоги, отпустив людей спать с выдачей винной порции и сухпайка. Поскольку все, включая обслугу камбузов, стояли весь день, а потом и ночь по боевому расписанию, горячего не готовили. Все считали себя уже дома, в полной безопасности, однако, как оказалось, рано.





Глава 8




В бухте Окочи разместились с трудом. Появления больших кораблей там не ждали. Тем более целого конвоя. И, соответственно, не готовились. Собственных плавсредств, кроме нескольких конфискованных рыбацких посудин, в бухте не имелось, так что когда с сигнального поста на мысе Ширахамазаки увидели в темноте мигание ратьера, передававшего личный позывной Добротворского, а затем запрос на лоцмана и просьбу задействовать для входа в гавань навигационные огни, суматоха поднялась изрядная.

Весь немногочисленный гарнизон Окочи подняли по тревоге, сразу отправив сообщение по телеграфу в Озаки. Однако линия оказалась неисправной, что натолкнуло начальника резервной стоянки лейтенанта Данчича на мысль об очередном японском штурме, предваряемом еще и военной хитростью с позывными. Немедленно связались с командованием сухопутной обороны северной Цусимы, подняв по тревоге еще и расквартированный в этом районе полк со всеми приданными батареями, одновременно отправив усиленный казачий разъезд и дежурную бригаду связистов под охраной полуроты пехоты по линии телеграфа. Вместе с общей побудкой, после повторного запроса позывного и уже матерного ответа на него из тьмы пролива, выслали два фунэ, чтобы провести гостей в бухту. В качестве маяка и створных огней, на введение в действие которых требовалось более получаса, пришлось ненадолго включить прожектор на прожекторной батарее мыса Нагазаки.

Пока крейсера и пароходы втягивались в гавань, пришло известие от бригады связистов с телеграфной линии, сообщивших нарочным, что провода оборвало рухнувшим от ветра деревом. Никаких следов диверсии на месте обрыва не нашли, и линия уже почти исправлена. Так что явных происков коварного врага в этот раз, кажется, нет.

Тем временем Егорьев медленно обосновывался в бухте. Почти в полной темноте, без какой-либо обвеховки мест, пригодных для якорной стоянки, крадучись пробираясь за неуклюжими весельными лодчонками по лоту, крейсера встали максимально близко к мысу Торокузаки. Расположение их стоянки подобрали с учетом приливно-отливных колебаний уровня воды, чтобы иметь возможность обратного выхода под своими машинами без проводки буксирами в любой момент. Пароходы встали дальше от берега, образовав шеренгу от подножия горы Сендуомакияма на северо-восток. Со стороны пролива их опекали оба эсминца, контролируя ближние подступы. Оттуда полосами волокло туман.

Японские переговоры по радио кардинально отличались от обычных в таких случаях. Уже привычного всплеска активности не было вовсе. Почти не работала даже станция Мозампо, а кроме нее отметились только два новых, еще не знакомых передатчика, выдавших всего пару сообщений и замолчавших. Никто не верил, что японцы будут сидеть тихо после всех событий последних двух дней, так что тишина казалась зловещей. Они явно что-то затевали.

На спокойную стоянку младший флагман крейсерского отряда не рассчитывал с самого начала. Только закончив опознаваться, дал радио в Окочи, чтобы срочно выделили дополнительный личный состав по прилагавшемуся списку специальностей и десантное вооружение по ведомости. А как пришли, сразу начали готовить трофейные шхуны к выходу в дозор.

По быстро достигнутой договоренности с береговым начальством, желавшим реабилитироваться за недостойный прием гостей, на них спешно свозили людей, выделенных из сменных расчетов сигнальных постов со всем полагающимся имуществом, а также матросов из береговых служб и с батарей для формирования экипажей. Следом доставили винтовки и револьверы, из расчета по винтовке и пистолету на каждого, и чуток успокоились.

Но Егорьев, постоянно контролировавший подготовку к охране гавани, имел по этому поводу другое мнение. По его приказу на берегу активно действовал младший артиллерийский офицер с «Богатыря» лейтенант Прижелецкий со своими кондукторами. Помимо согласования секторов стрельбы с береговыми службами он добыл десантные пушки с пулеметами на шлюпочных станках. Обслуживавшая их пехота быстро сдала под напором флотских, шустро вытащила вверенное имущество из противодесантных капониров и покорно перебралась вместе с ним на шаткие палубы трофеев. Толком приспособить все это на подходящие места предстояло уже в ходе патрулирования.

Поскольку пары в котлах обеих шхун умудрились развести еще на переходе, пока суденышки тянулись за транспортами, едва войдя в бухту и приняв все выделенное и добытое на борт, они дали ход и двинулись к назначенным позициям во входе. Осваивать механизмы, да и вообще полностью незнакомые корабли, импровизированным экипажам предстояло по ходу дела.

Но добраться до намеченных рубежей ни один из сторожевиков не успел. Пролив встретил их отголосками только стихшего шторма и плотной дымкой, стелющейся над водой. Полоса тумана оказалась узкой, и скоро видимость улучшилась. С верхушек мачт обзор в направлении берега поверх дымки пока оставался нормальным. Ориентируясь по вновь поднятому в небо лучу прожектора на батарее мыса Нагазаки, трофеи, на ходу доводившие до ума свое вооружение, не успели удалиться даже на полторы мили от стоянки пароходов, когда наткнулись на несколько катеров, шедших встречным курсом.

Удивившись столь раннему подходу тральщиков, как все сначала посчитали, передали на них запрос позывного. В ответ получили в точности повторенную свою комбинацию точек и тире, что снова вызвало недоумение. А встречные суда продолжали быстро приближаться. За несколько секунд, что на шхунах размышляли над столь быстрым появлением и странным поведением авангарда нашего трального каравана, дистанция сократилась до одного кабельтова и менее, и с катеров застучали выстрелы.

Слишком поздно осознав свою ошибку, дозорные суда дали ракетный сигнал тревоги и выпустили следом по нескольку осветительных ракет. Сразу начали разворачиваться, чтобы уклониться от атаки, но враг оказался уже буквально повсюду. Белесый свет повисших в небе «люстр», отражавшийся в воде, создавал причудливый узор ярких бликов и густых теней, перечеркиваемых клочьями сизой вязкой мглы, выхватывая из темноты совсем близкие многочисленные силуэты катеров, каких-то парусников и небольших пароходиков, накатывавшихся сплошной волной с северо-запада. И все они начали стрелять. Вспышки дульного пламени сверкали с каждого из них со всех сторон. Даже за теми, кого уже видели, где-то в глубине их шеренг, где предрассветная тьма за расплывчатой границей небольших кругов искусственного света стала только гуще, тоже проскакивали искорки многчисленных выстрелов. Калибры были небольшими, преимущественно винтовки и пулеметы, хотя имелись и малокалиберные скорострелки. Но всего этого было много! Очень много!

Воздух буквально завыл от несущейся со всех сторон стали. От бортов и надстроек полетели щепки, откалываемые многочисленными пулевыми попаданиями и осколками. Вокруг вставали всплески от пуль и падавших снарядов, рвались, провисали и падали перебитые снасти и части рангоута. А ответный огонь, ввиду так и не законченной установки вооружения, оказался неточным. Да пара десантных пушек и один «максим» на каждой из наших посудин вообще мало что могли сделать с такой массой целей.

Прежде чем шхуны легли на обратный курс, их захлестнула и поглотила бескрайняя волна враждебных мелких судов. Но они еще держались, резко перекладывая руль с борта на борт и отбиваясь по всем румбам даже из винтовок и пистолетов. Хотя их самих уже не было видно, ружейно-пистолетно-пулеметная трескотня не стихала, и ракеты продолжали взлетать. Они освещали небольшие куски моря, поддерживая пульсирующие световые пятна, медленно перемещавшиеся среди быстро уплотнявшихся клубов порохового дыма, не давая остаткам ночи сомкнуться.

А из предрассветной темноты в них все вползали и вползали низкие, раскачивавшиеся на волне силуэты с ломаными линиями перепончатых парусов, тонких труб и нитями рангоутов. На Окочи надвигались десятки мелких посудин, имевших самый замызганный и непрезентабельный вид, но обязательно с белым полотнищем на мачте, расписанным ярко-красными иероглифами.

Из самой бухты эту накатывающуюся лаву первыми разглядели с эсминцев, державшихся под бортами трофейных пароходов и оказывавших техническую помощь их малочисленным командам. Хотя сразу после начала стрельбы сами сигналы тревоги с несостоявшегося дозора и осветительные ракеты, пошедшие следом сплошным потоком, также хорошо видели и с крейсеров, и с берега, причину всего этого за туманом все еще не могли разобрать.

До тех пор, пока со всех трех призов не отмигали фонарями сообщение о массированной атаке мелких судов со стороны Корейского пролива, ни командование отряда, ни береговое руководство совершенно не имели понятия о том, что происходит. По всем предварительным выкладкам, для отражения ночного нападения японских легких сил считалось достаточным наличие вооруженных дозоров и резервного отряда миноносцев с боеготовыми береговыми артиллерийскими и световыми батареями, заметно усиленными после неудавшегося японского вторжения. Но теперь эта схема явно не работала. К моменту обнаружения для пушек на берегу почти все цели были уже закрыты корпусами приведенных пароходов, либо, оказавшись на линии огня, сливались с ними. А ринувшиеся в атаку эсминцы, начавшие часто палить из всех стволов, просто поглотила накатывающаяся масса, так же как до этого обе шхуны.

Нельзя сказать, что они не смогли никак навредить атакующим, но этот ущерб казался мизерным и совершенно ничего не решающим на фоне общей численности нападавших. С мостика «Богатыря» в просвете между двинувшейся к берегу «Гималайей» и пытающимся расклепать якорную цепь «Свербее» было видно, как от снарядов постоянно менявшего курс «Громкого» взорвался небольшой пароходик, озарив низкие тучи яркой вспышкой и разбросав обломки на головы своих собратьев. Почти одновременно с этим выбросил облако пара и остановился катер, с которого, тем не менее, продолжали сверкать вспышки выстрелов, а небольшая двухмачтовая шхуна с высокой кормой лишилась фокмачты, сбитой снарядом, и загорелась, почти сразу тоже взорвавшись. Справа и слева от этого узкого просматриваемого сектора, где-то за тушей второго норвежца и силуэтом «Гималайи», также порой вставали столбы мощных взрывов и вспыхивали очаги сильных пожаров. Но в освещенную зону, постепенно расширявшуюся за счет этого, все время входили из темноты новые и новые шеренги плавучей мелочевки. Они упорно шли на убой, уже хорошо различимые благодаря многочисленным ракетам с дозорных шхун и нашедшему обильную пищу пламени, а также прожекторам с эсминцев и берега. Своей неисчислимостью они перекрывали потери с лихвой.

Даже когда оба крейсера открыли огонь полными бортовыми залпами прямой наводкой, разнося в щепу все, до чего могли дотянуться в простреливаемых секторах, противник не дрогнул. Залпы с кораблей почти сразу поддержали береговые батареи, директрису стрельбы которым все же успела открыть «Гималайя». Но, невзирая на появление в своих порядках целых просек, усеянных плавающими, горящими или еще опадающими вместе с водяной пылью и дымом обломками, эта волна продолжала медленно напирать с фанатизмом и неотвратимостью тихого, но неумолимого прилива.

Раньше никому такого видеть не доводилось. Было ясно, что отступить их уже ничто не заставит. Можно отбиться, только уничтожив, причем всех. Иначе это так и не закончится. Пушки заполошно били с максимальной частотой, совершенно не пытаясь разобрать, где во всей этой каше могут быть свои. Не до того было. Но настырные суденышки с ярко расписанными белыми вымпелами на верхушках мачт все приближались.

Спустя менее четверть часа они уже дотянулись до самого дальнего норвежца, на котором снова никак не удавалось дать ход. Сначала ни с берега, ни с крейсеров не придали никакого значения очередной паре больших водяных столбов, вставших где-то за его корпусом, хотя и близко. Затем сразу за ним, а потом еще и под его кормой, прямо по воде разлилось целое море огня, быстро перекинувшееся на палубу. В его свете стало видно, что с парохода прыгают в воду люди, а он сам начал крениться в сторону входа в бухту.

К нему немедленно отправили вооруженные шлюпки и фуне для спасения экипажа, которые почти сразу сошлись на встречных курсах с огибавшими его с носа и кормы мелкими суденышками. Одно из них тут же взлетело на воздух, накрыв взрывом ближайшее фуне с десятком гребцов и стрелков и скрыв от глаз за образовавшимся густым облаком порохового дыма последние мгновения агонии парохода. Остальные закружились в хороводе ближнего боя, порой переходящего в рукопашную схватку в стиле пиратских романов.

К бойне скоро присоединились оба баркаса со «Светланы» и местный лоцманский бот, вооруженные пулеметами, а также еще три японских катера с шестовыми минами. Итогом стало потопление трех японских судов и захват всех остальных, правда, только после полного истребления их экипажей. За это заплатили большими потерями в людях на прочих участниках схватки. Один японец снова взорвался, вместе со сцепившимся с ним нашим баркасом. Заряд, судя по всему не малый, был из бурого пороха, так как дымом от этого взрыва закрыло почти полбухты.

К тому времени «Свербее» уже тоже тонул. Лейтенант Толстой, назначенный командиром его призовой команды, набранной со «Светланы», с мостика трофея прекрасно видел весь бой с самого начала. С первым же сигналом тревоги он отправил назад людей с «Громкого», стоявшего под парами пришвартованным к правому борту, смотревшему в Корейский пролив. Эсминец сразу отдал концы и двинулся навстречу противнику, а Толстой вызвал наверх всех, кроме машинной вахты. Таких набралось аж шесть человек. Им приказал взять винтовки и занять оборону по правому борту, на всякий случай. Катера и прочая подобная мелочь появлялась уже отовсюду. Стало ясно, что лишним это не будет. Затем начал передавать фонарем на свой крейсер, из-за дымки едва видимый за спиной, что творилось на северо-восточных румбах.

А враг приближался! Поскольку сигнальной вахты на пароходе не имелось, и он был на мостике один, еще раз передав сообщение, выключил фонарь, достал из кобуры револьвер и разложил на крышке штурманского столика сигнальные ракеты. Немного подумав, убрал их обратно в ящик и достал из кармана все патроны, сколько нашел, приготовившись быстро перезарядить барабан. С досадой вспомнил, что пистолет не чистил уже давненько. Проверил, как ходит спуск, крутнул барабан, подняв его к уху и прислушиваясь. Вздохнул и убрал в кобуру, но клапан не застегивал. Потом ощупал ножны с кортиком, висевшие на поясе, и снова глубоко вздохнул, пытаясь унять расходившиеся нервы. По палубе под мостиком тяжело бухали ботинки его стрелков, устраивавшихся поудобнее за фальшбортом и смачно лязгавших затворами.

Сначала казалось, что своевременно обнаруженная вылазка японских минных катеров будет легко отражена огнем с берега и миноносцами, сразу ринувшимися в атаку, но в быстро разраставшихся световых пятнах от постоянно поднимавшихся в небо осветительных ракет и открывшихся прожекторов появлялось все больше противников. Разлившийся по волнам электрический свет с прожекторной батареи и уже ввязавшихся в бой миноносцев высветил бесконечные шеренги атакующих, напоминавшие пехотные цепи.

Обе наши шхуны, совсем недавно прошедшие мимо пароходов в сторону пролива, уже совершенно смешались с японцами. Их место еще угадывалось по «фонтанам» ракет, взлетавших сплошным потоком, словно их спешили успеть истратить все до того, как живых на палубах не останется. Там сухо щелкали малокалиберные пушки и часто, длинно стучали пулеметы и винтовки, что-то горело и взрывалось.

Сколько судов участвовало в атаке, сказать было невозможно. Казалось – тысячи! Помимо того что удавалось выхватить взглядом, в обе стороны за пределами освещенных участков и по всему темному горизонту, словно небольшие искры, перемигивались частые вспышки дульного пламени разной яркости, цветов и размеров.

Создавалось впечатление, что из-за спины передовых цепей нападающих кто-то из глубины Корейского пролива открыл частый огонь в направлении стоянки. Командир трофейного транспорта ждал прилета массы снарядов, выпущенных из столь многочисленных стволов. Это ожидание буквально парализовало его на несколько секунд. Но кроме свиста постоянно пролетавших вокруг пуль и мелких всплесков от них и небольших снарядов на воде ничего не прибывало.