Перекресток трех дорог

– Меня спасло чудо. – Задержанный словно и не слышал слов полковник Гущина. – ОНА… Чудо – это ОНА. И потом ОНА сказала мне – это еще не конец. Даже у великих чудес бывают печальные концы. Потому что совсем скоро все вернется с новой силой.

– Что вернется?

– Болезнь. Сейчас, летом, временная передышка. Осенью, зимой ковид распространится так, как нам и не снилось. Люди будут умирать и умирать. И таким, как мы с вами, полицейский, не останется вообще никакой надежды. У меня туберкулез. «Корона» плюс тубик оставили меня почти без легких. Вам тоже стоит писать завещание, не дождетесь вы вакцинации. – Смоловский усмехнулся. – Но ведь столько дел, такие планы – у меня вон транспортная фирма, удивительно, но сразу после карантина начался резкий рост перевозок, трафик зашкаливает, только греби деньги лопатой. И это на фоне всеобщей стагнации и финансового упадка. У вас дела служебные, карьера. Разве вы готовы вот так безропотно, без борьбы все это оставить и…

– И что? – хрипло спросил Гущин.

– И умереть от ковида. От повторного заражения, потому что… так судьба приговорила? Я – нет. Я возжаждал, чтобы у чуда, которое произошло со мной, был не такой печальный конец.

– Вас отправят в тюрьму.

– Тюрьма – не смерть.

– Мне нужны подробности того, как вы убили Илью Громова, сотрудника вашей же фирмы.

– Больше я ничего вам не скажу.

– Это вы наняли частного детектива Колокольникова, чтобы следить за мной?

Петр Смоловский глянул на него. В его безмятежном и спокойном (была ли безмятежность признаком безумия?) взоре промелькнуло недоумение. Но он и на этот вопрос не ответил.

– Ладно, насчет убийства как хотите – у нас и так доказательств хватит, – произнес полковник Гущин. – Но ответьте хотя бы на вопрос, который не дает мне покоя с самого начала.

– Какой вопрос вам не дает покоя? – Убийца усмехнулся уголком разбитого в драке рта.

– При чем тут собаки?

Петр Смоловский смотрел на него теперь в упор.

– А это непременное условие, – шепнул он интимно, тоном настоящего заговорщика. – Это не обсуждается. Это константа. Так же, как и то, что все, все надо делать самому. Собственноручно. Только тогда это сработает. Спасет.

В этот момент полковник Гущин пришел к выводу, что перед ним все-таки сумасшедший.





Глава 35

Трапезы Гекаты




Когда Макар и Клавдий Мамонтов ввалились домой в два часа ночи, их и там встретила яростная канонада – ни Вера Павловна, ни Маша не спали. На приятелей посыпался град гневных вопросов: «Где вас носило? Что с Сашенькой?»

– Мы были на работе, – нарочито спокойно ответил Макар. – Это что еще за переполох в курятнике, а? Привыкайте, леди. У нас рабочий день не нормированный. Вот он, – кивок на Клавдия Мамонтова, – герой нашего времени – задержал опасного маньяка. Не маньяк, а просто космос… Когда задушил я восьмую старушку, меня над покойницей прямо скрутили!

– Макар, поэзия куртуазных маньеристов в данном случае неуместна, – сухо осадила его Вера Павловна, сверкнув очками. – Мы все чрезвычайно беспокоились за Сашеньку. Такие поступки со стороны вас, его отца, свидетельствуют о полном непонимании состояния, в котором находится пятимесячный младенец.

– Сашхен спит. – Клавдий Мамонтов передал Маше крепко спавшего на его руках ребенка.

Сашенька спокойно уснул прямо в машине по пути домой. Макар сел за руль сам, потому что Мамонтову с пораненной рукой было трудно вести автомобиль, а вот мальчика держать он мог. И за все время Сашенька даже не проснулся.

Вера Павловна окинула взглядом забинтованного Клавдия и, как обычно, словно весь инцидент уже был исчерпан, велела:

– Ступайте мыть руки.

Они не только руки вымыли, но и приняли душ – каждый в своей ванной. Женщины ушли спать, а Клавдий и Макар, забрав из холодильника на кухне остатки ужина, заварив себе крепкого чая, расположились в гостиной. Сашенька спал у себя в детской, на столике рядом с кроваткой Макар поставил радионяню, а второй передатчик забрал в гостиную. Сон бежал от них с Мамонтовым – уж слишком много событий произошло.

– Ekataia, – произнес вдруг Макар тихо, словно выдохнул.

– Что?

– Гекатеи! – Макар сорвался с кресла и покинул гостиную.

Через минуту он появился со старым английским сундуком из тех, что продают в лавках в Лондоне на антикварном рынке Портобелло. Подобные сундуки были в ходу у английских моряков и миссионеров. Он шлепнул тяжелый сундук на пол, открыл. Тот был битком набит книгами. Макар начал что-то лихорадочно искать. Вытащил потрепанного вида книгу на английском.

– Второй том «Энциклопедии религии и этики», статья Смита 1937 года «Трапезы Гекаты». Клава, как только мы увидели тот первый труп на сосне на перекрестке трех дорог, я пытался вспомнить – что-то такое я уже слышал или читал, где-то подобные вещи мне встречались. И сегодня, когда ты с нашим психом бился, меня озарило. Трапезы Гекаты! – Макар начал листать сборник, ища статью.

– Богини подземного мира? – усмехнулся Клавдий Мамонтов. – Ты же про Артемиду Эфесскую вроде как сначала говорил.

– Статуэтка в офисе Артемиды Многогрудой, а детали, которые мы наблюдаем практически во всех убийствах… смотри, что Смит пишет обо всем этом. Геката – богиня подземного мира и богиня мертвых. В ипостасях Черной Матери и Доброй богини, о которой еще Роберт Грейвс писал, она богиня Луны и богиня дорог. Впервые о ее культе упоминал грек Аристофан. В лунные ночи Геката выходит из царства мертвых и бродит по дорогам, встретить ее можно на перекрестке трех дорог, из которых она сама выбирает, какая будет главной, определяющей. На таких перекрестках ей в древности приносили жертвы. Так называемые трапезы Гекаты – подношения. В античности это была еда – часто молоко и мед…


– Молоко и мед? – переспросил Клавдий Мамонтов.

– Да, и хлебцы, и фиги, инжир… Однако главными подношениями являлись жертвенные животные. Собаки. Их убивали, а трупы их оставляли Гекате на перекрестке. – Макар глянул на приятеля. – Однако в тяжелые времена бедствий, катастроф и болезней жертвы могли быть иного рода. Это было попыткой смягчить Энтимион – гнев Гекаты, совершить обряд Катарсии – очищения, умиротворения, связанный с защитой себя и близких от зла, от болезней, от предначертаний судьбы.

– Что ты хочешь сказать, цитируя этнографа-англичанина?

– Ничего. – Макар скользил глазами по строчкам книги. – Любопытные совпадения, не находишь?

– Культ Гекаты? – Клавдий Мамонтов усмехнулся. – Вам бы с отцом моим поговорить на эту тему, вы точно родственные души. Но статуэтка в офисе была не Гекаты, а Артемиды Эфесской.

– Гекату вообще нечасто изображали в античные времена. Словно избегали ее портретов. До наших дней дошло всего несколько ее статуй. Взгляни, древние всегда представляли ее трехглавой. Три образа, три ипостаси. И каждая не похожа на другую.

Он показал Клавдию Мамонтову иллюстрацию в сборнике.

Женская фигура. Трехглавая. Важное и спокойное выражение всех трех лиц. Ничего ужасного или отталкивающего в чертах. Три головы, три лица, три короны-венца.

– Смит в статье пишет о ней – грозная, беспощадная богиня подземного мира, но она же защитница, ее прообраз Великая Мать Палеолита, центральная фигура самого древнего, архаичного культа в истории человечества. Культа самой Земли – основы всех религий.

– Насколько я знаю, ни культ Гекаты, ни другие античные культы мертвых не подразумевали человеческих жертвоприношений, – возразил Клавдий Мамонтов. – Если ты к этому клонишь, умник.

– В обычные, нормальные времена – да, но не в годину глобальных бедствий и потрясений. В записках Апронении Авиции, пережившей нашествие готов на Рим в пятом веке, сказано, что ради спасения семьи и дома они в имении посвятили Ларам – домашним божествам – мальчика-раба. Частное домашнее кровавое жертвоприношение. Ритуал.

– Макар, оглянись вокруг, – усмехнулся Клавдий Мамонтов. – Это ведь даже не Англия. Это Россия. Это Балашиха, Фоминово, Расторгуево, станция Павелецкой дороги, это Кириллово-Глинищевская пустынь с ее монастырем. Это Пужалова гора! Какие Трапезы Гекаты?! Ты бредишь, братан?

– Ладно. – Макар закрыл книгу и бросил ее назад в старинный сундук. – Я просто вдруг вспомнил, где я все это уже встречал. Совпадения можно принять к сведению, можно отмести. Время покажет.

В четыре часа утра сон все же сморил их. Но в половине седьмого они снова были на ногах. Клавдий Мамонтов позвонил полковнику Гущину.

– Наш в Балашихе, велел нам приехать к восьми утра туда, – сообщил Мамонтов приятелю. – Вроде остыл.

– Сказал, как там дела? Что Смоловский?

– Буркнул лишь, что фигурант показаний не дает.

– А я в этом и не сомневался. – Макар помолчал. – Ты видел его лицо, когда он пытался и тебя там убить? И моего сына?

В доме снова все встали рано. Девочки проснулись.

– Лида, подойди ко мне, – строго обратился Макар к своей младшенькой.

Лидочка в махровом халатике с распущенными светлыми волосами подошла – ангел, а не ребенок.

– Лида, это как понимать, а? – спросил Макар совсем строго и печально. – Ты – ябеда, оказывается, Лида? Ты нас выдала. Наябедничала на нас полковнику.

– Макар. – Клавдий Мамонтов развел руками.

– Тихо. Настал час отца – время воспитания малолеток. – Макар наклонился к трехлетней дочке, дальше он говорил с ней по-английски и тут же переводил фразы на русский. – Я тебя о чем просил? Ты помнишь? Я сказал – нам с Клавдием надо потихоньку уйти из дома. Незаметно. Я тебя просил не выдавать нас. Сказать, что мы ушли за мороженым. А ты что сказала полковнику? Ты подслушала наш разговор? А это честно – подслушивать, а потом ябедничать? Ты подслушала нас и запомнила, что мы упоминали станцию. А это нечестно. Это плохо. Очень плохо.

Трехлетняя Лидочка опустила головку. Насупилась.

– Разговоры взрослых подслушивать не годится, Лида. А тем более ябедничать. Так только очень скверные люди поступают, понимаешь? Я разочарован. И ты меня очень сильно огорчила. – Макар тяжко вздохнул, окончательно перейдя на русский.

Молчаливая Августа обняла Лидочку за плечи, словно заступалась за нее перед отцом. Но Лидочка стряхнула с себя руку сестры, выпрямилась. Глянула на отца, на Мамонтова, сверкнула голубыми глазками, полными слез, и выбежала вон.

– Вот заревела, я окончательно в тебе разочарован, – вдогонку ей бросил Макар.

– Слушай, прекрати, – урезонивал его Клавдий Мамонтов. – Августа, пойди успокой ее. Ничего страшного не произошло. Полковник и сам догадался, где мы. Она никакая не ябеда.

Лидочка явилась через десять минут, когда они уже одевались, чтобы ехать. Вместо махрового халатика на ней было розовое подпоясанное кимоно для карате и брючки – хаками. Она вышла в центр холла, глянула на отца, босая и решительная, сложила ручки в церемонном приветствии и поклонилась.

– А, вот так, значит. – Макар кивнул. – Вопросы чести решаем на татами, да? Я готов.

Клавдий Мамонтов дар речи потерял. Не знал, как реагировать. Лидочка, которая и ему и отцу доходила только до колена, пригнулась и пошла на отца в атаку, вскинув ручку над головой. Макар согнулся и легким движением руки парировал ее карате-удар, а потом перекувырнулся через голову, обернулся – Лидочка снова его атаковала – сосредоточенно и спокойно. Маленькая ручка ее совершила отработанное движение, Макар снова парировал удар и опять перекувырнулся через голову. Лидочка издала боевой вопль, ринулась на него, обхватила руками его за ноги, за колени – Макар упал на спину, как подкошенный, нелепо дергая руками и ногами, а Лидочка ползла по нему настойчиво и храбро. Повернулась, маленькими ножками сделала вполне профессиональный захват за шею – ножницы, сама заваливаясь на спину, увлекая за собой руку отца.

Макар застучал по полу свободной рукой – все, все. Сдаюсь!

Клавдий Мамонтов отвернулся – его душил смех.

– Честь превыше всего. – Макар сел и привлек к себе Лидочку. – Урок усвоен. Ты все сделала правильно. А ябедничать ты больше никогда не станешь.

– No, no, нет, – Лидочка покачал головкой. – Swear my honor [11].

Макар легко, пружинисто в одно движение поднялся с пола, держа дочь на руках. Поцеловал.