Перекресток трех дорог

Полковник Гущин тепло, проникновенно глянул на старуху гувернантку. И Клавдий Мамонтов, которого душил смех, понял – эти двое нашли друг друга.

Вымыли тщательно руки в разных ванных. Вытерли полотенцами египетского хлопка.

Макар представил полковнику дочек. Старшая Августа продолжала внимательно разглядывать нового человека, появившегося в доме. Маленькая, живая, как ртуть, Лидочка что-то сначала засмущалась. Маша принесла Сашеньку, вооружившегося погремушкой. В кружевном английском винтажном чепчике и вязаной белой курточке, в ползунках он был похож на фарфоровую куколку с голубыми глазками. Увидел Клавдия Мамонтова и счастливо заулыбался ему беззубым ртом.

– Определенно он именно вас считает своим отцом, – констатировала Вера Павловна.

Макар наклонился к сыну, тыкая себя пальцем в широкую выпуклую грудь, обтянутую белой футболкой с черепом.

– Саша, слушай сюда! Я, я твой отец! А этот здоровый – он… считай, он твой ангел-хранитель. Он тебя от тюрьмы спас. Понял? А то бы загремел ты в тюрьму в грудном возрасте. И клеймо на всю жизнь. Правда, полковник? – Макар обернулся к Гущину. – Его, моего маленького, с моей бывшей по этапу хотели в Читу отправить, в колонию.

Гущин медленно подошел к ним. Он испытывал странное чувство в этом доме – богатом, таком безалаберном и теплом, полном детей, света, пропитанном чем-то очень старым, знакомым и одновременно новым, неизвестным. Но не пугающим, а словно целебным… пусть и нарочито искусственным, ошеломляющим, но вместе с тем таким живым… живым…

Сашенька улыбнулся и отцу беззубым ртом, но протянул свою крохотную ручку не ему, а полковнику Гущину.

Тот после минутного колебания взял его ручку, пожал.

– Привет. Ты, значит, Саша, будешь? А я… Меня дядя Федор звать, как в том мультике. Или ты еще мульты не смотришь?

– Все он уже смотрит и все понимает, бедовый ребенок, – ответила Маша-горничная. – Девочки с утра стриминговый канал смотрели по телевизору, и он с ними в своей переносной колыбельке, на бочок перевернулся! Смеется! Потом я делами занялась на кухне. А он спал, маленький наш, без задних ног. Весь день проспал. Поест и опять спит. А сейчас проснулся. И всю ночь колобродничать снова будет – это я вам говорю!

– У малыша ненормальный режим, – сухо констатировала Вера Павловна. – Надо что-то с этим делать. Я проконсультируюсь по телефону с детским врачом.

– Он отца ждет, орелик мой сизокрылый! – Макар забрал сына на руки, оглядел девочек. – Ну а вы что, мои принцессы? Почему до сих пор не в кровати?

– Мы тебя все ждать, – рассудительно ответила маленькая Лидочка, – и тебя. – Она повернулась к Клавдию Мамонтову. – Ты как White Knight in Alice book [6]. Августа тебя нарисовать. Хотя и не сказать никогда, что это есть ты. Она в тебя fall in love [7].

– Лида! – воскликнула гувернантка Вера Павловна. – Это неприлично. И мы условились, дома мы больше говорим с тобой по-русски. По-английски только на наших уроках.

– Мы страдать! Мы скучать! – Трехлетка Лидочка подпрыгнула на своих тоненьких, как спички, ножках. – А кого убивать? Где?

– Мы ничего ей не говорили, она сама утром услышала ваш разговор, – быстро ввернула Маша. От волнения она так и колыхалась всем своим полным телом. Поглядывала на Клавдия Мамонтова.

– Никого никто не убил. – Клавдий Мамонтов решил – пора! Надо всех успокоить. – Просто есть очень-очень нехорошие дяди…

– Отвратные мужики, – подхватил Макар. – Ну, как орки или тролли из Хоббита. Но мы с ними разберемся. Полковник вон их как клопов всех передавит.

– Colonel? O, my admiration to you! [8] – Лидочка совсем по-взрослому светски отвесила Гущину комплимент и сделала реверанс.

Горничная Маша вперевалочку побрела готовить комнату и ванну для полковника. Макар пощекотал сына и скорчил ему потешную мину.

– Девчонки, все – закон и порядок вступают в свои права. Мы с друзьями перекусим – дружеская пирушка, мы как рыцари Круглого стола. А вы, Белоснежки, спать.

– Мы с Августой не хотеть спать. Папа, мы тебя так ждать! Это не есть честно.

– Папа всегда честен и открыт. – Макар пытался отцепить ручки Сашеньки от своих светлых волос цвета спелой ржи, которые тот со счастливым видом пытался выдрать. – Так, ладно. Чувствую, назрел маленький домашний раскарданс. Желаете безобразий?

– Да! Yessss! – воскликнула Лидочка и толкнула тихую Августу. – Pleeease!

– Их есть у меня! – Макар как предводитель домашней орды двинулся по анфиладе купеческих комнат, торжественно неся сына, дочки за ним. Следом семенила Вера Павловна, бубнившая:

– Да что же это такое? Да ни в какие уже ворота… Как воспитывать детей, когда их отец как мальчишка сам и потакает…

Клавдий Мамонтов пошел за ними. Полковник Гущин… он помедлил, снял пиджак, распустил галстук и тоже двинулся следом, еще не понимая, что это за бардак такой кругом и вообще куда он попал? И почему ему вдруг так хорошо здесь… как давно уже не было нигде и ни с кем.

Макар привел их в пустую комнату, где стояли только рояль и потертое кожаное вольтеровское кресло у окна, возле которого валялись толстые тома. Открыл крышку. Передал Сашеньку вернувшейся на шум Маше.

Он сел за рояль. И заиграл Wonderful… Wonderful Life [9].

Запел. И Клавдий Мамонтов поразился, как необычно и классно звучит в его исполнении знакомая с детства песня. Макар играл одной рукой, с джазовыми вариациями, а другой отбивал ритм по крышке рояля.

И Мамонтов не выдержал – сел на подлокотник кресла, поднял с пола увесистый том Вестника Британского исторического общества и забарабанил по нему, подмигнув подскочившей Августе. И вот уже и она барабанила – пусть и не в такт по спинке кресла.

Wonderful… wonderful life… Чудесная жизнь…

Лидочка пустилась в пляс по комнате, кружилась и прыгала под музыку. А Макар пел:

I need a friend to make me happy… Нужен мне только друг для счастья…

Только друг…

Только дом…


Только свет…

Только любовь…

Полковник Гущин – человек по натуре жесткий и не сентиментальный, сильно изменившийся за время своей болезни, однако все же в главном оставшийся прежним, внезапно понял – этот миг… песня на чужом языке… их лица… их счастливые лица, их смех… все это надо крепко, очень крепко ему запомнить. Положить на самое дно сердца.

Потому что – наступит момент, когда именно это только и поможет.

Останется в памяти не просто как момент мимолетного эфемерного счастья.

Но станет звездой путеводной. Спасет в той тьме, что все ближе.

Что уже рядом.





Глава 21

Камеры, на которых вроде как никого не видно




Утром собирались на работу все втроем – и в нормальное время. Полковник Гущин попросил и Мамонтова и Макара взять с собой ноутбуки. В доме проснулись только взрослые, дети на этот раз крепко спали. Завтраком горничная Маша накормила их таким, какого полковник Гущин никогда в жизни не ел – с английскими булочками «сконс», тающими во рту от масла.

Клавдий Мамонтов вспомнил, как вчера после ужина Макар сразу забрал Сашеньку. Мамонтов снова предложил сменить его среди ночи, но Макар отказался. Они с сыном спали спокойно в эту ночь, Макар просыпался по будильнику, только чтобы покормить ребенка из бутылочки.

Полковник Гущин сказал, что ему надо взять вещи из дома, и перед работой они все же отправились к нему на квартиру и загрузили сумку с вещами и чехол со сменным костюмом в багажник внедорожника Мамонтова (на этот раз он был за шофера, давая Макару возможность отдохнуть).

В Главк в Никитском переулке все трое попали не обычным путем – через КПП, а снова через ворота и внутренний двор. Клавдий Мамонтов думал, что полковник Гущин поднимется к себе в криминальное управление по пожарной лестнице, по которой никто не ходил, но нет! И тут их ждали сюрпризы!

Полковник Гущин направился к старой пристройке во дворе, приткнувшейся между библиотекой Главка и общим с министерством тиром. Часть пристройки занимал склад для вещдоков. А тесное помещение, примыкавшее к библиотеке, полковник Гущин приказал освободить и там – на первом этаже – оборудовал себе кабинет с отдельным входом: стол, стул, сейф для документов, оружейный сейф, кулер для воды, телефоны спецсвязи, ноутбук и… канистры с санитайзером у двери, хоть залейся!

Полковник Гущин с Макаром остались в этом причудливом рабочем «офисе» – Макар зашел в библиотеку рядом и попросил там еще два стула и какой-нибудь приставной столик, припер все это сам. А Гущин в перчатках, вооружившись двумя тряпками, методично протирал стол, подоконник, дверные ручки, сейфы санитайзером, брызгая его обильно и на пол. Делал все лично, потому что уборщице не доверял.

Клавдия Мамонтова он послал наверх к себе в приемную, предварительно позвонив своему секретарю. Мамонтов шел по коридорам Главка – здесь все тоже сильно изменилось в период пандемии. Сотрудники поделились, как и везде, на «масочников», по-прежнему ходивших так, хотя строгий запрет на ношение масок в помещениях сейчас и не действовал, и пофигистов, делавших вид, что все как прежде и вообще ничего в мире не случилось.

Юный секретарь Гущина корпел в приемной над документами в маске и перчатках! Все это по строгому приказу полковника. Он сразу кивнул Мамонтову на два офисных лотка, доверху заполненных накопившимися документами на подпись, сводками, папками.

– Флешки из розыска – весь материал на них по камерам наблюдения. Пленки, изъятые по двум эпизодам, только сейчас пришли, – сообщил секретарь. – Ну как он там? Я его три дня уже не видел! Со мной только по телефону общается. Совещание в «зуме» проводил, оперативку тоже. Все ждем, когда он в себя придет. Вирус-то, он ведь и на психику, как говорят, влияет.

– Федор Матвеевич совершенно нормален, – ответил ему Мамонтов, забирая лотки и папки, – просто никак не справится со стрессом. Но это пройдет.

– Вопрос – когда? – Юный секретарь-лейтенантик вздохнул. – Скажите ему – я опять тест сдал, отрицательный у меня. А то он меня в свою «каморку Папы Карло» даже на порог не пускает – все через фрамугу с улицы у меня забирает. А если это у него уже никогда не пройдет? Как он работать станет?

Что мог Клавдий Мамонтов ответить лейтенанту полиции, переболевшему бессимптомно и даже не заметившему, как многие, свою болезнь?

В «каморке папы Карло» Гущин попросил их с Макаром разобраться с флешками – с записями камер наблюдения. К ним прилагался подробный отчет, где черным по белому написали – ничего, представляющего оперативный интерес, на пленках с камер не обнаружено. Сам Гущин, нацепив перчатки, занялся подписанием документов и чтением министерских депеш.

Клавдий Мамонтов и Макар начали смотреть записи. Они делились на группы – записи камер торгового центра в Фоминове, записи камер парковки – там же. Видео с дорожных камер в Одинцове в районе Борков. И флешка под номером 13 – к ней не было пояснительной записки.

Помня о показаниях официантки, они внимательно просмотрели сначала записи с камеры на парковке перед торговым центром в Фоминове. И не увидели на них двух женщин в период с четырех часов до восьми вечера. На парковке были женщина с детьми и семейная пара. И все. Просмотрели они и записи камер торгового центра. На это ушло два с половиной часа – камеры имелись у входных дверей и у магазина «Азбука вкуса». И здесь ноль.

– Вероника Лямина и та незнакомка на парковку не приходили, официантка ошиблась, – сказал Мамонтов. – И в торговый центр после кафе они не заходили. Если они и отправились куда-то вместе, то не туда.

– Погоди-ка… это ведь церковь возле торгового центра. – Макар кликнул, и расплывчатый кадр застыл на экране ноутбука. – Магазин, а рядом церковь… тут смазано все… но ты видишь?

– Ничего не видно, Макар.

– А так. – Макар попытался укрупнить. – Силуэт. Женщина. Невысокая, приземистая… как наша повешенная и как та из монастыря, с которой Лямину свидетельницы перепутали. Иезавель… Вот – на ступеньках церкви.

– Ничего не видно, это просто тень.

– Федор Матвеевич, взгляните сами, – попросил Макар, поворачивая к Гущину, поглощенному документами, свой ноутбук.

– Смутно все, – полковник Гущин снял очки, прищурился, затем снова очки надел. – Но вроде кто-то есть, да… И церковь опять выплывает. Надо съездить туда, порасспрашивать их.

– Можно позвонить, в храмах тоже есть телефоны, – усмехнулся Макар.

Он погуглил, нашел в интернете адрес фоминовской церкви и позвонил. Ему ответила работница храма, он долго и вежливо-витиевато ей объяснял ситуацию.

– Мы открыты, но не служим, – ответила работница храма. – Наш прежний настоятель служить не может, ему за восемьдесят, он боится в храм приходить. А нового пока епархия не назначает. И прихожан мало. Женщины, говорите? В брюках обе? Одна в кожаных даже? Нет, таких точно у нас не было, я в тот день сама на свечном ящике сидела, больше-то некому. Я бы таких приметила и точно в храм не пустила.