Пение пчел
Часть 24 из 34 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Франсиско опешил, услышав от Эспирикуэты столько связных слов. Желание выращивать табак было для него новостью.
– Табак выращивали еще до сахарного тростника, но он плохо растет в наших краях. А ты, между прочим, уже девятнадцать лет не выполняешь наш уговор. Давай условимся: ты делаешь то, что говорят, или уходишь. Выращивание апельсинов тебе ничего не будет стоить. Я привезу саженцы. А ты их посадишь и будешь за ними ухаживать. Апельсины отлично продаются, кроме прочего, так у нас никто не отнимет землю, Ансельмо.
Тишина.
– Увидимся в субботу. Я помогу тебе начать.
62
– Так у вас никто не отнимет землю.
– Ну да. Ладно, увидимся в субботу.
В тот день, вместо того чтобы поливать маис, Ансельмо Эспирикуэта решил потренироваться стрелять из маузера.
63
Я никогда не забуду эти дни напряженного ожидания. Забравшись в грузовик, я воображал, что убегу вместе с цирком и научусь, как Пелудо, настоящее чудо, петь под водой. Не то чтобы я собирался зарабатывать этим на жизнь, но почему-то мне представлялось, что если кто-то способен петь в такой чужеродной и враждебной стихии, как вода, первым делом он должен научиться дышать, как рыба.
Что, если это умение принесет мне множество удивительных приключений, о которых потом можно будет рассказать?
Сколько суббот было у меня за спиной? Шел апрель 1929 года, а значит, в моей жизни их было триста шестьдесят четыре. За свои почти семь лет я пережил семь Великих суббот, которых ждал с нетерпением: после унылого однообразия, которое традиционно приносил с собой Великий пост, в Линарес возвращались яркие расцветки и всяческая активность. Были и другие желанные субботы, например те, когда мы отправлялись на ярмарку в Вильясеку, где проходили лучшие скачки на четверть мили, для меня – целое событие. Или же летние субботы, которые мы с кузенами проводили на ранчо, стараясь как можно дольше простоять в заводях возле реки – вот почему мне так хотелось овладеть таинственным искусством Пелудо, умевшего петь под водой.
Эта суббота была для меня не просто субботой, а субботой из суббот: мой седьмой по счету день рождения совпадал с шоу под водой и собранием всех жителей города, желавших взглянуть на необычайное явление. Я воображал, будто всю эту суету затеяли специально для того, чтобы меня порадовать. Я представлял, как посреди спектакля голос Пелудо, забулькав из-под воды, отчетливо произнесет: а где именинник? И тут вперед выйду я. Ожидание было бесконечным.
В эти мучительные учебные дни, остававшиеся до субботы – такой желанной, такой долгожданной, такой всецело моей, – учителя и ученики говорили об одном и том же. «Невозможно, – повторяли взрослые. – Это невозможно». – «Но он же обещал, – возражали дети. – Он говорил про это в громкоговоритель, и мы все слышали!» Можно подумать, слова, сказанные в громкоговоритель, дают какую-то гарантию. И те и другие собирались послушать подводное пение: удочка была заброшена, и каждый из нас был рыбой, готовой клюнуть.
За два дня до обещанной субботы люди на улицах останавливались переброситься парой словечек и невзначай спрашивали друг друга: «Ты пойдешь?» И ни слова больше. Никому не приходило в голову уточнять, о каком событии идет речь и о каком дне. Все знали и с готовностью отвечали:
– Значит, увидимся! Ты в котором часу выходишь?
– Начало в пять.
– Лучше прийти пораньше. И еды с собой захватить.
– Конечно! Заодно устроим пикник.
– Захвати бутерброды и лимонад.
– Давай в двенадцать.
– Выберем место получше.
Выбрать хорошее место казалось первостепенной задачей. В тот день даже бакалейщик Абрахам в четыре пополудни закрыл свою лавку. Батраки требовали у хозяев, чтобы те позволили им работать всего полдня. Военные казармы, которые вот уже несколько лет располагались в здании больницы, самом большом в городе, выставили охрану, состоящую всего из двух солдат, которых за что-то наказали, остальные же отправились на спектакль. Отцы семейств, даже самые заядлые скептики, не смогли запретить своим отпрыскам субботнюю вылазку. Все, за исключением моих родителей.
Каждый из оставшихся пяти дней дома проходила очередная кампания, дабы убедить папу и маму пойти на спектакль, однако ни одна из них не увенчалась успехом. Думаю, папа и мама были единственными, кто категорически отказывался платить по двадцать сентаво за то, чтобы взглянуть на мошенника, воспользовавшегося доверчивостью линаресцев. Не сломили их и мои уверения в том, что туда пойдут все мои друзья, а у меня день рождения. Меня не слишком пугали эти разговоры. Ведь Симонопио дал слово, что отведет меня на реку. А родители как хотят, это их дело.
Долго ли, коротко ли, время неуклонно движется вперед, и, песчинка за песчинкой, долгожданное событие наступает, молодой человек. Итак, пришла суббота, которую с таким нетерпением ждал весь Линарес.
64
Она воспитывала своих детей строго, далеко не на каждую просьбу или предложение звучал положительный ответ, однако ближе к субботе Беатрис Кортес-Моралес устала отвечать: «Нет, нет, нет, пожалуйста, оставь меня в покое», поскольку ее собеседник, несмотря на возраст – а может, благодаря ему, – был неумолим и ей не удавалось переломить его упрямство.
За последние пять дней, которые показались ей неделями, она несколько раз готова была дрогнуть и ответить: «Ладно, иди любуйся на этого Пелудо, на это так называемое чудо, на никчемного мошенника». Но на субботу у семьи уже появились планы, и планы эти не предусматривали потерю времени и денег на выходца из какой-нибудь дальней деревни, который за десять лет жизни в окрестностях Линареса только и делал, что вымогал у добрых граждан деньги всякими хитростями. Родители не сомневались: в эту субботу публику в очередной раз обманут.
Беатрис понятия не имела, что ожидает зрителей, собравшихся, чтобы взглянуть на спектакль с участием водяного певца, и догадывалась, что людям просто необходимо было развеяться после минувших, а также предстоящих трудных лет, а потому неудивительно, что даже самые недоверчивые поддались зудящему любопытству. Желание взглянуть на Пелудо было всего лишь предлогом.
Уж если Пелудо дает спектакль, почему бы не развлечься в этот ленивый теплый весенний денек на берегу реки, в тени деревьев, в кругу семьи, наслаждаясь играми и вкусной едой среди друзей? Беатрис подозревала, что кое-кто с нетерпением предвкушает окончание гуляний, когда мошенник будет освистан – она была уверена, что заслуженно, – после обещанного подводного пения. Двадцать сентаво с человека стоили того, чтобы отлично провести день с друзьями и соседями на свежем воздухе, а затем насладиться массовым освистанием – возможно, его предвидели и сами зачинщики праздника, и жулик, который его заслужил. За двадцать сентаво с носа они на многие годы получат отличный анекдот, чтобы пересказывать друг другу, а значит, деньги в любом случае не будут потрачены впустую.
Решительно все – и доверчивые, и циники – встретятся в тот день у мельницы Ла-Вердад. Батраки Франсиско тоже потребовали отпустить их пораньше, и если Франсиско-младшего родители вести на спектакль отказались, батракам никто не запрещал посетить представление. Франсиско пытался было их урезонить, но если им так приспичило потратить двадцать сентаво на сущий идиотизм – что ж, они имели право. Утром Франсиско-младшего разбудили пораньше.
– Отправишься на работу вместе со мной, – сказал отец.
– А когда вернешься, тебя будет ждать вкусный торт, – добавила мама. – Как тебе эта идея?
Так они нашли способ перебороть непоколебимое упрямство мальчика, желавшего во что бы то ни стало увидеть Пелудо. Франсиско-старшему не удавалось переупрямить Франсиско-младшего, однако он твердо решил следовать своему плану, пусть даже с некоторыми поправками: он повезет Франсиско-младшего сажать апельсиновые деревья, которые отныне будут расти на земле, принадлежащей Эспирикуэте. Франсиско считал, что настала пора приучать мальчика к труду на земле, которая рано или поздно достанется ему по наследству. А еще ему хотелось наладить со своим единственным сыном более близкие отношения, которыми он до поры до времени пренебрегал, во-первых, из-за возраста, во-вторых, из-за своей непростой роли главы семьи в период невзгод.
В отсутствие пеонов и Эспирикуэты – Франсиско был уверен, что того на месте не окажется, очень уж неохотно он согласился на перемены, предложенные Франсиско, к тому же его, как и прочих, наверняка соблазняла идея собраться возле реки – они вдвоем посадят пять или шесть деревьев, устроят маленький пикник, а затем отец преподнесет сыну подарок на день рождения: старинное ружье двадцать второго калибра, принадлежавшее еще его деду.
– Не спорь, Беатрис, он уже достаточно взрослый. Конечно, прикасаться к нему он будет в моем присутствии.
Он научит мальчика обращаться с оружием, правильно целиться и стрелять, а также чистить ружье после использования. Франсиско надеялся, что подарок компенсирует обиду за то, что мальчика не пустили с толпой на реку, где всех ожидает разочарование. Кроме того, ружье означало общие интересы, отличную возможность больше времени проводить вместе и передать сыну знания, которые останутся с ним на всю жизнь. Ружье двадцать второго калибра – надежная вещь, которая прослужит долго, а затем перейдет по наследству к внукам.
К Франсиско-старшему это ружье также перешло в детстве от отца, и, получив его в подарок, он будто сразу возмужал, день ото дня упражнялся в стрельбе, сопровождая отца в поездках на ранчо, где приходилось остерегаться гремучих змей, нести ночные дежурства, ухаживать за скотом, который перегоняли на продажу в Техас, охотиться на белохвостого оленя, а затем вялить его постное мясо, для приготовления которого надобны только две вещи – солнце и соль, зато хватает такого угощения на целый сезон, пить горький черный кофе, сваренный без всяких фильтров в оловянной кастрюльке, и все это почти без разговоров, потому что отец говорил мало и только по делу.
Он ловил на лету и старался запомнить каждое слово, сказанное отцом. В этих словах всегда был какой-нибудь урок, нередко звучащий как шутка, и Франсиско не сразу понимал его важность – как, например, в тот раз, когда отец с притворно многозначительным видом изрек: «Белокурые люди более уязвимы, сынок, не выходи на солнце без шляпы». И еще: «Всегда ходи по теневой стороне улицы, так у тебя реже будут одалживать деньги».
Это был один из уроков, который я понял лишь спустя время. Почему у человека непременно попросят в долг, если он идет по солнечной стороне улицы, а не по теневой? Потому что такие люди – пижоны, заключил я, когда немного повзрослел и стал более восприимчив к сарказму, который частенько закрадывался в слова отца: когда есть тень, только пижоны шастают по солнцу.
Настал черед научить Франсиско-младшего ходить по теневой стороне улицы, рассказать про деда, про то, что получила семья благодаря его усилиям и потеряла из-за козней других людей. Он расскажет сыну о том, как печальна и болезненна смерть и абсолютно прекрасна жизнь, как важно найти себе достойную жену, но прежде – как ценна хорошая компания и с какой заботой и уважением следует относиться к тем, за кого ты в ответе. Он не знал, с чего начать, и признался Беатрис, что чувствует себя неуверенно, опасаясь, что не так мудр, как его отец.
– Как тронется повозка, так и начнешь потихоньку. Вовсе не обязательно обучать его всему за один день.
Верно: его отец потратил на это годы. И он наверстает, всему свое время. Пока Франсиско загружал в повозку привитые деревца, выращенные в его собственном питомнике, и пристраивал завернутые в брезент кирку, лопату и ружье, Беатрис занялась своими делами, рассчитывая хотя бы денек провести в покое, потому что Пола, Мати и новая служанка тоже отпросились со всеми на рек у.
– Мати, сделай им тако с яйцом, картошкой и чоризо. Хорошенько заверни и положи в корзину. И разлей лимонад по бутылкам, чтобы хватило на целый день. А ты, Луп…
Со дня смерти Лупиты прошло три года, но Беатрис до сих пор не привыкла к ее отсутствию и по-прежнему оговаривалась, произнося ее имя. Лупита, Луу… Луп… это было первое, что срывалось с ее языка, когда она обращалась к новой прачке.
Они наняли в Линаресе новую прачку, юную девушку из хорошей семьи, но Беатрис так и не смогла избавиться от тяжести, засевшей в сердце после смерти Лупиты. Привыкнуть к новой прачке она так и не сумела, несмотря на то что та была работящей, добродушной и терпеливой с Франсиско-младшим. Беатрис понимала, что она несправедлива к бедной Леонор – так звали девушку, – которая нанялась на работу, зная, что заменяет умершую, к тому же няня Пола и Мати чуть ли не ежедневно с поводом и без, то в открытую, то потихоньку вспоминали Лупиту: «Ай, как же мы скучаем по Лупите» или «У Лупиты белье было белоснежное».
– А ты, Леонор, – поправила себя Беатрис, – найди среди зимней одежды свитер для Франсиско, вечером будет прохладно. Вот бы он оказался ему впору! Пола, достань из сундука два одеяла и брось в повозк у.
Отлично, супруг и сын не замерзнут. Погода, в апреле обычно теплая, преподнесла неожиданный сюрприз: в эту субботу, в день рождения Франсиско-младшего, вопреки всем прогнозам, а заодно и логике утро выдалось зимним – было ветрено, пасмурно и холодно.
– Говорил мне вчера Симонопио, что сегодня будет холодно и надо одеться потеплее!
– Что ж ты вчера мне не сказал, малыш?
Ни сын, ни крестник ни о чем ее не предупредили, поэтому в последний момент она приказала отпереть сундуки, запертые, как ей казалось, до осени. В будущем году пусть стоят открытыми до июня, загадала она. В доме было прохладно, и Беатрис заодно вытащила свою шаль. Она чуть было не посочувствовала водяному певцу, который уже не мог отменить представление, а заодно и всем тем, кто отправится в этот холодный день на пикник любоваться дурацким спектаклем.
– Сеньора, из сундука с одеялами вылетела моль.
«Не одно, так другое! В этом доме вечно что-то случается», – подумала она.
– Идем, Пола.
Если моль не истребить вовремя, она за пару недель покончит со всем добром. Встревоженная Беатрис, как всякая хозяйка на ее месте, вплотную занялась этим делом, когда запряженная мулом повозка медленно выехала за пределы двора. Франсиско великодушно доверил имениннику править мулом. Беатрис этого не видела, она была расстроена и встревожена вторжением насекомых, к тому же ее тошнило от запаха камфары. Провожать мужа и сына она так и не вышла.
65
Рано утром к Симонопио явился Франсиско-младший, чтобы сообщить, что он не сможет пойти вместе с ним поглазеть на Пелудо.
– Поезжай с нами, Симонопио. Поработаем вместе.
Впервые мальчик отправлялся на плантации без него. Симонопио ехать отказался: это был первый случай, когда отец и сын собрались провести время вдвоем вдали от дома. С отцом мальчик будет в безопасности, решил Симонопио, а он тем временем спокойно отправится по своим делам. Это был веский предлог: ни за что на свете не пропустит Симонопио спектакль на мельнице.
Если бы его позвал крестный, он бы поехал без раздумий. Ему он ни в чем не осмелился бы отказать, даже если бы тот пригласил его на плантацию вместо того, чтобы смотреть на чудо. И тогда Симонопио провел бы весь день с ними, мечтая оказаться в другом месте, возле реки, где Педро Пелудо поет под водой без какого-либо устройства.
Он ждал этого дня с нетерпением, мечтая взять с собой и Франсиско, как они договаривались, потому что знал, что такого случая им больше не представится. Но ему было приятно видеть, как мальчик выезжает за ворота, управляя мулом, довольный тем, что его взяли на такое ответственное задание. Насколько он знал, отец и сын отправились на одну из плантаций. Во время отдыха они разведут костер, который спасет их от пронзительного холода. Пообедают вместе в тени какого-нибудь дерева, закутавшись в одеяла: он видел, как няня Пола положила их в повозку.
– Табак выращивали еще до сахарного тростника, но он плохо растет в наших краях. А ты, между прочим, уже девятнадцать лет не выполняешь наш уговор. Давай условимся: ты делаешь то, что говорят, или уходишь. Выращивание апельсинов тебе ничего не будет стоить. Я привезу саженцы. А ты их посадишь и будешь за ними ухаживать. Апельсины отлично продаются, кроме прочего, так у нас никто не отнимет землю, Ансельмо.
Тишина.
– Увидимся в субботу. Я помогу тебе начать.
62
– Так у вас никто не отнимет землю.
– Ну да. Ладно, увидимся в субботу.
В тот день, вместо того чтобы поливать маис, Ансельмо Эспирикуэта решил потренироваться стрелять из маузера.
63
Я никогда не забуду эти дни напряженного ожидания. Забравшись в грузовик, я воображал, что убегу вместе с цирком и научусь, как Пелудо, настоящее чудо, петь под водой. Не то чтобы я собирался зарабатывать этим на жизнь, но почему-то мне представлялось, что если кто-то способен петь в такой чужеродной и враждебной стихии, как вода, первым делом он должен научиться дышать, как рыба.
Что, если это умение принесет мне множество удивительных приключений, о которых потом можно будет рассказать?
Сколько суббот было у меня за спиной? Шел апрель 1929 года, а значит, в моей жизни их было триста шестьдесят четыре. За свои почти семь лет я пережил семь Великих суббот, которых ждал с нетерпением: после унылого однообразия, которое традиционно приносил с собой Великий пост, в Линарес возвращались яркие расцветки и всяческая активность. Были и другие желанные субботы, например те, когда мы отправлялись на ярмарку в Вильясеку, где проходили лучшие скачки на четверть мили, для меня – целое событие. Или же летние субботы, которые мы с кузенами проводили на ранчо, стараясь как можно дольше простоять в заводях возле реки – вот почему мне так хотелось овладеть таинственным искусством Пелудо, умевшего петь под водой.
Эта суббота была для меня не просто субботой, а субботой из суббот: мой седьмой по счету день рождения совпадал с шоу под водой и собранием всех жителей города, желавших взглянуть на необычайное явление. Я воображал, будто всю эту суету затеяли специально для того, чтобы меня порадовать. Я представлял, как посреди спектакля голос Пелудо, забулькав из-под воды, отчетливо произнесет: а где именинник? И тут вперед выйду я. Ожидание было бесконечным.
В эти мучительные учебные дни, остававшиеся до субботы – такой желанной, такой долгожданной, такой всецело моей, – учителя и ученики говорили об одном и том же. «Невозможно, – повторяли взрослые. – Это невозможно». – «Но он же обещал, – возражали дети. – Он говорил про это в громкоговоритель, и мы все слышали!» Можно подумать, слова, сказанные в громкоговоритель, дают какую-то гарантию. И те и другие собирались послушать подводное пение: удочка была заброшена, и каждый из нас был рыбой, готовой клюнуть.
За два дня до обещанной субботы люди на улицах останавливались переброситься парой словечек и невзначай спрашивали друг друга: «Ты пойдешь?» И ни слова больше. Никому не приходило в голову уточнять, о каком событии идет речь и о каком дне. Все знали и с готовностью отвечали:
– Значит, увидимся! Ты в котором часу выходишь?
– Начало в пять.
– Лучше прийти пораньше. И еды с собой захватить.
– Конечно! Заодно устроим пикник.
– Захвати бутерброды и лимонад.
– Давай в двенадцать.
– Выберем место получше.
Выбрать хорошее место казалось первостепенной задачей. В тот день даже бакалейщик Абрахам в четыре пополудни закрыл свою лавку. Батраки требовали у хозяев, чтобы те позволили им работать всего полдня. Военные казармы, которые вот уже несколько лет располагались в здании больницы, самом большом в городе, выставили охрану, состоящую всего из двух солдат, которых за что-то наказали, остальные же отправились на спектакль. Отцы семейств, даже самые заядлые скептики, не смогли запретить своим отпрыскам субботнюю вылазку. Все, за исключением моих родителей.
Каждый из оставшихся пяти дней дома проходила очередная кампания, дабы убедить папу и маму пойти на спектакль, однако ни одна из них не увенчалась успехом. Думаю, папа и мама были единственными, кто категорически отказывался платить по двадцать сентаво за то, чтобы взглянуть на мошенника, воспользовавшегося доверчивостью линаресцев. Не сломили их и мои уверения в том, что туда пойдут все мои друзья, а у меня день рождения. Меня не слишком пугали эти разговоры. Ведь Симонопио дал слово, что отведет меня на реку. А родители как хотят, это их дело.
Долго ли, коротко ли, время неуклонно движется вперед, и, песчинка за песчинкой, долгожданное событие наступает, молодой человек. Итак, пришла суббота, которую с таким нетерпением ждал весь Линарес.
64
Она воспитывала своих детей строго, далеко не на каждую просьбу или предложение звучал положительный ответ, однако ближе к субботе Беатрис Кортес-Моралес устала отвечать: «Нет, нет, нет, пожалуйста, оставь меня в покое», поскольку ее собеседник, несмотря на возраст – а может, благодаря ему, – был неумолим и ей не удавалось переломить его упрямство.
За последние пять дней, которые показались ей неделями, она несколько раз готова была дрогнуть и ответить: «Ладно, иди любуйся на этого Пелудо, на это так называемое чудо, на никчемного мошенника». Но на субботу у семьи уже появились планы, и планы эти не предусматривали потерю времени и денег на выходца из какой-нибудь дальней деревни, который за десять лет жизни в окрестностях Линареса только и делал, что вымогал у добрых граждан деньги всякими хитростями. Родители не сомневались: в эту субботу публику в очередной раз обманут.
Беатрис понятия не имела, что ожидает зрителей, собравшихся, чтобы взглянуть на спектакль с участием водяного певца, и догадывалась, что людям просто необходимо было развеяться после минувших, а также предстоящих трудных лет, а потому неудивительно, что даже самые недоверчивые поддались зудящему любопытству. Желание взглянуть на Пелудо было всего лишь предлогом.
Уж если Пелудо дает спектакль, почему бы не развлечься в этот ленивый теплый весенний денек на берегу реки, в тени деревьев, в кругу семьи, наслаждаясь играми и вкусной едой среди друзей? Беатрис подозревала, что кое-кто с нетерпением предвкушает окончание гуляний, когда мошенник будет освистан – она была уверена, что заслуженно, – после обещанного подводного пения. Двадцать сентаво с человека стоили того, чтобы отлично провести день с друзьями и соседями на свежем воздухе, а затем насладиться массовым освистанием – возможно, его предвидели и сами зачинщики праздника, и жулик, который его заслужил. За двадцать сентаво с носа они на многие годы получат отличный анекдот, чтобы пересказывать друг другу, а значит, деньги в любом случае не будут потрачены впустую.
Решительно все – и доверчивые, и циники – встретятся в тот день у мельницы Ла-Вердад. Батраки Франсиско тоже потребовали отпустить их пораньше, и если Франсиско-младшего родители вести на спектакль отказались, батракам никто не запрещал посетить представление. Франсиско пытался было их урезонить, но если им так приспичило потратить двадцать сентаво на сущий идиотизм – что ж, они имели право. Утром Франсиско-младшего разбудили пораньше.
– Отправишься на работу вместе со мной, – сказал отец.
– А когда вернешься, тебя будет ждать вкусный торт, – добавила мама. – Как тебе эта идея?
Так они нашли способ перебороть непоколебимое упрямство мальчика, желавшего во что бы то ни стало увидеть Пелудо. Франсиско-старшему не удавалось переупрямить Франсиско-младшего, однако он твердо решил следовать своему плану, пусть даже с некоторыми поправками: он повезет Франсиско-младшего сажать апельсиновые деревья, которые отныне будут расти на земле, принадлежащей Эспирикуэте. Франсиско считал, что настала пора приучать мальчика к труду на земле, которая рано или поздно достанется ему по наследству. А еще ему хотелось наладить со своим единственным сыном более близкие отношения, которыми он до поры до времени пренебрегал, во-первых, из-за возраста, во-вторых, из-за своей непростой роли главы семьи в период невзгод.
В отсутствие пеонов и Эспирикуэты – Франсиско был уверен, что того на месте не окажется, очень уж неохотно он согласился на перемены, предложенные Франсиско, к тому же его, как и прочих, наверняка соблазняла идея собраться возле реки – они вдвоем посадят пять или шесть деревьев, устроят маленький пикник, а затем отец преподнесет сыну подарок на день рождения: старинное ружье двадцать второго калибра, принадлежавшее еще его деду.
– Не спорь, Беатрис, он уже достаточно взрослый. Конечно, прикасаться к нему он будет в моем присутствии.
Он научит мальчика обращаться с оружием, правильно целиться и стрелять, а также чистить ружье после использования. Франсиско надеялся, что подарок компенсирует обиду за то, что мальчика не пустили с толпой на реку, где всех ожидает разочарование. Кроме того, ружье означало общие интересы, отличную возможность больше времени проводить вместе и передать сыну знания, которые останутся с ним на всю жизнь. Ружье двадцать второго калибра – надежная вещь, которая прослужит долго, а затем перейдет по наследству к внукам.
К Франсиско-старшему это ружье также перешло в детстве от отца, и, получив его в подарок, он будто сразу возмужал, день ото дня упражнялся в стрельбе, сопровождая отца в поездках на ранчо, где приходилось остерегаться гремучих змей, нести ночные дежурства, ухаживать за скотом, который перегоняли на продажу в Техас, охотиться на белохвостого оленя, а затем вялить его постное мясо, для приготовления которого надобны только две вещи – солнце и соль, зато хватает такого угощения на целый сезон, пить горький черный кофе, сваренный без всяких фильтров в оловянной кастрюльке, и все это почти без разговоров, потому что отец говорил мало и только по делу.
Он ловил на лету и старался запомнить каждое слово, сказанное отцом. В этих словах всегда был какой-нибудь урок, нередко звучащий как шутка, и Франсиско не сразу понимал его важность – как, например, в тот раз, когда отец с притворно многозначительным видом изрек: «Белокурые люди более уязвимы, сынок, не выходи на солнце без шляпы». И еще: «Всегда ходи по теневой стороне улицы, так у тебя реже будут одалживать деньги».
Это был один из уроков, который я понял лишь спустя время. Почему у человека непременно попросят в долг, если он идет по солнечной стороне улицы, а не по теневой? Потому что такие люди – пижоны, заключил я, когда немного повзрослел и стал более восприимчив к сарказму, который частенько закрадывался в слова отца: когда есть тень, только пижоны шастают по солнцу.
Настал черед научить Франсиско-младшего ходить по теневой стороне улицы, рассказать про деда, про то, что получила семья благодаря его усилиям и потеряла из-за козней других людей. Он расскажет сыну о том, как печальна и болезненна смерть и абсолютно прекрасна жизнь, как важно найти себе достойную жену, но прежде – как ценна хорошая компания и с какой заботой и уважением следует относиться к тем, за кого ты в ответе. Он не знал, с чего начать, и признался Беатрис, что чувствует себя неуверенно, опасаясь, что не так мудр, как его отец.
– Как тронется повозка, так и начнешь потихоньку. Вовсе не обязательно обучать его всему за один день.
Верно: его отец потратил на это годы. И он наверстает, всему свое время. Пока Франсиско загружал в повозку привитые деревца, выращенные в его собственном питомнике, и пристраивал завернутые в брезент кирку, лопату и ружье, Беатрис занялась своими делами, рассчитывая хотя бы денек провести в покое, потому что Пола, Мати и новая служанка тоже отпросились со всеми на рек у.
– Мати, сделай им тако с яйцом, картошкой и чоризо. Хорошенько заверни и положи в корзину. И разлей лимонад по бутылкам, чтобы хватило на целый день. А ты, Луп…
Со дня смерти Лупиты прошло три года, но Беатрис до сих пор не привыкла к ее отсутствию и по-прежнему оговаривалась, произнося ее имя. Лупита, Луу… Луп… это было первое, что срывалось с ее языка, когда она обращалась к новой прачке.
Они наняли в Линаресе новую прачку, юную девушку из хорошей семьи, но Беатрис так и не смогла избавиться от тяжести, засевшей в сердце после смерти Лупиты. Привыкнуть к новой прачке она так и не сумела, несмотря на то что та была работящей, добродушной и терпеливой с Франсиско-младшим. Беатрис понимала, что она несправедлива к бедной Леонор – так звали девушку, – которая нанялась на работу, зная, что заменяет умершую, к тому же няня Пола и Мати чуть ли не ежедневно с поводом и без, то в открытую, то потихоньку вспоминали Лупиту: «Ай, как же мы скучаем по Лупите» или «У Лупиты белье было белоснежное».
– А ты, Леонор, – поправила себя Беатрис, – найди среди зимней одежды свитер для Франсиско, вечером будет прохладно. Вот бы он оказался ему впору! Пола, достань из сундука два одеяла и брось в повозк у.
Отлично, супруг и сын не замерзнут. Погода, в апреле обычно теплая, преподнесла неожиданный сюрприз: в эту субботу, в день рождения Франсиско-младшего, вопреки всем прогнозам, а заодно и логике утро выдалось зимним – было ветрено, пасмурно и холодно.
– Говорил мне вчера Симонопио, что сегодня будет холодно и надо одеться потеплее!
– Что ж ты вчера мне не сказал, малыш?
Ни сын, ни крестник ни о чем ее не предупредили, поэтому в последний момент она приказала отпереть сундуки, запертые, как ей казалось, до осени. В будущем году пусть стоят открытыми до июня, загадала она. В доме было прохладно, и Беатрис заодно вытащила свою шаль. Она чуть было не посочувствовала водяному певцу, который уже не мог отменить представление, а заодно и всем тем, кто отправится в этот холодный день на пикник любоваться дурацким спектаклем.
– Сеньора, из сундука с одеялами вылетела моль.
«Не одно, так другое! В этом доме вечно что-то случается», – подумала она.
– Идем, Пола.
Если моль не истребить вовремя, она за пару недель покончит со всем добром. Встревоженная Беатрис, как всякая хозяйка на ее месте, вплотную занялась этим делом, когда запряженная мулом повозка медленно выехала за пределы двора. Франсиско великодушно доверил имениннику править мулом. Беатрис этого не видела, она была расстроена и встревожена вторжением насекомых, к тому же ее тошнило от запаха камфары. Провожать мужа и сына она так и не вышла.
65
Рано утром к Симонопио явился Франсиско-младший, чтобы сообщить, что он не сможет пойти вместе с ним поглазеть на Пелудо.
– Поезжай с нами, Симонопио. Поработаем вместе.
Впервые мальчик отправлялся на плантации без него. Симонопио ехать отказался: это был первый случай, когда отец и сын собрались провести время вдвоем вдали от дома. С отцом мальчик будет в безопасности, решил Симонопио, а он тем временем спокойно отправится по своим делам. Это был веский предлог: ни за что на свете не пропустит Симонопио спектакль на мельнице.
Если бы его позвал крестный, он бы поехал без раздумий. Ему он ни в чем не осмелился бы отказать, даже если бы тот пригласил его на плантацию вместо того, чтобы смотреть на чудо. И тогда Симонопио провел бы весь день с ними, мечтая оказаться в другом месте, возле реки, где Педро Пелудо поет под водой без какого-либо устройства.
Он ждал этого дня с нетерпением, мечтая взять с собой и Франсиско, как они договаривались, потому что знал, что такого случая им больше не представится. Но ему было приятно видеть, как мальчик выезжает за ворота, управляя мулом, довольный тем, что его взяли на такое ответственное задание. Насколько он знал, отец и сын отправились на одну из плантаций. Во время отдыха они разведут костер, который спасет их от пронзительного холода. Пообедают вместе в тени какого-нибудь дерева, закутавшись в одеяла: он видел, как няня Пола положила их в повозку.