Павел Чжан и прочие речные твари
Часть 36 из 43 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
6
Похожие на жуков люди в черных шлемах и панцирях бронежилетов оттеснили его в квартиру, не представившись и ничего не объясняя. Двое держали, заломив руки за спину, хотя он и не пытался сопротивляться или бежать. Четверо обыскивали комнаты. Они вывернули содержимое шкафов, перетрясли кровать, сканерами проверили стены и матрац и даже заглянули в холодильник. Распороли коробки Син Вэя, которые тот так и не забрал. Внутри оказались тряпки, три кастрюли, дешевые статуэтки, глиняные миски, исцарапанные арки без одной дужки и утюг, клубок проводов и поношенные кеды. Несколько мисок полицейские разбили, чему Павел даже был немного рад: он устал спотыкаться о коробки и еще на той неделе решил перенести их в офис. Объяснить, что же произошло с рыбами, будет гораздо тяжелее – аквариумы перевернули, пол был залит водой, и рыбы задыхались, пучили глаза на Павла. Но помочь им он не мог, он сам задыхался.
Очки и планшет конфисковали. Нашли в шкафу второй планшет, старый и пустой, еще российский, забрали и его. Один из полицейских вытряхнул на пол содержимое чемодана, поднял растрепавшийся «Путь» и показал остальным.
Обыск тут же завершился. Полицейские собрались, погрузили Павла в тонированный джип. Гнали по тротуару, объезжая пробки на дорогах и горящие покрышки, люди едва успевали отпрыгивать, и Павел даже зажмурился, ожидая, что вот-вот кто-нибудь расплещется по лобовому стеклу.
Машина остановилась у здания без табличек. Там Павла усадили за стол допросной и заперли под прицелом камер. Пока не били, хотя, возможно, руки можно было не выкручивать так сильно, да и заталкивать в салон машины аккуратнее, не обдирая Павлу лоб о дверной проем.
Павел громко потребовал адвоката, затем еще раз, но, похоже, его никто не слышал. Он бессильно облокотился на стол и закрыл лицо руками, тяжело дыша в ладони. В виске мелко пульсировала боль, как будто изнутри кто-то колол иголкой.
Надо было выбросить «Путь» в Амур. И что теперь? Павла тоже обвинят в терроризме? Вдруг полиция выяснила, что он взломал свой чип? А может, они узнали об убийстве? Он не хотел обратно в Россию, он не мог вернуться и оказаться на скамье в зале суда, за решеткой, из-за того, что…
«Сделал мир чище», – подсказала Шваль.
Через час или через два – время в закрытой комнате видоизменилось, безгранично растягивалось, – в комнату вошли двое. Они говорили по очереди. Один, лощеный и изящный, вылитый актер мыльных опер, обращался к Павлу исключительно официально. Второй, горластый, коренастый, глазками, короткой шеей и повадками похожий на вышибалу из недорогого клуба, звал Павла «свиной башкой», «тупой свиньей», «ублюдком». Не хватало «швали».
– Ты, Чжан Баолу, с какой целью приехал на территорию Китайской Народной Республики? – спросил Вышибала, опершись мясистым кулаком на стол. На запястье поблескивали золотом часы, увесистые, под стать владельцу.
– Работать, – ответил Павел, пытаясь угадать, к чему такой вопрос.
– Вы устроились в «Диюй», – спросил с другой стороны Актер. – Хотели совершить диверсию?
– Я? Нет!
– Но твоя баба в России из «Контранет». Она тебя завербовала или ты ее?
– Мы давно расстались. И я не имею отношения к «Контранет».
– Тогда как вы объясните наличие у вас вот этой книги?
Актер положил на стол помятый «Путь». Вышибала пригвоздил книгу пальцем, как опасного гада.
– Да, как ты это объяснишь, мешок с говном?
Павел сказал, что «Путь» он нашел в России, думал, что это сборник китайской философии, ну или что-то в этом роде. Следователи ему не поверили. В тот момент он сам себе бы не поверил.
– Кто твой координатор, свиная ты башка? Кому ты передавал данные «Диюй»?
– У меня нет координатора! И я не передавал данные, я просто…
– Молчать! – Вышибала шарахнул кулаком по столу, стальные ножки скрипнули по полу. Актер не повел и бровью, скучающе крутил стальную ручку между пальцами. На ней был выбит красный глаз. – Зачем приехал из России?
Павел дернул щекой. Опять этот вопрос.
– В адаптационном центре вы сообщили, что у вас нет родственников, – сказал Актер. – Вы подписали документ, у нас он имеется.
– Их и нет. Мои родители умерли, я не женат.
– Ты что, тупой? Папаша твой был террористом, недавно помер, – и тут ты нарисовался. Думаешь, мы не знали, зачем ты едешь? Кто сообщил тебе? Как он тебя нашел?
– Со мной никто не связывался.
– Да как же. – Вышибала погрозил Павлу кулачищем и повернулся к напарнику. – Врет он, ну врет он всё, свинья такая. Такой же, как папаша. Чжан, ты в курсе, что у него даже диплом был липовый? Доктор, блять, филологических наук. Киберпреступник, вот он кто. Все вы.
– Мне нужен адвокат, – сказал Павел, чувствуя, как помутилось в голове. Лишь бы не Шваль опять, надо дышать глубоко и ровно. Вдох-выдох. Вдох.
– Хрен тебе, а не адвокат. Кто вышел на связь? Кому сливаешь данные о чипах?
– Я не передавал данные, я приехал работать!..
Снова удар кулаком по столу. Павел вздрогнул, хоть и знал: его самого они лупить не могут, не имеют права, это сразу окажется в отчетах чипа.
Актер сделал знак, и Вышибала отошел в угол, переводя дыхание.
– Мы хотим предложить вам сделку.
– Какую?
Актер снова крутанул ручку между пальцев. Тронул «Путь», выровнял его по краю стола. Любопытно, Павлу хотелось сделать то же.
– Вы знакомы со многими людьми, – сказал Актер. – Разными людьми, если вы понимаете, о чем я.
– Террористами! Врагами китайского народа! – рявкнул Вышибала из угла.
– Мы бы хотели знать их имена.
– У меня их нет, – сказал Павел. – Я не знаю никого из «контрас».
Актер поморщился и отмахнулся.
– Прекратите. Если вы нам поможете, мы поможем вам. Вы же видели, что творится на улицах. Столько жертв. Это тяжкое преступление. А так на работу вы, конечно, больше не вернетесь, но останетесь на свободе. Это ли не главное?
– Если вы нам поможете, мы забудем про книгу и сокрытие важной информации при подаче документов.
– Вы же понимаете всю серьезность обвинения в пособничестве террористам?
– Вас приговорят к смертной казни.
– Обязательно приговорят, говна кусок.
Голоса едва пробиваются под воду, на дно, где оказался Павел. И он не очень понимает, о чем они. Швали пока нет, и это очень хорошо, сейчас не надо Швали.
– Мне нужен адвокат, – бесцветно повторяет Павел.
Актер придвигается, как будто хочет шепнуть на ухо, Павел чувствует его парфюм. Что-то мелькает в воздухе, и руку пробивает боль, мигом возвращает в комнату.
– Лучше бы вам сосредоточиться и вспомнить, кто ваш координатор, – с улыбкой говорит Актер и вынимает ручку из ладони Павла.
Камера в длину три шага, а в ширину два. Ни койки, ни матраца. В углу напольный унитаз – дыра в полу, по бокам ребристые пластиковые подошвы, слив с сенсорным датчиком. Дверь заперта, в ней щель шириной с ладонь, и Павел глядит через нее на зеленую стену напротив.
Душно, влажно.
Где-то течет вода, громкой жирной каплей бьется об пол: кап. Потом, спустя полчаса или больше, еще раз: кап, так, что Павел вздрагивает. Он проверяет унитаз. Идет вдоль стен, ведет ладонями по кирпичам, но те сухие. И потолок вроде сухой, и пол, но что-то капает. Может, за стеной, в соседней камере?
Вызвать адвоката Павлу так и не дали, пытали до утра, периодически грозили высшей мерой. Но с каждым упоминанием смертный приговор казался всё менее страшным, как лишается веса любая многократно и без последствий повторенная угроза. Его могут посадить и без суда, он видел это на их лицах. А это означало, что Павел снова в заднице.
«И долго не думай, свиная ты башка, – сказал Вышибала напоследок, через дверь. Чиркнула зажигалка, потянуло сигаретным дымом. – Живо отключим».
Отключим. Это слово запало в сознание, как смерть отца в тюрьме, как инсульты Чжу Пэна и десятков других. Они знают. Вышибала, его напарник, их коллеги, – они знают о том, что происходит, о гибели людей. Они этим угрожают – а значит, управляют. Это не производственный брак, не ошибка; это функция чипа.
Кто в курсе? Наверняка руководство компании и кто-то во властных структурах САГ. Может быть, Маршенкулов? Хотя он слишком мелкая сошка.
Конечно, можно притвориться, что речь о простом отключении чипа от каких-то неведомых служб, прикинуться, что ничего не понял, и врать самому себе, но Павел же знает.
Он всё знает, и с этим знанием нельзя смириться.
Он засыпает.
Сны теперь пусты и холодны, как московские дворы ночью. Видится что-то блеклое, и не отпускает гулкая горькая тяжесть, она прибивает к земле. Павел выплывает из сна, падает в него обратно, а тяжесть остается.
Раз в день ему дают синюю таблетку. Запихивают в рот, следят, чтоб проглотил. После нее он спит, потом шатается меж стенами, а те кружатся, волнуются, как занавески у открытого окна. Левая ладонь распухла, стала горячей, из-под треснувшей жесткой корки сочится сукровица.
– А чё ты хотел-то? – говорит Шваль. Она харкает на стену, харчок ползет по кирпичам наверх. Кап, слышится снова. – Эти косоглазые даже вникать не будут, делал ты там чё или не делал. Навесили всякого, и ладно. Им это всё по кайфу.
– Они не косоглазые, – машинально отвечает Павел.
– Не, ну а кто? Глянь на эти рожи. А ты для них лаовай, сам же давно допетрил. Вонючий лаовай. Знали бы они…
Павел молча глядит на бусину камеры в углу над дверью. Ее линза чуть больше ногтя на мизинце. В другом углу другая бусина. Всего бусин четыре.
– От тебя несет, как от бомжа. Сколько не мылся, дня три?
Больше, наверное, потому что таблеток было пять. Но от него и правда пахнет. Он замечает унитаз. Машет рукой у смыва и обтирается водой, что льется на его ладонь. Нельзя, чтобы грязь. Нельзя.
Шваль ржет:
– Чокнутый пиздюк.
Интересно, как мылись у отца в тюрьме? Какой был у него режим? В детском доме выдавали ракушки-мыльницы, в каждой лежал растрескавшийся брусок грязно-розового цвета. Стоит зазеваться – и он выскальзывает из мокрых рук, уже летит по полу, крутясь, исчезает в щели под соседней кабинкой.
А здесь нет и кабинок. Лишь дыра в полу и слив.
Кап.
Похожие на жуков люди в черных шлемах и панцирях бронежилетов оттеснили его в квартиру, не представившись и ничего не объясняя. Двое держали, заломив руки за спину, хотя он и не пытался сопротивляться или бежать. Четверо обыскивали комнаты. Они вывернули содержимое шкафов, перетрясли кровать, сканерами проверили стены и матрац и даже заглянули в холодильник. Распороли коробки Син Вэя, которые тот так и не забрал. Внутри оказались тряпки, три кастрюли, дешевые статуэтки, глиняные миски, исцарапанные арки без одной дужки и утюг, клубок проводов и поношенные кеды. Несколько мисок полицейские разбили, чему Павел даже был немного рад: он устал спотыкаться о коробки и еще на той неделе решил перенести их в офис. Объяснить, что же произошло с рыбами, будет гораздо тяжелее – аквариумы перевернули, пол был залит водой, и рыбы задыхались, пучили глаза на Павла. Но помочь им он не мог, он сам задыхался.
Очки и планшет конфисковали. Нашли в шкафу второй планшет, старый и пустой, еще российский, забрали и его. Один из полицейских вытряхнул на пол содержимое чемодана, поднял растрепавшийся «Путь» и показал остальным.
Обыск тут же завершился. Полицейские собрались, погрузили Павла в тонированный джип. Гнали по тротуару, объезжая пробки на дорогах и горящие покрышки, люди едва успевали отпрыгивать, и Павел даже зажмурился, ожидая, что вот-вот кто-нибудь расплещется по лобовому стеклу.
Машина остановилась у здания без табличек. Там Павла усадили за стол допросной и заперли под прицелом камер. Пока не били, хотя, возможно, руки можно было не выкручивать так сильно, да и заталкивать в салон машины аккуратнее, не обдирая Павлу лоб о дверной проем.
Павел громко потребовал адвоката, затем еще раз, но, похоже, его никто не слышал. Он бессильно облокотился на стол и закрыл лицо руками, тяжело дыша в ладони. В виске мелко пульсировала боль, как будто изнутри кто-то колол иголкой.
Надо было выбросить «Путь» в Амур. И что теперь? Павла тоже обвинят в терроризме? Вдруг полиция выяснила, что он взломал свой чип? А может, они узнали об убийстве? Он не хотел обратно в Россию, он не мог вернуться и оказаться на скамье в зале суда, за решеткой, из-за того, что…
«Сделал мир чище», – подсказала Шваль.
Через час или через два – время в закрытой комнате видоизменилось, безгранично растягивалось, – в комнату вошли двое. Они говорили по очереди. Один, лощеный и изящный, вылитый актер мыльных опер, обращался к Павлу исключительно официально. Второй, горластый, коренастый, глазками, короткой шеей и повадками похожий на вышибалу из недорогого клуба, звал Павла «свиной башкой», «тупой свиньей», «ублюдком». Не хватало «швали».
– Ты, Чжан Баолу, с какой целью приехал на территорию Китайской Народной Республики? – спросил Вышибала, опершись мясистым кулаком на стол. На запястье поблескивали золотом часы, увесистые, под стать владельцу.
– Работать, – ответил Павел, пытаясь угадать, к чему такой вопрос.
– Вы устроились в «Диюй», – спросил с другой стороны Актер. – Хотели совершить диверсию?
– Я? Нет!
– Но твоя баба в России из «Контранет». Она тебя завербовала или ты ее?
– Мы давно расстались. И я не имею отношения к «Контранет».
– Тогда как вы объясните наличие у вас вот этой книги?
Актер положил на стол помятый «Путь». Вышибала пригвоздил книгу пальцем, как опасного гада.
– Да, как ты это объяснишь, мешок с говном?
Павел сказал, что «Путь» он нашел в России, думал, что это сборник китайской философии, ну или что-то в этом роде. Следователи ему не поверили. В тот момент он сам себе бы не поверил.
– Кто твой координатор, свиная ты башка? Кому ты передавал данные «Диюй»?
– У меня нет координатора! И я не передавал данные, я просто…
– Молчать! – Вышибала шарахнул кулаком по столу, стальные ножки скрипнули по полу. Актер не повел и бровью, скучающе крутил стальную ручку между пальцами. На ней был выбит красный глаз. – Зачем приехал из России?
Павел дернул щекой. Опять этот вопрос.
– В адаптационном центре вы сообщили, что у вас нет родственников, – сказал Актер. – Вы подписали документ, у нас он имеется.
– Их и нет. Мои родители умерли, я не женат.
– Ты что, тупой? Папаша твой был террористом, недавно помер, – и тут ты нарисовался. Думаешь, мы не знали, зачем ты едешь? Кто сообщил тебе? Как он тебя нашел?
– Со мной никто не связывался.
– Да как же. – Вышибала погрозил Павлу кулачищем и повернулся к напарнику. – Врет он, ну врет он всё, свинья такая. Такой же, как папаша. Чжан, ты в курсе, что у него даже диплом был липовый? Доктор, блять, филологических наук. Киберпреступник, вот он кто. Все вы.
– Мне нужен адвокат, – сказал Павел, чувствуя, как помутилось в голове. Лишь бы не Шваль опять, надо дышать глубоко и ровно. Вдох-выдох. Вдох.
– Хрен тебе, а не адвокат. Кто вышел на связь? Кому сливаешь данные о чипах?
– Я не передавал данные, я приехал работать!..
Снова удар кулаком по столу. Павел вздрогнул, хоть и знал: его самого они лупить не могут, не имеют права, это сразу окажется в отчетах чипа.
Актер сделал знак, и Вышибала отошел в угол, переводя дыхание.
– Мы хотим предложить вам сделку.
– Какую?
Актер снова крутанул ручку между пальцев. Тронул «Путь», выровнял его по краю стола. Любопытно, Павлу хотелось сделать то же.
– Вы знакомы со многими людьми, – сказал Актер. – Разными людьми, если вы понимаете, о чем я.
– Террористами! Врагами китайского народа! – рявкнул Вышибала из угла.
– Мы бы хотели знать их имена.
– У меня их нет, – сказал Павел. – Я не знаю никого из «контрас».
Актер поморщился и отмахнулся.
– Прекратите. Если вы нам поможете, мы поможем вам. Вы же видели, что творится на улицах. Столько жертв. Это тяжкое преступление. А так на работу вы, конечно, больше не вернетесь, но останетесь на свободе. Это ли не главное?
– Если вы нам поможете, мы забудем про книгу и сокрытие важной информации при подаче документов.
– Вы же понимаете всю серьезность обвинения в пособничестве террористам?
– Вас приговорят к смертной казни.
– Обязательно приговорят, говна кусок.
Голоса едва пробиваются под воду, на дно, где оказался Павел. И он не очень понимает, о чем они. Швали пока нет, и это очень хорошо, сейчас не надо Швали.
– Мне нужен адвокат, – бесцветно повторяет Павел.
Актер придвигается, как будто хочет шепнуть на ухо, Павел чувствует его парфюм. Что-то мелькает в воздухе, и руку пробивает боль, мигом возвращает в комнату.
– Лучше бы вам сосредоточиться и вспомнить, кто ваш координатор, – с улыбкой говорит Актер и вынимает ручку из ладони Павла.
Камера в длину три шага, а в ширину два. Ни койки, ни матраца. В углу напольный унитаз – дыра в полу, по бокам ребристые пластиковые подошвы, слив с сенсорным датчиком. Дверь заперта, в ней щель шириной с ладонь, и Павел глядит через нее на зеленую стену напротив.
Душно, влажно.
Где-то течет вода, громкой жирной каплей бьется об пол: кап. Потом, спустя полчаса или больше, еще раз: кап, так, что Павел вздрагивает. Он проверяет унитаз. Идет вдоль стен, ведет ладонями по кирпичам, но те сухие. И потолок вроде сухой, и пол, но что-то капает. Может, за стеной, в соседней камере?
Вызвать адвоката Павлу так и не дали, пытали до утра, периодически грозили высшей мерой. Но с каждым упоминанием смертный приговор казался всё менее страшным, как лишается веса любая многократно и без последствий повторенная угроза. Его могут посадить и без суда, он видел это на их лицах. А это означало, что Павел снова в заднице.
«И долго не думай, свиная ты башка, – сказал Вышибала напоследок, через дверь. Чиркнула зажигалка, потянуло сигаретным дымом. – Живо отключим».
Отключим. Это слово запало в сознание, как смерть отца в тюрьме, как инсульты Чжу Пэна и десятков других. Они знают. Вышибала, его напарник, их коллеги, – они знают о том, что происходит, о гибели людей. Они этим угрожают – а значит, управляют. Это не производственный брак, не ошибка; это функция чипа.
Кто в курсе? Наверняка руководство компании и кто-то во властных структурах САГ. Может быть, Маршенкулов? Хотя он слишком мелкая сошка.
Конечно, можно притвориться, что речь о простом отключении чипа от каких-то неведомых служб, прикинуться, что ничего не понял, и врать самому себе, но Павел же знает.
Он всё знает, и с этим знанием нельзя смириться.
Он засыпает.
Сны теперь пусты и холодны, как московские дворы ночью. Видится что-то блеклое, и не отпускает гулкая горькая тяжесть, она прибивает к земле. Павел выплывает из сна, падает в него обратно, а тяжесть остается.
Раз в день ему дают синюю таблетку. Запихивают в рот, следят, чтоб проглотил. После нее он спит, потом шатается меж стенами, а те кружатся, волнуются, как занавески у открытого окна. Левая ладонь распухла, стала горячей, из-под треснувшей жесткой корки сочится сукровица.
– А чё ты хотел-то? – говорит Шваль. Она харкает на стену, харчок ползет по кирпичам наверх. Кап, слышится снова. – Эти косоглазые даже вникать не будут, делал ты там чё или не делал. Навесили всякого, и ладно. Им это всё по кайфу.
– Они не косоглазые, – машинально отвечает Павел.
– Не, ну а кто? Глянь на эти рожи. А ты для них лаовай, сам же давно допетрил. Вонючий лаовай. Знали бы они…
Павел молча глядит на бусину камеры в углу над дверью. Ее линза чуть больше ногтя на мизинце. В другом углу другая бусина. Всего бусин четыре.
– От тебя несет, как от бомжа. Сколько не мылся, дня три?
Больше, наверное, потому что таблеток было пять. Но от него и правда пахнет. Он замечает унитаз. Машет рукой у смыва и обтирается водой, что льется на его ладонь. Нельзя, чтобы грязь. Нельзя.
Шваль ржет:
– Чокнутый пиздюк.
Интересно, как мылись у отца в тюрьме? Какой был у него режим? В детском доме выдавали ракушки-мыльницы, в каждой лежал растрескавшийся брусок грязно-розового цвета. Стоит зазеваться – и он выскальзывает из мокрых рук, уже летит по полу, крутясь, исчезает в щели под соседней кабинкой.
А здесь нет и кабинок. Лишь дыра в полу и слив.
Кап.