Павел Чжан и прочие речные твари
Часть 21 из 43 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Пошли кадры из Пекина: проспекты, небоскребы нового поколения, вид на город сверху. Смог лежал на горизонте мутной дымкой.
«Каждому гражданину Китайской Народной Республики с рождения имплантируют чип, на который вносятся все данные гражданина, начиная с ID-номера и заканчивая адресом почты».
Стерильно-белая лаборатория какого-то медицинского центра, сплошь стекло, пленка и пластик. Мужчина в очках, белом халате и маске что-то увлеченно ковырял под микроскопом.
«Как заявляют специалисты, никакого отторжения нет и быть не может. Каждый чип заключен в индивидуальную оболочку, выращенную из собственной ткани гражданина. Эта технология была разработана и запатентована в Китае еще в две тысячи двадцать девятом году».
Снова город, на этот раз вечерний, погруженный в сизый сказочный туман Шанхай. Дрожащие огни на набережной, реклама на небоскребах, прогулочные лодки, празднично светящиеся на воде. Павлу захотелось коснуться экрана, уйти туда, к голосам гуляющих, плеску мелких волн, сигналам автомобилей и кораблей в порту.
«Гражданский чип – это многофункциональное устройство, созданное совместно с китайскими специалистами исключительно для вашей безопасности и удобства», – заключила ведущая.
Дальше пошла реклама: повторили о множестве удобств, лучшем качестве жизни, безопасности и защищенности каждого гражданина государством. «Государственная программа чипизации населения. Мы думаем о вас», – приятно сказали за кадром, и на экране возник схематично нарисованный глаз – две алых линии и точка между ними. Такой же, но огромный, ночами светился на крыше небоскреба главного офиса «Диюй» в Пекине.
В офисе повисло тревожное молчание, и в ухе звенело что-то.
– Ура! – вдруг выкрикнул кто-то, и остальные подхватили:
– Ура-а! Мы лучшие!
Откуда-то вышел Маршенкулов и со слезами на глазах принялся хвалить всех, закатил вдохновляющую речь минут на десять. Держите языки за зубами, поменьше общения с журналистами, они сейчас будут наседать, готовьтесь, работать надо больше, стараться лучше и показать Пекину и всему миру, «на что способны наши». Когда он договорил, все зааплодировали, и даже Павел заразился всеобщей эйфорией. Казалось, что у них уже всё получилось, что они уже закончили проект.
Хотя успеют ли они? Пообещать с три короба и нарисовать рекламную картинку просто, а вот сделать действительно качественный продукт уже сложнее. За месяцы работы они успели много, но недостаточно.
По «Премьеру» показывали пожары в сибирских лесах, теперь без звука, сплошь лиловый смог и полыхающие сосны с высоты птичьего полета. Никто не смотрел в ту сторону, только Лыков замер у экрана и будто что-то выискивал в дыму. Выбравшись из скопления коллег, Павел вернулся на место, выровнял планшет по краю стола, надел очки и погрузился в наполненную символами черноту. Реклама, новости, болтовня на кухне и даже собственное прошлое остались за наушниками и тонированными стеклами, а внутри, в пространстве, где оказался Павел, сменялись таблицы и тек понятный и логичный код.
Часов в семь позвонила Соня: она ждала внизу на проходной. Павел побыстрей собрался – совсем забыл о встрече, – подхватил пиджак и утрамбовался в лифт.
Народу в холле было необычно много. Все о чем-то переговаривались, стояли группами, как на фуршете, и в поисках Сони пришлось побегать. Она нашлась у стойки ресепшен, рядом облокотился какой-то здоровый мужик. Они о чем-то оживленно говорили, мужик на миг склонился к Сониному уху, и Шваль внутри Павла заворочалась, ощерила желтые зубы. Выбесил неподдельный интерес, с которым Соня смотрела на собеседника. Так же она смотрела и на Павла, когда они начали встречаться. Как будто каждое его слово было потрясающе значимым и ценным. Как будто значимым и ценным был он сам.
Соня засмеялась, но, заметив Павла, посерьезнела.
Мужик обернулся и оказался Лыковым.
– А вот и Чжан. – Он улыбнулся Павлу. – Ладно, я пошел. Приятно было познакомиться. И вы лучше здесь не выходите.
Он указал на крутящуюся дверь и широким шагом учесал к лифтам.
Еще его советов не хватало.
Хмыкнув, Павел двинулся к выходу. Соня пошла следом, что-то сказала вдогонку, но ее голос растворился за поворотом крутящейся двери. Слушать ее сейчас Павлу не хотелось, злость пульсировала в голове, распирала виски.
Лыков! Когда она успела с ним познакомиться? То есть не могла и десяти минут переждать без флирта? Конечно, мужики липли к ней, где бы она ни оказалась, слетались, как осы на пролитое варенье. Но черт возьми, есть же какие-то границы, если ты в отношениях, должна же она понимать… Или это месть за его проект, за ту ссору? Черт возьми, черт…
Снаружи было еще оживленнее, чем в холле бизнес-центра: кругом люди с камерами, дронами и очками. Заметив Павла, они побросали сигареты, рассовали электронные вонялки по карманам и поспешили с микрофонами наперевес. Павел хотел обогнуть их, пройти мимо, но не смог. Его окружили. Черный глаз камеры оказался так близко, что Павел видел в линзе свое испуганное выпуклое отражение. Над затылком прожужжал дрон.
– Скажите, вы работаете в «Диюй»? Вы разработчик?
– Да, но я не… – промямлил Павел.
– Богохульники! Сатанисты! – заорал кто-то невидимый в толпе, и Павла облили водой. Ее было немного, хватило лишь на лицо и шею с воротником рубашки.
Блестящий глаз камеры приблизился. На миг из-за стены из микрофонов и очков показалось лицо: близко посаженные цепкие глаза, узкий нос и борода как войлочная рукавица. Павел вздрогнул, моргнул, и лицо оказалось совсем не тем, смешалось с десятками других, пропало.
– Вы как сотрудник компании одобряете введение государственных чипов?
– Китайцы выкупают Байкал, разливают его по бутылкам! А теперь еще и чипы! Вы нас на органы продавать собрались?
– Действительно ли тесты новых чипов провалились?
– Как вы относитесь к вырубке лесов в Сибири? По нашим сведениям, их специально поджигают ваши соотечественники, чтобы вывозить лес в Китай и застраивать освободившуюся территорию.
– Понаехали! Прочь из России!
Какие леса, какой Байкал, какие тесты? Откуда взяли эти байки? И при чем здесь он?
Павел схватил Соню за руку и под обстрелом вопросов ринулся обратно в здание.
– Из наших сосен стругаете палочки для своей жратвы!
Снова плеснуло, на этот раз мимо.
– А вы сами ели сосновыми палочками? – гаркнул в ту сторону Павел и затащил Соню в крутящуюся дверь.
Внутрь журналисты не могли прорваться – у входа дежурила охрана. Соня бумажным платком вытерла Павлу лицо и промокнула воротник рубашки. Платок стал алым: вода была с красителем.
– Ведь твой коллега предупредил: здесь лучше не выходить, – сказала Соня. – Он очень хорошо о тебе отзывался, между прочим.
Павел хмыкнул. Интересно, что же Лыков такого поведал? Может, нажаловался, что группа Павла отстает и из-за этого подвис проект? Коллеги об этом уже знают, а вот Соня еще не слышала.
Был и другой путь к машине. Они спустились на минус третий и пошли к соседнему корпусу через душный красноватый сумрак подземной парковки с низким, увитым трубами потолком. Соня продолжала что-то говорить, что-то о своей работе, а Павел думал лишь о том, что будет, если его имя опубликуют. Что, если его лицо покажут в новостях или блоге, Краснов увидит и… что тогда? Все узнают о его прошлом? Нет, такой известности Павлу не было нужно, по крайней мере сейчас.
В носу снова засвербело, зашевелилось что-то, щекотно перебирая лапками.
Но даже если огласка Краснова не спугнет, что делать в таком случае? Нет никакой возможности остановить его по закону, и эта проблема приводила Павла в ступор. Он не мог решить ее. И он не мог ее оставить.
В Сониной квартире царила духота, несмотря на то что все окна в ней были нараспашку, а снаружи снова моросило. Мухи водили хоровод под люстрой, урчал холодильник, под окном кто-то слишком громко говорил по аркам. Павел подумал бы, что Лыков, но Лыков вряд ли знал узбекский.
Соня поставила перед Павлом тарелку разогретого борща и присела на подоконник между распахнутых створок. Она обхватила себя руками, словно ей было зябко, смотрела на Павла холодно и отстраненно, и это было так знакомо, что выводило из себя, сводило с ума, как тихий монотонный писк.
Во рту пересохло, сердце забилось сильно, зло и редко. Последнее время это заканчивалось грубым сексом, дракой на смятых простынях, Соней, стоящей на коленях, смотрящей снизу вверх, – один этот взгляд заставлял Павла кончить. Он чувствовал себя прекрасно и вместе с тем отвратительно, будто на еще одну малую долю стал Красновым. Он балансировал на краю пропасти, откуда зябко тянуло могильным холодом и тленом.
Он не хотел к ней больше ездить.
Он не мог не приезжать к ней, и это походило на наркотик.
– Так как твоя работа? – спросил Павел, вспомнив, что Соня говорила об этом на парковке.
Она поежилась, разглядывая что-то за окном:
– Нормально. Я в отпуске сейчас.
Внезапно. Еще совсем недавно она говорила, что будет работать летом – до сентября все отпускные недели разобрали.
– Это из-за «контрас»?
– Нет. И на самом деле… на самом деле я думаю найти другое место. – Соня улыбнулась, но улыбка вышла кривоватой. – Что-то поинтереснее. Может, в больнице подработку. А ты? Как твои драгоценные чипы?
Павла передернуло от ее тона.
– Ты видела. Нас обвиняют во всех грехах.
– И как тебе реакция людей?
Павел пожал плечами. Он мельком видел панику в некоторых блогах, но паникеры находились всегда. Любителям теорий заговоров просто необходимо спускать свою тревогу на чипы или на вулкан Йеллоустон, извержения которого в САГ ждали с необъяснимым трепетом, – всё едино. А некоторым и не требовался повод, чтобы полить кого-нибудь водой и матом.
– Боятся нового, это нормально. Потом привыкнут.
Соня хотела услышать другой ответ, это понятно, но другого ответа Павел дать не мог. Он не «контрас». И он не Лыков. К чему снова и снова поднимать эту тему? Если ей что-то не нравилось, она могла найти другого. Любого.
«Она достала ныть», – сказала Шваль.
– Привыкнуть можно и к тюрьме, – сказала Соня. – Но надо ли? Зачем это всё? Неужели ты сам не боишься?
Опять.
И неостановимо потащило-понесло. Павел почти не сопротивлялся. Он поднялся – стул с визгом прочертил ножками по полу, – в два шага пересек кухню и ухватил Соню за подбородок, смял его до белизны. От ее тела исходил слабый запах духов и табака, на губах розовели остатки помады. Казалось, стоит вытянуть руку, резко выбросить ее вперед, и Соня, покачнувшись, выпадет спиной в окно.
От этого рот наполнился слюной.
– Я не хочу об этом говорить. Понятно?
– А то что?
Соня едва заметно улыбнулась, застыла в ожидании, глядя Павлу прямо в глаза. Чего она добивалась? Чтобы Павел ушел? Или специально выманивала Шваль, как делала последние разы, когда он приезжал с ночевкой? Всаживала в него слово за словом и ждала, когда он снова сорвется, вывернется наизнанку, а после трахнет?
Ей нравилось. Ведь ей же это нравилось. Она, дура, не понимала, что со Швалью играть опасно.
Желание и гнев вдруг схлынули, оставив в теле полости, как кариес, сосущую пустоту, от которой стало тускло и противно. Павел разжал пальцы, отстранился.
– Пойду рубашку застираю, – сказал и вышел в ванную.
На ночь у Сони Павел не остался. Всё думал о Краснове, о Сулейменове, который прислал сообщение про «в жопу воспиталку, в жопу всех» – он был очень зол и расстроен из-за проблем в школе. А Павел даже не мог к нему приехать. Закралась дикая мысль – а что ему самому с тех пацанят, которым он помогает? Вдруг он такой же, как Краснов? Вдруг его тоже надо изолировать и побыстрее, пока он не перешел черту?
Павел продолжал ездить по детдомам, но не к ребятам, – всё еще пытался поймать Краснова на горячем. Убил на это много дней и вечеров, забросил проект, но остался ни с чем. Краснов был неуловим, святой, как Ли Цюаньхуэй[15] и старец Никон[16]. Сегодня же ночью нужно было наконец поработать и побыть немного в тишине.
«Каждому гражданину Китайской Народной Республики с рождения имплантируют чип, на который вносятся все данные гражданина, начиная с ID-номера и заканчивая адресом почты».
Стерильно-белая лаборатория какого-то медицинского центра, сплошь стекло, пленка и пластик. Мужчина в очках, белом халате и маске что-то увлеченно ковырял под микроскопом.
«Как заявляют специалисты, никакого отторжения нет и быть не может. Каждый чип заключен в индивидуальную оболочку, выращенную из собственной ткани гражданина. Эта технология была разработана и запатентована в Китае еще в две тысячи двадцать девятом году».
Снова город, на этот раз вечерний, погруженный в сизый сказочный туман Шанхай. Дрожащие огни на набережной, реклама на небоскребах, прогулочные лодки, празднично светящиеся на воде. Павлу захотелось коснуться экрана, уйти туда, к голосам гуляющих, плеску мелких волн, сигналам автомобилей и кораблей в порту.
«Гражданский чип – это многофункциональное устройство, созданное совместно с китайскими специалистами исключительно для вашей безопасности и удобства», – заключила ведущая.
Дальше пошла реклама: повторили о множестве удобств, лучшем качестве жизни, безопасности и защищенности каждого гражданина государством. «Государственная программа чипизации населения. Мы думаем о вас», – приятно сказали за кадром, и на экране возник схематично нарисованный глаз – две алых линии и точка между ними. Такой же, но огромный, ночами светился на крыше небоскреба главного офиса «Диюй» в Пекине.
В офисе повисло тревожное молчание, и в ухе звенело что-то.
– Ура! – вдруг выкрикнул кто-то, и остальные подхватили:
– Ура-а! Мы лучшие!
Откуда-то вышел Маршенкулов и со слезами на глазах принялся хвалить всех, закатил вдохновляющую речь минут на десять. Держите языки за зубами, поменьше общения с журналистами, они сейчас будут наседать, готовьтесь, работать надо больше, стараться лучше и показать Пекину и всему миру, «на что способны наши». Когда он договорил, все зааплодировали, и даже Павел заразился всеобщей эйфорией. Казалось, что у них уже всё получилось, что они уже закончили проект.
Хотя успеют ли они? Пообещать с три короба и нарисовать рекламную картинку просто, а вот сделать действительно качественный продукт уже сложнее. За месяцы работы они успели много, но недостаточно.
По «Премьеру» показывали пожары в сибирских лесах, теперь без звука, сплошь лиловый смог и полыхающие сосны с высоты птичьего полета. Никто не смотрел в ту сторону, только Лыков замер у экрана и будто что-то выискивал в дыму. Выбравшись из скопления коллег, Павел вернулся на место, выровнял планшет по краю стола, надел очки и погрузился в наполненную символами черноту. Реклама, новости, болтовня на кухне и даже собственное прошлое остались за наушниками и тонированными стеклами, а внутри, в пространстве, где оказался Павел, сменялись таблицы и тек понятный и логичный код.
Часов в семь позвонила Соня: она ждала внизу на проходной. Павел побыстрей собрался – совсем забыл о встрече, – подхватил пиджак и утрамбовался в лифт.
Народу в холле было необычно много. Все о чем-то переговаривались, стояли группами, как на фуршете, и в поисках Сони пришлось побегать. Она нашлась у стойки ресепшен, рядом облокотился какой-то здоровый мужик. Они о чем-то оживленно говорили, мужик на миг склонился к Сониному уху, и Шваль внутри Павла заворочалась, ощерила желтые зубы. Выбесил неподдельный интерес, с которым Соня смотрела на собеседника. Так же она смотрела и на Павла, когда они начали встречаться. Как будто каждое его слово было потрясающе значимым и ценным. Как будто значимым и ценным был он сам.
Соня засмеялась, но, заметив Павла, посерьезнела.
Мужик обернулся и оказался Лыковым.
– А вот и Чжан. – Он улыбнулся Павлу. – Ладно, я пошел. Приятно было познакомиться. И вы лучше здесь не выходите.
Он указал на крутящуюся дверь и широким шагом учесал к лифтам.
Еще его советов не хватало.
Хмыкнув, Павел двинулся к выходу. Соня пошла следом, что-то сказала вдогонку, но ее голос растворился за поворотом крутящейся двери. Слушать ее сейчас Павлу не хотелось, злость пульсировала в голове, распирала виски.
Лыков! Когда она успела с ним познакомиться? То есть не могла и десяти минут переждать без флирта? Конечно, мужики липли к ней, где бы она ни оказалась, слетались, как осы на пролитое варенье. Но черт возьми, есть же какие-то границы, если ты в отношениях, должна же она понимать… Или это месть за его проект, за ту ссору? Черт возьми, черт…
Снаружи было еще оживленнее, чем в холле бизнес-центра: кругом люди с камерами, дронами и очками. Заметив Павла, они побросали сигареты, рассовали электронные вонялки по карманам и поспешили с микрофонами наперевес. Павел хотел обогнуть их, пройти мимо, но не смог. Его окружили. Черный глаз камеры оказался так близко, что Павел видел в линзе свое испуганное выпуклое отражение. Над затылком прожужжал дрон.
– Скажите, вы работаете в «Диюй»? Вы разработчик?
– Да, но я не… – промямлил Павел.
– Богохульники! Сатанисты! – заорал кто-то невидимый в толпе, и Павла облили водой. Ее было немного, хватило лишь на лицо и шею с воротником рубашки.
Блестящий глаз камеры приблизился. На миг из-за стены из микрофонов и очков показалось лицо: близко посаженные цепкие глаза, узкий нос и борода как войлочная рукавица. Павел вздрогнул, моргнул, и лицо оказалось совсем не тем, смешалось с десятками других, пропало.
– Вы как сотрудник компании одобряете введение государственных чипов?
– Китайцы выкупают Байкал, разливают его по бутылкам! А теперь еще и чипы! Вы нас на органы продавать собрались?
– Действительно ли тесты новых чипов провалились?
– Как вы относитесь к вырубке лесов в Сибири? По нашим сведениям, их специально поджигают ваши соотечественники, чтобы вывозить лес в Китай и застраивать освободившуюся территорию.
– Понаехали! Прочь из России!
Какие леса, какой Байкал, какие тесты? Откуда взяли эти байки? И при чем здесь он?
Павел схватил Соню за руку и под обстрелом вопросов ринулся обратно в здание.
– Из наших сосен стругаете палочки для своей жратвы!
Снова плеснуло, на этот раз мимо.
– А вы сами ели сосновыми палочками? – гаркнул в ту сторону Павел и затащил Соню в крутящуюся дверь.
Внутрь журналисты не могли прорваться – у входа дежурила охрана. Соня бумажным платком вытерла Павлу лицо и промокнула воротник рубашки. Платок стал алым: вода была с красителем.
– Ведь твой коллега предупредил: здесь лучше не выходить, – сказала Соня. – Он очень хорошо о тебе отзывался, между прочим.
Павел хмыкнул. Интересно, что же Лыков такого поведал? Может, нажаловался, что группа Павла отстает и из-за этого подвис проект? Коллеги об этом уже знают, а вот Соня еще не слышала.
Был и другой путь к машине. Они спустились на минус третий и пошли к соседнему корпусу через душный красноватый сумрак подземной парковки с низким, увитым трубами потолком. Соня продолжала что-то говорить, что-то о своей работе, а Павел думал лишь о том, что будет, если его имя опубликуют. Что, если его лицо покажут в новостях или блоге, Краснов увидит и… что тогда? Все узнают о его прошлом? Нет, такой известности Павлу не было нужно, по крайней мере сейчас.
В носу снова засвербело, зашевелилось что-то, щекотно перебирая лапками.
Но даже если огласка Краснова не спугнет, что делать в таком случае? Нет никакой возможности остановить его по закону, и эта проблема приводила Павла в ступор. Он не мог решить ее. И он не мог ее оставить.
В Сониной квартире царила духота, несмотря на то что все окна в ней были нараспашку, а снаружи снова моросило. Мухи водили хоровод под люстрой, урчал холодильник, под окном кто-то слишком громко говорил по аркам. Павел подумал бы, что Лыков, но Лыков вряд ли знал узбекский.
Соня поставила перед Павлом тарелку разогретого борща и присела на подоконник между распахнутых створок. Она обхватила себя руками, словно ей было зябко, смотрела на Павла холодно и отстраненно, и это было так знакомо, что выводило из себя, сводило с ума, как тихий монотонный писк.
Во рту пересохло, сердце забилось сильно, зло и редко. Последнее время это заканчивалось грубым сексом, дракой на смятых простынях, Соней, стоящей на коленях, смотрящей снизу вверх, – один этот взгляд заставлял Павла кончить. Он чувствовал себя прекрасно и вместе с тем отвратительно, будто на еще одну малую долю стал Красновым. Он балансировал на краю пропасти, откуда зябко тянуло могильным холодом и тленом.
Он не хотел к ней больше ездить.
Он не мог не приезжать к ней, и это походило на наркотик.
– Так как твоя работа? – спросил Павел, вспомнив, что Соня говорила об этом на парковке.
Она поежилась, разглядывая что-то за окном:
– Нормально. Я в отпуске сейчас.
Внезапно. Еще совсем недавно она говорила, что будет работать летом – до сентября все отпускные недели разобрали.
– Это из-за «контрас»?
– Нет. И на самом деле… на самом деле я думаю найти другое место. – Соня улыбнулась, но улыбка вышла кривоватой. – Что-то поинтереснее. Может, в больнице подработку. А ты? Как твои драгоценные чипы?
Павла передернуло от ее тона.
– Ты видела. Нас обвиняют во всех грехах.
– И как тебе реакция людей?
Павел пожал плечами. Он мельком видел панику в некоторых блогах, но паникеры находились всегда. Любителям теорий заговоров просто необходимо спускать свою тревогу на чипы или на вулкан Йеллоустон, извержения которого в САГ ждали с необъяснимым трепетом, – всё едино. А некоторым и не требовался повод, чтобы полить кого-нибудь водой и матом.
– Боятся нового, это нормально. Потом привыкнут.
Соня хотела услышать другой ответ, это понятно, но другого ответа Павел дать не мог. Он не «контрас». И он не Лыков. К чему снова и снова поднимать эту тему? Если ей что-то не нравилось, она могла найти другого. Любого.
«Она достала ныть», – сказала Шваль.
– Привыкнуть можно и к тюрьме, – сказала Соня. – Но надо ли? Зачем это всё? Неужели ты сам не боишься?
Опять.
И неостановимо потащило-понесло. Павел почти не сопротивлялся. Он поднялся – стул с визгом прочертил ножками по полу, – в два шага пересек кухню и ухватил Соню за подбородок, смял его до белизны. От ее тела исходил слабый запах духов и табака, на губах розовели остатки помады. Казалось, стоит вытянуть руку, резко выбросить ее вперед, и Соня, покачнувшись, выпадет спиной в окно.
От этого рот наполнился слюной.
– Я не хочу об этом говорить. Понятно?
– А то что?
Соня едва заметно улыбнулась, застыла в ожидании, глядя Павлу прямо в глаза. Чего она добивалась? Чтобы Павел ушел? Или специально выманивала Шваль, как делала последние разы, когда он приезжал с ночевкой? Всаживала в него слово за словом и ждала, когда он снова сорвется, вывернется наизнанку, а после трахнет?
Ей нравилось. Ведь ей же это нравилось. Она, дура, не понимала, что со Швалью играть опасно.
Желание и гнев вдруг схлынули, оставив в теле полости, как кариес, сосущую пустоту, от которой стало тускло и противно. Павел разжал пальцы, отстранился.
– Пойду рубашку застираю, – сказал и вышел в ванную.
На ночь у Сони Павел не остался. Всё думал о Краснове, о Сулейменове, который прислал сообщение про «в жопу воспиталку, в жопу всех» – он был очень зол и расстроен из-за проблем в школе. А Павел даже не мог к нему приехать. Закралась дикая мысль – а что ему самому с тех пацанят, которым он помогает? Вдруг он такой же, как Краснов? Вдруг его тоже надо изолировать и побыстрее, пока он не перешел черту?
Павел продолжал ездить по детдомам, но не к ребятам, – всё еще пытался поймать Краснова на горячем. Убил на это много дней и вечеров, забросил проект, но остался ни с чем. Краснов был неуловим, святой, как Ли Цюаньхуэй[15] и старец Никон[16]. Сегодня же ночью нужно было наконец поработать и побыть немного в тишине.