Париж никогда тебя не оставит

– Мне кажется, я смогу добраться до четвертого этажа самостоятельно.

– Во времена моей беспутной юности отец дал мне два совета.

– Твой переплюнул отца Ника Каррауэя[61] на целый совет.

– Советы моего отца были не столь высокоморальны, как у отца Каррауэя.

– Так что же это были за советы?

– Во-первых, всегда провожать даму до ее дверей.

– А второй?

– Второй совет относился к беременности и тому, как ее предотвратить. У него на меня были большие планы. И у меня тоже.

– Насколько могу судить, они вполне осуществились, – сказала она, направляясь к двери.

– Ха!

Лифт они ждали в молчании. Когда кабина спустилась на этаж, он рывком распахнул внешнюю дверь, открыл внутреннюю и следом за ней въехал в лифт. Во время подъема оба глядели прямо перед собой. На четвертом этаже он снова открыл перед ней двери, и она вышла. Потом повернулась, чтобы с ним попрощаться, но он выехал на площадку следом за ней.

– Мне кажется, в этом месте тебе полагается поблагодарить меня за приятный вечер.

Внезапно она почувствовала раздражение.

– Бога ради, Хорас, не у одного тебя совесть нечиста.

У него сделался удивленный вид, как у того пробитого пулей человека, про которого он недавно говорил.

– Ты права. Я прошу прощения. Снова. Кто я вообще такой, чтобы читать тебе нотации?

– Друг.

Некоторое время он просто сидел, глядя на нее.

– Друг? – переспросил он наконец.

– Разве нет?

– Ты что, и в самом деле так думаешь, Чарли? Правда? Что мы – друзья?

– Не просто друзья, конечно. Если бы не ты, если бы не вы с Ханной, нас с Виви тут не было бы. И уж точно нам не удалось бы так быстро – и так успешно – подняться на ноги.

Он продолжал молча смотреть на нее. Потом после паузы сказал:

– А, понятно. У нас с тобой – сугубо официальные отношения. Спонсор и спонсируемый. А как насчет издателя и редактора? Служащего и работодателя? И давай не будем забывать об арендаторе и домовладельце.

– Я серьезно.

Он поднял брови.

– Я тоже. Но одно определение все еще отсутствует.

– Можно, если хочешь, достать толковый словарь, но мне кажется, что список мы практически исчерпали.

– Забудь о словаре. Все, что тебе нужно, – это воображение. Нет, забудь воображение. Все, что тебе нужно, – это наблюдательность.

– Ладно, сдаюсь.

– Ну давай же, Чарли. Не заставляй меня тянуть это из тебя клещами.

Она отвела взгляд. Снова посмотрела на него.

Он двинулся вперед, сократив расстояние между ними до нескольких дюймов.

– Любовники, Чарли. Вот что мы такое. Почему, как ты думаешь, я тебе это все сегодня рассказал? Почему, как ты думаешь, иногда рядом с тобой я начинаю чувствовать себя не таким уж ненормальным? Любовники. Может, и не в одном смысле этого слова, но в другом – уж точно. Может, в самом правдивом смысле.

Еще мгновение они глядели друг другу в глаза.

Потом он потянулся, чтобы привлечь ее к себе, она склонилась к нему, и мир пошатнулся. Она уперлась руками в подлокотники его кресла, чтобы не упасть, но было поздно. Она уже летела в пропасть.






* * *


Осознание пришло к ней потом, когда она, уже лежа в постели, пыталась привести в порядок свою до сих пор кружившуюся голову. Он спросил у нее, помнит ли она их первую встречу, а она отмела вопрос как непоследовательный. Никакой непоследовательности тут не было. Напротив, вопрос относился к делу напрямую. Он напоминал ей того долговязого юношу, который легкой походкой вошел в их квартиру на рю Вожирар тем дождливым вечером так много лет назад: быстрый любознательный взгляд, шапка густых – все еще густых – золотистых волос под промокшей от дождя серой фетровой шляпой, и двигался он легко и красиво. Да, он напоминал ей того мужчину, которым он когда-то был.





* * *


Билл Куоррелз не вошел, а, скорее, снизошел к ней в кабинет. Он очень гордился своим ростом. Как-то на книжной вечеринке, после нескольких коктейлей, он даже поделился с ней, как это приятно – быть самым высоким в комнате человеком: «Мне видно всех, и всем видно меня».

Он небрежно уронил рекламный макет ей на стол, уселся на стул напротив и вытянул свои длинные ноги, полностью забаррикадировав выход.

Она аккуратно отодвинула макет от чашки с кофе, стоявшей на столе.

– Что это?

– А на что это похоже?

– Почему ты мне это показываешь?

– Мне нужна девичья оценка.

– Почему? Это что, любовная история?

– Это триллер, но там есть исключительно сильный женский персонаж. Даже два.

Она снова взглянула на рекламу.

– У меня такое ощущение, что это больше напоминает карикатуры. Одна – на шлюху, другая – на Мадонну.

– А что, есть какие-то другие категории?

– Но вообще-то вполне удачно. – Она протянула ему макет.

Макет он взял, однако продолжал сидеть.

– А что это у вас происходило этим утром в кабинете у Хораса?

– Не беспокойся, Билл. Тебя мы не обсуждали. Насколько мне известно, с работы тебя никто выгонять не собирается.

Это была шутка, но когда она увидела облегчение на его лице, ей стало его почти жаль. Редактор Куоррелз был так себе, но у него имелось чутье на книги определенного сорта.

– Я и не думал, что вы меня обсуждали.

– Прекрасно.

– Просто мне интересно… – Он сделал красноречивую паузу.

Она демонстративно уткнулась носом в каталог, над которым работала, когда он вошел в кабинет.

– Просто мне интересно, – начал он снова, но в этот раз, когда она опять не спросила, что же ему такое интересно, все равно продолжил: – Просто интересно, что такого ты в нем нашла. Он же прикован к коляске. Его даже мужчиной считать нельзя. Ты могла бы выбрать кого-нибудь получше. Вообще-то, если ты ищешь добровольцев…

Никакого намерения за ее поступком не было. Это был рефлекс в чистом виде. Не успела она опомниться, как уже стояла над столом, держа на весу кружку. Ноги, чтобы дать ей пройти, он не убрал. Она знала, что так и будет. И она вовсе не выпускала кружку из рук. Кружка просто накренилась, когда Шарлотт перешагивала через его ноги. Кофе вылился прямо ему на колени.

Он вскочил:

– Господи, Шарлотт!

– Прости.

Куоррелз достал из кармана носовой платок и принялся промокать себе пах.

– Хорошо еще, кофе был не горячий.

Она согласилась, что это действительно хорошо, умолчав о том, что в любом случае поступила бы так же. Вот так ей и стало окончательно понятно, что она находится в свободном падении.