Ожидание

Кейт посмотрела туда, где стоял Сэм, погруженный в разговор с Марком. Ноги расставлены шире, чем обычно, грудь развернута, пиво крепко прижато к груди. Его поза говорила сама за себя.

– Сэм! У Кейт будет выходной! Я все устрою. Эллис умирает от желания помочь.





* * *


Когда они вернулись, уже совсем стемнело. Том спал и даже не проснулся, когда Кейт поднимала его с сиденья машины и укладывала в свою постель. Она спустилась в гостиную, где на диване лежал Сэм, уставившийся в компьютер. Когда Кейт зашла, он снял наушники и взял кружку с пивом.

– Будешь?

Она кивнула, и он освободил ей место на диване.

– Все было не так уж и плохо, правда?

– Зачем ты рассказал своей сестре, что Том спит со мной?

– Ты знаешь, зачем!

– А тебе что, это не нравится?

– Ну я бы предпочел, чтобы ты делила постель со мной.

Она рассмеялась, не в силах сдержаться. Эта мысль показалась ей слишком абсурдной.

– Я волнуюсь о тебе, Кейт.

Он выглядел искренне обеспокоенным. Но, возможно, это было не беспокойством, а разочарованием сродни тому, как купил что-то в интернете, а потом, когда гарантия закончилась, понял, что у покупки куча скрытых дефектов.

– Ты просил Тамсин договориться, чтобы ваша мать пришла во вторник?

Сэму не нужно было и рот раскрывать. Выражение его лица говорило само за себя.

– А тебе не пришло в голову сначала спросить меня?

– Мне показалось, это пойдет тебе на пользу. Думал, ты почувствуешь облегчение.

– А я думаю, что ты мог быть настолько любезен, чтобы посоветоваться со мной, прежде чем устраивать мою жизнь.

– Ладно, ладно. Я просто пытаюсь помочь. Я думал, это как раз то, что нужно матерям.

– Это не помощь, а настоящая подстава.

– Господи Иисусе, Кейт, – Сэм воздел руки вверх.

Кейт встала и пошла на кухню, чувствуя, что не может сдержать дрожь. Она оглядела гостиную, чувствуя на своей спине взгляд Сэма. Впрочем, он уже включил какую-то компьютерную игру или что-то в этом роде и был уже в наушниках.

Так обычно проходили их вечера. Вялое подшучивание друг над другом, а потом снова каждый утыкался в свой ноутбук по разным углам. Если ей везло, то ей доставался диван. Потом они ложились спать. И каждый раз в разных постелях. Снова и снова.

У нее завибрировал телефон. Это было сообщение от Ханны.

Ханна. Она была как часы и компас одновременно – по ней можно было жизнь сверять. Кейт коснулась экрана и перезвонила ей.

– Кейт?

– Да.

– Как дела? Я тебе звонила.

– Извини. Я была…

«А действительно, где я была?» – она не знала, что ей ответить.

– Как там Кентербери?

– Смешно, – ответила Кейт.

– Насколько смешно?

– Понятия не имею.


Кейт подумала: а действительно, насколько смешно? Но так и не смогла придумать ответную хохму. Помолчав, она продолжила:

– Мы были у сестры Сэма. Они хотят свозить нас в Дубай.

– Звучит здорово.

– Серьезно?

– Я думала, ты к этому привыкла. Хотя нет, к такому быстро не привыкаешь.

Кейт в ответ промолчала.

– Как поживает мой крестник?

– Хорошо, спит все время.

В повисшей тишине Кейт отчетливо услышала странный звук. Это был стук клавиш на компьютере Ханны – она делала две вещи одновременно. Огромный мир вокруг нее снова завертелся, зовя ее обратно.

– Хан? – осторожно начала Кейт.

– Просто ищу одно письмо в рабочей почте. Надо отправить.

– Ты не хочешь встретиться? В следующие выходные? Может, в субботу? Я могу взять с собой Тома. Мы можем поехать в Хит [10]? Я не бывала там с тех пор, как мы уехали оттуда. Том так быстро растет…

– В субботу?

Кейт приготовилась было к отказу, но потом услышала:

– Дай-ка я проверю… да. Почему бы и нет?

Ханна была не против встречи.

Кейт, попрощавшись, повесила трубку и подошла к окну. Прошло шесть недель с тех пор, как она переехала в Кент. Чайки спали на остроконечных крышах домов напротив. Какой-то мужчина вылезал из машины. Возможно, тот самый человек за стеной, чей сон каждую ночь нарушает Том.

Мужчина скользнул взглядом по Кейт. Она подняла руку и увидела, что он пристально смотрит на нее. Темная фигура в окне. Но спустя мгновение незнакомец отвел взгляд.





Протесты




Апрель 1995 года

Курс называется «Феминизм». Зал был скорее пуст, чем полон. В массовой культуре считается, что феминизм уже сделал свое дело. В 90-е наступило время «ладетток». С обложек бульварных газет смотрели Зои Болл и Сара Кокс, пьющие пиво. Самая популярная группа – Spice Girls. Время женщин в самом разгаре.

Лисса, дочь феминистки, считала само собой разумеющимся, что сама она тоже феминистка, что казалось весьма спорным утверждением. Она выбрала феминизм, потому что альтернативой был только курс по научной фантастике.

Список для чтения был устрашающим и в основном состоял из иностранной литературы. Но, готовясь к курсу, Лисса ничего из него не читала, ведь никто толком не прочитывает списки на кафедре английского языка. Вы просто по диагонали просматриваете книги в течение недели, а в конце каждой – пишете о них. Это, по мнению Лиссы, было главным, чему учат в университете – искусству убедительно врать. Чем лучше университет, тем лучше там этому учат. Она довольно часто излагала эту теорию в постели своего нового бойфренда, наркоторговца из Манчестера, владевшего таунхаусом в Рушольме. Он одевался как Лиам Галлахер, и часто носил парку. Смуглый, забавный, умный, он был самым сексуальным из всех, кого она когда-либо видела.

В передней части комнаты сидела девушка с длинными волосами, почти скрывавшими ее лицо, маленькая фигурка утоплена в мешковатом джемпере, манжеты спущены на большие пальцы. Длинная лоскутная юбка, мартинсы, жирно подведенные глаза. Бунтарка из пригорода, одна из тех инди-детей, которые тусуются субботними ночами в Манчестере. Они должны были вместе сделать доклад по Кристевой и ее эссе «Отвращение». Девушку звали Ханной. Не прочитав эссе, Лисса понятия не имела, о чем писать.

– Не зайдешь ко мне? – спросила Лисса Ханну. – Завтра? В три часа?

Ханна появилась в комнате Лиссы ровно в три, держа в руках несколько увесистых книг. Уже войдя в комнату, она вежливо постучала в дверь и привычно натянула манжеты свитера на обкусанные ногти. Ханна до сих пор не смогла освоиться в университетском обществе. Поступая в университет, она рассчитывала увидеть совсем иное. Она поехала в Манчестер только потому, что не поступила в Оксфорд, а второй университет, который был у нее на примете – в Эдинбурге, – оказался переполнен. И вот она училась здесь, в университете номер три, но жила все еще дома в Бернаже. Так получалось дешевле, поскольку не приходилось платить за общежитие, да и ее родители были этому рады. Ханна старательно делала вид, что ей нравится ездить, но на самом деле заводилась от одной мысли об этом. Еще она закипала от злости, потому что на экзаменах в Оксфорде она не ответила на вопрос о «Короле Лире» Шекспира. Она злилась, потому что ее лучшая подруга Кейт в Оксфорд прошла и, вероятно, прямо сейчас едет на велосипеде по какой-нибудь красивой улице к красивой библиотеке, словом – она на пути к лучшей жизни. Ее бесило это, потому что ей не удалось поступить куда-нибудь подальше от дома, а так хотелось. Она просто закипала от ярости из-за того, что в UCAS [11] действовала такая дурацкая и сложная система. Закипала от осознания, что город, в котором она прожила всю жизнь, переполнен привилегированными студентами. В последние девять месяцев она работала барменом в студенческом буфете и, естественно, многое видела. «Забудьте о феминизме» – она могла бы написать диссертацию с таким названием. Она видела выпускников частных школ. Они носили рубашки с поднятыми воротниками, активно занимались спортом и сбивались в шумные компании. Ребят из общеобразовательных школ, которые сидели отдельно, но пасли богатеев и пили с ними на спор пиво в барах. Неудачники, демонстрировавшие свою породу как значок на груди, подавая сигнал другим неудачникам, сбиваясь в стаи. Еще были такие, как эта блондинка, к которой она сейчас пришла в комнату. Определить тип последних было тяжелее всего. А Ханна любила все классифицировать. Она видела, что эта девушка красиво говорила, но не всегда так себя вела. Ханна никогда не видела ее в студенческом союзе. Она была привлекательной, но небрежной. На утренних семинарах, например, у нее на лице часто был заметен вчерашний макияж. Кончики ее указательного и среднего пальцев были окрашены в желтый цвет, что говорило о ее привычке курить. Кажется, она почти не расчесывала волосы. Но в этой девушке было что-то, трудно поддающееся определению, что-то, чего Ханна отчаянно хотела видеть в себе.

Девушка открыла дверь, и Ханна прошла внутрь. В комнате царил полный беспорядок. Пахло сигаретами, пепельницы тут и там были переполнены. На столе стояли недопитые стаканы с водой и пустая бутылка из-под вина. Односпальная кровать застелена индийским покрывалом. На стене висел коллаж из фотографий молодых людей с преувеличенно большими зрачками. Пока ничего необычного. Но внимание Ханны привлекла другая картина, небрежно прислоненная к стене, – картина маслом, изображавшая светловолосую девушку, свернувшуюся калачиком в кресле и читающую книгу.

– Это ты? – спросила она, присев перед портретом на корточки, чтобы лучше его разглядеть.

– Да, – небрежно ответила Лисса. – Этот портрет нарисовала мама много лет назад.

– Портрет действительно хороший, – восхитилась Ханна.

Лисса сидела на кровати, удивленно наблюдая, как темноволосая девушка берет свою тетрадь, садится за стол и открывает первую из своих книг. Какие точные у нее движения, какие острые карандаши.

Учась в манчестерском университете, Лисса все яснее осознавала, что она – дочь социалиста. Она училась в школе на севере Лондона и предпочла бы тусоваться с наркоторговцем, чем с мальчиком из государственной школы. В Манчестере было слишком много прилежных мальчиков и девочек. Но стоило только поискать – и сразу обнажалась их грязная постиндустриальная сущность. Для тех, кто, как и Лисса, считал себя поклонниками танцевальной музыки, Манчестер на том этапе своей истории был, возможно, величайшим городом на Земле.

Лисса чувствовала искреннюю заинтересованность в дружбе с этой длинноволосой девушкой из-за ее манчестерского диалекта – большой редкости в университете. Ей нравилось ее серьезное, немного сердитое лицо. Ей нравилось слушать ее споры с другими студентами в семинарской группе. Лиссе в Ханне нравилась даже ее раздражительность. И, конечно же, она была заинтересована в дружбе с ней этим весенним днем, потому что надеялась, что она поможет ей получить хорошую оценку.

– Ладно, – проговорила Ханна. – «Отвращение», так «Отвращение».