Ожидание
Часть 46 из 54 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Она открыла письмо.
Эстер сожалела, что так долго не отвечала. Она была в отъезде по работе. Ей было приятно получить письмо от Кейт после стольких лет разлуки. Глаза Кейт жадно пробегали по словам, спускаясь к двум главным нижним строчкам.
«Я не видела Люси много лет, и каково же было мое удивление, когда я столкнулась с ней, когда была в Сиэтле по работе в прошлом году. Она выглядела очень хорошо. Кажется, она сменила имя. У меня есть ее контакты, если тебе это интересно».
А ниже адрес электронной почты и, главное, имя. Кейт сразу же его загуглила. И вот она – перед ней. Доктор Люси Слоан. Отдел международного развития. Университет штата Орегон.
Ее лицо с характерным изгибом губ. Она всегда так улыбалась.
Частица другой жизни.
Лисса
– Ты должна привести Дэниела, – сказала Сара Лиссе по телефону, и в теме письма, содержащего приглашение на выставку, она жирным шрифтом: «Приведи Дэниела! Мне не терпится с ним познакомиться».
В конце концов в отчаянии Лисса написала Джонни: «У меня приглашение на двоих на открытие выставки. Не хочешь пойти?»
– С удовольствием, – ответил он почти сразу.
Она встретилась с Джонни у метро. Он был одет, как всегда, во все черное с такой же черной сумкой, но рубашка выглядела новой, а куртка – дорогой. Джонни был свежевыбрит и смотрелся на редкость хорошо. Она удивилась тому, насколько счастлива была его увидеть, как рада его обычному галантному приветствию.
– Привет, милая, – произнес он. Она уже забыла мягкий рокочущий звук его голоса.
– Ты хорошо выглядишь, – сказала она.
– Работаю. Получил небольшую роль в «Докторе».
– Неужели?!
– Ага, – добавил он, как бы извиняясь, – похоже, у меня еще будет сезон в RSC [26].
– Что?! Это потрясающе!
– Не слишком радуйся, – предостерегающе поднял он руку. – В основном это небольшие роли. Есть, правда, Энобарб в «Антонии и Клеопатре». Но они захотели перенести действие в Ливерпуль в шестидесятые годы. Не спрашивай. Они, вероятно, безнадежно покалечат пьесу. Ну да и черт с ней.
– Джонни, но это же отлично! – сказала Лисса, чувствуя, что радуется за него без всякой задней мысли.
– Ты могла бы стать хорошей Клеопатрой.
– Наверное, в другой жизни.
– А что насчет тебя? Какие-то прослушивания?
– Ничего особенного. Вообще-то я подумываю о том, чтобы сдаться, – ответила она.
– Тише, дитя, – произнес он.
– Нет, правда.
– Ну же, – сказал он, беря ее за руку. – Поменьше отчаяния.
– Когда ты начинаешь?
– В мае, – ответил он. – По-видимому, у этих стратфордцев все серьезно. Каждое утро совместные занятия по речи и все в таком духе. Платят тоже серьезно – годовая ипотека.
– Ну, – протянула Лисса, – ты это заслужил.
– Итак, чья же это выставка? – спросил Джонни.
– О, просто мамина.
– Черт возьми, – сказал он, подмигивая. – Мне надо вести себя прилично.
Галерея была переполнена людьми, некоторых из которых Лисса не видела уже много лет. Разумеется, в центре внимания была ее мама. Прошло около месяца с тех пор, как она видела ее последний раз. Сара заметно похудела, но выглядела необыкновенно, по-королевски, в длинном красном платье. «Это она должна быть Клеопатрой, а не я», – подумала Лисса.
Картин было немного, не больше семи. На каждой из них зарисованная область занимала только треть холста, а все остальное было идеально загрунтованным белым пространством. Картины висели без рамок, так что изображение казалось как бы подвешенным в пространстве. Но эффект заключался в другом. Когда глаза привыкали к холсту, из этого белого пространства начинали объемно проступать нарисованные предметы. На одной – молодая девушка в хлопчатобумажном платье, наполовину отвернувшаяся от зрителя. Ее лицо было почти в профиль, она наклонилась, чтобы рассмотреть что-то на земле, но земли не было. Она исчезала в пустоте под ее ногами. Лицо девушки смазано, но Лисса точно знала, что на этой картине – она сама.
На другом холсте она узнала своего кролика, привязанного к забору. Его голова свешивалась вниз, где должна быть земля, но там все бело.
На самом масштабном из полотен, занимающем большую часть стены, одной размытой линией был сделан намек на фигуру, идущую к горизонту. Эта линия постепенно истончалась. Возможно, это соляные равнины Боливии, а может быть, поверхность Луны. Отличительных черт было немного, но Лисса знала, что фигура – это Сара, ее мать, повернувшаяся спиной и идущая прочь.
Полотна стоили недешево – от двух до пяти тысяч долларов каждое, но на аукционных карточках уже были вписаны фамилии.
– Она их все продаст, я уверена.
Лисса повернулась и увидела рядом с собой Лори. Пожилая женщина взяла Лиссу под руку.
– Думаю, она уже все знала, когда начинала их писать, не так ли?
– Знала что?
– Насколько она больна, – Лори показала на картины. – Как будто все несущественное исчезает.
В этот миг Лисса почувствовала, будто земля уходит у нее из-под ног. Она рассеянно смотрела на свои руки, которые все еще сжимала Лори.
– А ты как, Лисса? – спросила Лори. – Как поживаешь? Как справляешься со всем этим?
– Хорошо, – ответила Лисса, словно со стороны слыша свой тихий голос. – У меня все хорошо.
К тому времени, когда владелец галереи приготовился говорить, все места в зале были заполнены. Лисса обошла вокруг квартала, решила, что с выставки уйдет, потом передумала, выкурила четыре сигареты, выпила четыре бокала вина. Она потеряла Джонни, нашла его и снова потеряла. Лисса отстранилась, когда вокруг Сары и владельца галереи собрались люди, и молчала, пока Сара произнесла короткую речь. Когда толпа расступилась, она протолкнулась к матери и взяла ее за руку:
– Почему ты мне не сказала?
– Не сказала… что?
– Лори мне все рассказала. Она думала, что я знаю.
– А… – протянула Сара, – Это…
– Это?!
– Я не хотела тебя беспокоить.
– Ты не хотела меня беспокоить? Насколько ты больна?
– Довольно сильно больна, – ответила Сара, вытирая пот со лба. – У меня четвертая стадия рака.
Лиссе стало жарко. Жарко везде – внутри и снаружи.
– И как давно ты это знаешь?
– С Рождества.
– С Рождества?!
– Я отказалась от химиотерапии.
– Конечно, ты все решила. А ты не думала, что я могу что-то сказать по этому поводу?
– Это мое тело, Лисса. Моя жизнь, – Мама выглядела усталой, загнанной в угол, и Лисса почувствовала людей позади себя – наблюдающих за ними.
Сара изменилась в лице.
– Дэниел здесь? – спросила она тихо. – Ты привела Дэниела?
– Нет, – ответила Лисса, повышая голос. – А знаешь почему? Потому что его не существует. Или нет, существует, но это Нэйтан. Муж Ханны. Я переспала с Нэйтаном и сказала тебе, что это другой. Нэйтан теперь со мной не разговаривает, и Ханна тоже. Потому что моя жизнь – сплошная неразбериха. Потому что ты не научила меня любить.
Сара отшатнулась, как будто ее ударили, но Лисса сделала шаг вперед, хватая ее за руку.
– Ты такая эгоистка, – сказала она матери. – Такая чертова эгоистка. Ты знаешь об этом? Ты всегда была и всегда будешь такой.
Сара отступила и парировала:
– Боже мой! И ты говоришь, что это я эгоистка? Дорогая Лисса, я знаю, что ты с детства хотела быть на сцене, но в этот раз, пожалуйста, избавь меня от этой драмы.
– Эй, – кто-то крепко схватил Лиссу за руку. – Привет, любимая.
Эстер сожалела, что так долго не отвечала. Она была в отъезде по работе. Ей было приятно получить письмо от Кейт после стольких лет разлуки. Глаза Кейт жадно пробегали по словам, спускаясь к двум главным нижним строчкам.
«Я не видела Люси много лет, и каково же было мое удивление, когда я столкнулась с ней, когда была в Сиэтле по работе в прошлом году. Она выглядела очень хорошо. Кажется, она сменила имя. У меня есть ее контакты, если тебе это интересно».
А ниже адрес электронной почты и, главное, имя. Кейт сразу же его загуглила. И вот она – перед ней. Доктор Люси Слоан. Отдел международного развития. Университет штата Орегон.
Ее лицо с характерным изгибом губ. Она всегда так улыбалась.
Частица другой жизни.
Лисса
– Ты должна привести Дэниела, – сказала Сара Лиссе по телефону, и в теме письма, содержащего приглашение на выставку, она жирным шрифтом: «Приведи Дэниела! Мне не терпится с ним познакомиться».
В конце концов в отчаянии Лисса написала Джонни: «У меня приглашение на двоих на открытие выставки. Не хочешь пойти?»
– С удовольствием, – ответил он почти сразу.
Она встретилась с Джонни у метро. Он был одет, как всегда, во все черное с такой же черной сумкой, но рубашка выглядела новой, а куртка – дорогой. Джонни был свежевыбрит и смотрелся на редкость хорошо. Она удивилась тому, насколько счастлива была его увидеть, как рада его обычному галантному приветствию.
– Привет, милая, – произнес он. Она уже забыла мягкий рокочущий звук его голоса.
– Ты хорошо выглядишь, – сказала она.
– Работаю. Получил небольшую роль в «Докторе».
– Неужели?!
– Ага, – добавил он, как бы извиняясь, – похоже, у меня еще будет сезон в RSC [26].
– Что?! Это потрясающе!
– Не слишком радуйся, – предостерегающе поднял он руку. – В основном это небольшие роли. Есть, правда, Энобарб в «Антонии и Клеопатре». Но они захотели перенести действие в Ливерпуль в шестидесятые годы. Не спрашивай. Они, вероятно, безнадежно покалечат пьесу. Ну да и черт с ней.
– Джонни, но это же отлично! – сказала Лисса, чувствуя, что радуется за него без всякой задней мысли.
– Ты могла бы стать хорошей Клеопатрой.
– Наверное, в другой жизни.
– А что насчет тебя? Какие-то прослушивания?
– Ничего особенного. Вообще-то я подумываю о том, чтобы сдаться, – ответила она.
– Тише, дитя, – произнес он.
– Нет, правда.
– Ну же, – сказал он, беря ее за руку. – Поменьше отчаяния.
– Когда ты начинаешь?
– В мае, – ответил он. – По-видимому, у этих стратфордцев все серьезно. Каждое утро совместные занятия по речи и все в таком духе. Платят тоже серьезно – годовая ипотека.
– Ну, – протянула Лисса, – ты это заслужил.
– Итак, чья же это выставка? – спросил Джонни.
– О, просто мамина.
– Черт возьми, – сказал он, подмигивая. – Мне надо вести себя прилично.
Галерея была переполнена людьми, некоторых из которых Лисса не видела уже много лет. Разумеется, в центре внимания была ее мама. Прошло около месяца с тех пор, как она видела ее последний раз. Сара заметно похудела, но выглядела необыкновенно, по-королевски, в длинном красном платье. «Это она должна быть Клеопатрой, а не я», – подумала Лисса.
Картин было немного, не больше семи. На каждой из них зарисованная область занимала только треть холста, а все остальное было идеально загрунтованным белым пространством. Картины висели без рамок, так что изображение казалось как бы подвешенным в пространстве. Но эффект заключался в другом. Когда глаза привыкали к холсту, из этого белого пространства начинали объемно проступать нарисованные предметы. На одной – молодая девушка в хлопчатобумажном платье, наполовину отвернувшаяся от зрителя. Ее лицо было почти в профиль, она наклонилась, чтобы рассмотреть что-то на земле, но земли не было. Она исчезала в пустоте под ее ногами. Лицо девушки смазано, но Лисса точно знала, что на этой картине – она сама.
На другом холсте она узнала своего кролика, привязанного к забору. Его голова свешивалась вниз, где должна быть земля, но там все бело.
На самом масштабном из полотен, занимающем большую часть стены, одной размытой линией был сделан намек на фигуру, идущую к горизонту. Эта линия постепенно истончалась. Возможно, это соляные равнины Боливии, а может быть, поверхность Луны. Отличительных черт было немного, но Лисса знала, что фигура – это Сара, ее мать, повернувшаяся спиной и идущая прочь.
Полотна стоили недешево – от двух до пяти тысяч долларов каждое, но на аукционных карточках уже были вписаны фамилии.
– Она их все продаст, я уверена.
Лисса повернулась и увидела рядом с собой Лори. Пожилая женщина взяла Лиссу под руку.
– Думаю, она уже все знала, когда начинала их писать, не так ли?
– Знала что?
– Насколько она больна, – Лори показала на картины. – Как будто все несущественное исчезает.
В этот миг Лисса почувствовала, будто земля уходит у нее из-под ног. Она рассеянно смотрела на свои руки, которые все еще сжимала Лори.
– А ты как, Лисса? – спросила Лори. – Как поживаешь? Как справляешься со всем этим?
– Хорошо, – ответила Лисса, словно со стороны слыша свой тихий голос. – У меня все хорошо.
К тому времени, когда владелец галереи приготовился говорить, все места в зале были заполнены. Лисса обошла вокруг квартала, решила, что с выставки уйдет, потом передумала, выкурила четыре сигареты, выпила четыре бокала вина. Она потеряла Джонни, нашла его и снова потеряла. Лисса отстранилась, когда вокруг Сары и владельца галереи собрались люди, и молчала, пока Сара произнесла короткую речь. Когда толпа расступилась, она протолкнулась к матери и взяла ее за руку:
– Почему ты мне не сказала?
– Не сказала… что?
– Лори мне все рассказала. Она думала, что я знаю.
– А… – протянула Сара, – Это…
– Это?!
– Я не хотела тебя беспокоить.
– Ты не хотела меня беспокоить? Насколько ты больна?
– Довольно сильно больна, – ответила Сара, вытирая пот со лба. – У меня четвертая стадия рака.
Лиссе стало жарко. Жарко везде – внутри и снаружи.
– И как давно ты это знаешь?
– С Рождества.
– С Рождества?!
– Я отказалась от химиотерапии.
– Конечно, ты все решила. А ты не думала, что я могу что-то сказать по этому поводу?
– Это мое тело, Лисса. Моя жизнь, – Мама выглядела усталой, загнанной в угол, и Лисса почувствовала людей позади себя – наблюдающих за ними.
Сара изменилась в лице.
– Дэниел здесь? – спросила она тихо. – Ты привела Дэниела?
– Нет, – ответила Лисса, повышая голос. – А знаешь почему? Потому что его не существует. Или нет, существует, но это Нэйтан. Муж Ханны. Я переспала с Нэйтаном и сказала тебе, что это другой. Нэйтан теперь со мной не разговаривает, и Ханна тоже. Потому что моя жизнь – сплошная неразбериха. Потому что ты не научила меня любить.
Сара отшатнулась, как будто ее ударили, но Лисса сделала шаг вперед, хватая ее за руку.
– Ты такая эгоистка, – сказала она матери. – Такая чертова эгоистка. Ты знаешь об этом? Ты всегда была и всегда будешь такой.
Сара отступила и парировала:
– Боже мой! И ты говоришь, что это я эгоистка? Дорогая Лисса, я знаю, что ты с детства хотела быть на сцене, но в этот раз, пожалуйста, избавь меня от этой драмы.
– Эй, – кто-то крепко схватил Лиссу за руку. – Привет, любимая.