Ожидание

– И на что это похоже? – спросил он. – Жизнь в Лондоне?

На мгновение в его глазах мелькнуло что-то голодное, какая-то дикая, необузданная энергия.

– Вы же сами представляете, – ответила она, откидываясь назад.

– Я не в ладах с городами, – произнес новый знакомый.

– Нет?

Оба замолчали. Он перевернул свой телефон на столе, так что фотография женщины и ребенка исчезла.

– Что же видели сегодня?

Она пожала плечами.

– Главные достопримечательности, все, кроме погребальной камеры. Мейс Хау. Наверное, туда поеду завтра.

– Вам понравилось?

– Не совсем. Я думала, что Оркнейские острова – это… нечто другое. Я думала, что здесь будет более дико. А тут все как-то одомашнено.

– Одомашнено? – удивился мужчина и рассмеялся, запрокинув голову.

Посетители за соседним столиком на мгновение подняли головы, а потом снова вернулись к еде.

– Вам надо на юг, – посоветовал незнакомец.

На мгновение ей показалось, что он имеет в виду жаркий юг. Солнце, море и тепло.

– Поезжайте на остров Саут-Роналдсей, – сказал он. – Там вы найдете Гробницу орлов, прямо на скалистом утесе. Совершенно дикое место. Это точно нужно увидеть, прежде чем вернетесь домой.

Она посмотрела на свою руку, по привычке потянулась к кольцу, которого уже не было. Мужчина посмотрел на ее палец, потом снова на лицо.

Она осознала, что в этот момент что-то произошло. Приглашение получено. В ней боролись противоречивые эмоции.

Так это было между Лиссой и Нэйтаном? Озвучили они свое желание или поняли друг друга без слов? Подумали ли про нее, пересекая черту?

– Это ваша жена? – спросила Ханна.

– Где? – испуганно спросил собеседник.

– Здесь, – она перевернула его телефон и показала на экран. На фотографии молодая женщина щурилась при свете, рядом с ней стоял ребенок лет четырех.

Мужчина перевел взгляд с телефона на нее.

– Это она, – ответил он.

– Так что ты здесь делаешь? – теперь она в ярости шипела на него. – Разговариваешь со мной?

Он взял телефон и еще раз посмотрел на фотографию.

– Она мертва, – ответил он. – Она умерла год назад.

– О, – Ханна почувствовала себя так, словно ей ударили ногой в живот. – Боже.

– Все в порядке, – сказал он. – Это не твоя вина.

Он посмотрел в окно на омытую дождем гавань, потом снова на Ханну.

– Как бы то ни было, я пришел сюда не для того, чтобы говорить о своей жене.

Она промолчала. И в этот момент все было решено без слов.

Они вместе поднялись на лифте. Она смотрела на его руки, когда он нажимал кнопку второго этажа. Какие толстые у него пальцы, какие широкие ладони. Он вел ее по коридору, и она следовала за ним, отставая на полшага. Он открыл дверь, затем отступил назад, чтобы впустить ее, и на мгновение она почувствовала острый укол страха – он же может быть кем угодно. Но затем страх исчез. Едва он потянулся к выключателю, как она его остановила.

– Нет, – сказала она. – Давай лучше в темноте.



В центре для посетителей у Гробницы орлов работала женщина с удивительно мягким голосом. Она рассказывала о гробнице, о том, как она была обнаружена на землях, принадлежавших ее отцу, примерно в миле от того места, где она и ее семья живут сегодня. Она рассказывала о человеческих останках, которые там были найдены. И главное, никаких целых скелетов, только беспорядочные кости, тысячи и тысячи костей. Там же нашли сброшенные орлиные когти. Это породило теорию, что некогда тела людей были оставлены на съедение птицам. Примерно так до сих пор проводятся «небесные погребения» в Тибете. Только так можно было объяснить, что от усопших остаются чистые косточки.

– Экскарнация [24], был у кельтов обряд такой, – произнесла женщина своим мягким голосом.


– Экскарнация, – повторила за ней Ханна, пробуя на вкус новое слово.

Женщина стала доставать из футляров черепа пятитысячелетней давности.

– Вот этот, – начала рассказывать она, – принадлежал женщине. – Видишь отметину? У нее был абсцесс на зубе.

– Вот этот, – продолжала она, поднимая второй артефакт, – череп молодого человека двадцати семи-двадцати восьми лет. Я думаю, – она подняла голову, и лицо ее стало на миг серьезным, – именно он приходит ко мне во сне.

Когда экскурсия для единственного на сегодня посетителя закончилась, женщина расправила куртку Ханны и помогла ей надеть дождевик и обувь. Одевшись, Ханна широко улыбнулась.

Они подошли к окну, и женщина указала ей путь к невзрачному холмику вдалеке.

– Будешь возвращаться, иди по скалам, – сказала она, – это лучший путь. Сможешь увидеть тюленей.

Тропка среди камней была грязной и изрытой лужами, и Ханна шлепала прямо по ним. Интересно, когда она в последний раз надевала резиновые сапоги? На ум ей пришла одна песня, и она громко запела. Из деревенского домика выскочила собака и вылезла через щель в заборе прямо перед ней. Она составила ей компанию, то забегая вперед, то рысцой возвращаясь назад, чтобы убедиться, что она не отстает. Веселый пес гонялся за ласточками, которые летали здесь особенно низко, ныряя навстречу ветру. Теперь тропинку усеивали примулы. Ханна наклонилась и сорвала несколько, а потом, не зная, что с ними делать, осторожно положила их в карман пальто.

Гробница была больше похожа на груду камней, почти неотличимую от полированных скал рядом с нею. Вход загораживала тележка. Чувствуя дрожь страха, она отодвинула ее в сторону и, опустившись на четвереньки, забралась внутрь. В конце туннеля находилась небольшая пещера. Темно не было – небольшие фонарики были встроены в потолок прохода и камеры. Не было там и холодно, и даже не было жутко. Просто камень и земля, глубокая тишина пещеры. А снаружи через короткий туннель она могла видеть, как ветер колышет траву и поднимает белые брызги на море.

Ханна просидела в гробнице с минуту, не зная, что делать дальше, но тут в туннеле раздался цокот когтей и появился сопровождавший ее по дороге пес, который, тяжело дыша, приближался к Ханне. Ханна благодарно прижала пса к себе.

– Эй, – сказала она. – Привет!

Она чувствовала, как бьется его сердце, какие теплые у него бока.

Со своего места впереди она разглядела очертания меньшего, более темного пространства. Отсюда не было видно, как далеко оно простиралось. На земле предусмотрительно лежал стилизованный под факел электрический фонарь. Ханна включила его и осветила им еще одну камеру, которая оказалась хоть и меньше, но все же достаточно большой, чтобы в ней мог лежать человек.

Она выключила фонарик и заползла под каменную перекладину, лежа на животе и прижимаясь щекой к холодной земле. Она чувствовала биение сердца в животе, груди, чувствовала, как внутри по венам течет кровь. Снаружи слышался далекий рокот моря, разбивающегося о скалы.

Ханна думала о костях, которые тысячелетиями лежали здесь.

Очень скоро и ее плоти больше не будет.

Она думала о прошлой ночи. Об удивлении, которое она испытала от другого тела, его формы, его запаха, впадин и ложбинок. Думала о частях его тела, к которым она прикасалась губами. Как, лежа в темноте с этим знакомым незнакомцем, она думала о Нэйтане. Как она забыла, что он был отдельным от нее человеком. Забыла наделить его субъективностью, забыла о животном внутри него. Лисса приручила его зверя. И с этой мыслью к ней пришла другая – своего рода тоска по собственной животной натуре, по своим диким желаниям.

Она перевернулась на спину, выключила фонарик и вокруг остались только темнота и звук ее дыхания.

Через какое-то время Ханна выползла обратно в главную камеру и пошла по камням обратно к машине. Облака поднялись, ветер стих, и установилась ясная погода.

Она ехала обратно на остров мимо полоски белого песка, мимо ласкового моря, и ее охватило такое сильное желание искупаться, что она почти сразу же остановила машину. Она спустилась вниз и направилась к белому песку, шла, пока не исчезла из виду дорога, а потом сняла с себя одежду и побежала в море. Зайдя в воду, Ханна издала крик – крик холода, радости и восторга.





Кейт




В этом году весна наступила рано, и город быстро зазеленел. Кейт достала из кладовки велосипед, почистила его, смазала его маслом, и поехала вверх по холму на работу. Она смотрела, как на деревьях распускаются почки, на некоторых уже появились первые листья. По обочинам широкой дороги стояли подстриженные свечками высокие каштаны.

С непривычки Кейт начала задыхаться, и вскоре ей пришлось спешиться и провезти велосипед на вершину холма. Но после она почувствовала себя лучше, мышцы привыкли, стало легче дышать.

Ехать на велосипеде было прекрасно. Это особенно ощущалось на контрасте с машиной. Теперь она могла ездить не по скоростным шоссе, а по побережью.

Дея была права, эта работа ей действительно подходила. Два дня в неделю она проводила в офисе, еще один день ездила по разным школам. Ей нравились подростки, с которыми она встречалась, – их отношение к жизни, их дерзость. Дети из бедных семей напоминали ей о детях в Бетнал-Грин [25], которым она когда-то помогала составлять резюме.

Кейт пыталась придумать систему, которая бы стимулировала детей с острова Шеппи посещать подготовительные курсы в университетском кампусе. Для этого она активно взаимодействовала с факультетом творческого письма, совместно с которым хотела опубликовать антологию работ подростков.

Том уже почти начал ходить. Он теперь умел подтягиваться и вставать, часто топал по гостиной, будто сам восхищаясь своей новообретенной способностью. Кейт зачарованно наблюдала за ним. «Как удивительно, – думала она, – это стремление вставать и ходить. Это же чудо – наблюдать, как маленький человек эволюционирует у тебя на глазах». Все, что попадалось ему под руку, он неизменно тащил в рот – карандаши, резинки, объедки с пола. Больше всего Тому нравилось вставлять карандаши в отверстия. Кейт пришлось купить заглушки для розеток. Закрывать розетки стало обязательным ритуалом, если Кейт хотела спокойно выйти из дома.

Все началось одним солнечным мартовским воскресеньем, когда за пару недель до своего дня рождения Том сделал первые шаги по гостиной. Один, два, три, а потом не удержался и плюхнулся на ковер. Кейт захлопала в ладоши и тут же позвала Сэма, который уже спал наверху. Он бросился вниз, протирая глаза и моргая. Вместе они уговорили Тома сделать еще несколько шагов. Сэм достал телефон и тут же отправил Эллис фото первых шагов сына. Кейт послала снимки своему отцу.

Часто по выходным она сажала Тома в коляску и шла к уже знакомому ей участку, где Том гулял с Норой. Эти любители-натуралисты исследовали камни и пытались тащить землю в рот, пока Кейт с Деей копали грядки для посадок нового сезона. Кейт это нравилось, нравилось, как труд заставляет ее потеть, не говоря уже о сладком запахе земли.

Кейт часто ходила на прогулки. Иногда она гуляла с Деей, иногда, если была одна и позволяла погода, просто сидела на скамейке на солнце, пока Том дремал в коляске. А когда он просыпался, то какое-то время, приходя в себя, сонно смотрел на мир. В эти минуты он не искал глазами маму. Она тихо сидела позади него, позволяя ему насладиться этим мгновением, не нависая сразу над ним. Кейт осознала, что процесс отделения от себя ребенка уже начался – не стоит вставать между ребенком и солнцем.

С Сэмом Кейт по-прежнему разговаривала очень осторожно, понимая, как это важно – дать друг другу больше пространства, как будто они вместе разводят костер. Едва разгорающийся огонь погаснет, если кислорода будет слишком мало. Но теперь Том спал в своей кровати, и иногда, в тишине раннего утра, было легко повернуться к Сэму, прижаться и проснуться на его груди.

Кейт писала Ханне каждый день короткие сообщения, чтобы узнать, как она. Иногда Ханна отвечала, иногда нет.

Однажды утром в начале апреля она, как обычно, приехала на велосипеде в университет, зашла в офис и проверила свою электронную почту. Это письмо она увидела сразу. Сообщение от Эстер. Тема письма – Люси Скейн.

Она украдкой оглядела офис, но на нее никто не смотрел, лишь солнце заглядывало к ней в окно. Кейт почувствовала, что ее начинает трясти.