Ожидание

Она повела его обратно через паб в темный коридор к женской раздевалке, которая сейчас была темна и пуста. Скоро актрисы вернутся, переоденутся и окончательно уйдут в ночь, а пока они были заняты: Лисса слышала, как продолжается вечеринка, как мужчины танцуют вприсядку, по-русски, слышала стук их каблуков.

Лисса села на стол, подняла длинные, тяжелые юбки, чувствуя, как воздух холодит бедра. Нэйтан наклонился и припал губами к ее плоти. Холод его щеки контрастировал с жаром губ и языка. Когда он встал перед ней, она раскрылась перед ним, и он еще шире развел ее бедра.





Подружки невесты




2008 год



Ханна выходила замуж. Но девичник она устраивать не хотела. Вместо этого она решила поехать в отпуск вместе с Лиссой и Кейт. А поскольку замуж она выходила в мае, то решила, что в конце апреля идеальным местом отдыха будет Греция. Она согласовала с подругами дату и часами искала, где остановиться, наконец забронировала виллу на неделю на одном из островов, недалеко от пляжа и с собственным бассейном. Вышло недешево, но и не чрезмерно дорого. Она недавно получила повышение по службе и, зная, что ни одна из них не зарабатывает много, не стала просить их разделить расходы. Ей было очень радостно побаловать друзей, ее лучших подруг, Лиссу и Кейт.

Они веселились в аэропорту. Примеряли очки и духи. Пили в баре шампанское. Шутили о безвкусице капитализма, но на деле наслаждались. Они так увлеклись, что чуть не пропустили свой рейс.

Вилла была прекрасна. У каждой была своя комната с отдельной ванной. Полотенца были плотными, постельное белье – хлопковым. Ханна получала удовольствие, наблюдая, как ее подруги визжали от радости как маленькие, когда бегали по кухне, открывая шкафы и находя в них шоколад, вино и фрукты. Они были глубоко тронуты тем, что хозяева отеля оставили им бутылку дешевого вина. Девушки пили его прямо из бутылки и, надев купальники, прыгали в бассейн.

Они спали допоздна. Долго завтракали – на завтрак подавали йогурт, мед, орехи, тосты и крепкий кофе. Они разворачивали шезлонги к солнцу. Повсюду были полевые цветы. Они согласились, что это идеальное время года для посещения Греции.

Днем они ходили на пляж – короткая прогулка по каменистой тропинке, благоухающей тимьяном. Они брали с собой книги, загорали и плавали в море.

Они мазали друг друга кремом, изумляясь мягкости кожи. Обедали в тавернах на пляже, где подавали неизбежный, но очень вкусный греческий салат, приправленный орегано. Пили крепкую рецину, которую подавали охлажденной в запотевших маленьких стеклянных кувшинчиках.

По вечерам они ходили в рестораны. Посетили несколько разных, а затем остановились на одном, который им понравился, и ходили туда каждый вечер. Это было небольшое красивое место с видом на гавань. Они красиво одевались на ужин, несмотря на то, что рестораны были всего лишь деревенскими тавернами, – они надевали платья, серьги, красились.

Они наполнялись спокойствием. Рано ложились спать. Впитывали солнце. Они помнили, как хорошо им жилось вместе, и сейчас они по-прежнему хорошо ладили.

Но по мере того, как неделя отдыха заканчивалась, радость улетучивалась. Лисса думала о колл-центре, понимая, что забыла поставить себе смены на неделю после отпуска. Это значило, что неделю она просидит без работы и у нее не хватит денег на аренду квартиры. Это значило, что ей придется снова просить денег у Деклана. А Деклан начал уставать от этих просьб, она знала. Как начал уставать и от нее самой.

В последнее утро Лисса рассматривала себя в зеркале в лучах утреннего солнца. Она знала, что красива – всегда это знала, – но теперь, в тридцать три, эта красота, которая когда-то казалась чем-то вечным, что она растрачивала на сигареты и алкоголь, ночные посиделки и кофе по утрам, не говоря уже об отсутствии спорта, сейчас эта красота стала казаться исчерпаемым ресурсом, о котором она должна заботиться, причем как можно лучше. И эта забота, как оказалось, требовала денег – денег, которых у нее не было. В последнее время она не раз ловила себя на том, что стоит у прилавка «Бутса», «Селфриджеса» или «Либерти» с непомерно дорогим кремом для лица. И ставит его обратно на полку. Не раз ей хотелось незаметно сунуть дорогой крем для лица в сумочку.

На прошлой неделе ее бросил агент.

– Такой шанс, Лисса, – сказала ей по телефону агент, – для людей твоего возраста выпадает единожды. Не думаю, что смогу представлять тебя дальше.

На прошлой неделе перед отъездом она купила в «Либерти» крепдешиновое платье в кредит. На нем красовался рисунок со стилизованными под японскую гравюру цветами. Хотя Лисса взяла это платье сюда, на отдых, она знала, что не наденет его. Оно так и осталось на дне ее чемодана. Это платье для той, кто чего-то достигла, не для нее.

Она злилась. Злилась на Кейт. Злилась – хотя и знала, что это несправедливо, – на Ханну, на ее щедрость, на эту виллу, на этот отдых. Она хотела, чтобы это было ее – чтобы она была щедрой для своих друзей.

В последний вечер Лисса настояла, чтобы они пошли выпить. В переулке был небольшой бар, который она приметила. Они и пошли туда, выпили по три коктейля, но пьяными себя не почувствовали, просто веселыми. После бара решили отправиться в ресторан, который они уже считали своим. Они заказали вино, которое быстро выпили, потом заказали еще. Они ели хлеб, обмакивая его в оливковое масло и соль, и запивали все это вином. Под конец вечера они почувствовали себя пьяными.

– Итак, – сказала Лисса, закуривая сигарету и обращаясь к Ханне. – Что дальше?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну после того, как ты выйдешь замуж. У тебя будут дети?

Ни у кого из них детей не было. Им было по тридцать три года, и ни у одной из них тогда еще не было ребенка.

– Наверное, – ответила Ханна. – Да.

– А Нэйтан хочет детей?

– Да. Думаю, что хочет.

– Это ты так думаешь?

– Да, – ответила Ханна. – Я уверена, что он хочет.

– И правильно, – кивнула Лисса.

– Что правильно? – удивленно спросила Ханна.

– Ничего, – ответила Лисса.

– Что? Почему ты делаешь при этом такое лицо?

– Я просто думаю, что довольно серьезно – завести ребенка, разве нет? Тебе не кажется, что следует подумать об этом немного больше?


– Вообще-то я уже достаточно об этом подумала. И я хочу детей. А что насчет тебя? Ты хочешь детей?

– Нет.

– Нет? Вот так просто, нет?

– Ага.

– Тебе не кажется, что это ты должна подумать об этом немного больше? Что если ты потом пожалеешь?

– Конечно, – сказала Лисса, выпуская дым сигареты в вечерний воздух. – Я подумаю об этом. Я не хочу детей, потому что думаю, что заводить их надо тогда, когда хочешь этого по-настоящему. И если ты стремишься сделать в своей жизни что-то еще, то лучше сделать это, а не заводить ребенка. Я уже через это прошла со своей матерью.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Ханна.

– Я стояла у нее на пути. На пути всего, ее творчества, ее гребаного активизма. Она вообще не должна была рожать меня, всем от этого было бы только лучше.

– О, ради бога, – проговорила Ханна. – Не будь смешной. Твоя мама – удивительная женщина.

– Неужели? – отозвалась Лисса.

Ханна пристально смотрела на подругу. Она не видела эту сторону жизни Лиссы прежде. Эту пьяную тоску и горечь.

– Оставь это, Лисса, – сказала Кейт, наклоняясь к ней. – Дай передышку, не грузи Ханну.

– А? Дать Ханне передохнуть? – сказала Лисса, поворачиваясь к ней, ее зубы были красными от вина. – А как же я? Как насчет того, чтобы дать передышку мне, Кейт? Кейт, ты же у нас моральный компас, – не успокаивалась Лисса, – указываешь нам всем путь. Ты думаешь, ты такая белая и пушистая? А кто виноват, что я не получила эту роль?

– Не я, – ответила Кейт.

– Да пошла ты! – выплюнула Лисса.

Кейт отпрянула словно от удара.

– Я скажу тебе, почему ты не хочешь иметь детей, Лисса, – заговорила она. – Ты в корне эгоистична. Ты никогда не сможешь поставить другого человека выше себя.

Раньше они, Кейт и Лисса, никогда не спорили. Вернее, не спорили так, как сейчас, с вином, сигаретами и в атмосфере благоухающей весенней ночи. Это было как наркотик. Им хотелось большего. Они могли представить, как сцепятся сейчас на улице и оттаскают друг друга за волосы.

Ханна смотрела на них. В напряжении между ними было что-то эротическое, подумала она. Она чувствовала себя опустошенной.

На них смотрели люди. Эти три англичанки в их вычурных нарядах, их громкие голоса, пустые бутылки из-под вина. Какие они грубые. Какими они выглядели несдержанными.





Кейт




После того злополучного ужина Сэм избегал встречаться с Кейт взглядом. Он спал допоздна и, проснувшись, сразу спешил на работу, задерживаясь все позже и позже после смены. Она часто все еще бодрствовала, когда он приходил домой в час, два или три ночи.

Кейт звонила Ханне, но та не брала трубку. Она отправляла сообщения: «Мы можем поговорить?» «Позвони мне, когда сможешь». «Ханна, нам нужно поговорить, позвони мне. Пожалуйста». Но Ханна не отвечала.

Она вспомнила лицо Ханны на мостике и холодную резкость, с которой она говорила.

Кейт хотела не только извиниться, но и сказать, как это все несправедливо по отношению к ней. Что Ханна сама ей ничего не сказала, – и это не дало ей шанса поступить правильно.

Единственным человеком, от которого она что-то услышала, была Дея.

«Срочное собрание клуба “Мама”. Когда ты будешь готова, просто напиши мне», – отправила ей сообщение Дея.

Кейт ей не ответила.

Дни пошли какие-то короткие и горькие. Кейт сидела дома, и греть квартиру приходилось большую часть дня. Том капризничал, а ее терпение было на исходе. Теперь она слишком часто кричала на него, а он слишком часто плакал. И этот плач провоцировал ее срывы. А когда она выходила гулять, все вокруг казалось покрытым жирной пленкой: река, захваченные течением пластиковые пакеты, в дренажных каналах по краям дороги плавали какие-то склизкие листья, деревья качали мокрыми черными ветками.

В центре города заливались на разные голоса, как уличные певцы, всевозможные лавочники. Они продавали закрученные пластиком рождественские елки прямо в гаражах вдоль автотрассы Уинчип. Студенты по-прежнему находились в здании Сената.



На выходных Сэм проснулся рано и сам одел Тома. Они зашли к Кейт, она была еще в кровати, на Томе был небрежно натянутый джемпер, который едва прикрывал его живот.

– Мы идем гулять, – заявил Сэм.

– Куда?