Отдай мое сердце

– Влипли, сэр Макс? Что может быть хуже незваного гостя! И отказать нельзя, не так вы воспитаны. Человеку моей эпохи в этом смысле гораздо проще: вежливыми мы отродясь не были. Лично я бы сейчас себе наотрез отказал.

– Да я бы тоже вам отказал, – честно признался я. – Просто понимаю, что сам виноват: очень уж сильно в последние дни хотел развлечений. А в моем случае это все равно что послать официальное приглашение всем неприятностям в Мире сразу – наугад, какая первой поймает. Положа руку на сердце, вы, при всех ваших неоспоримых достоинствах, далеко не самый худший вариант.

– Я – отличный вариант, – заверил меня Гэйшери. – Самый необременительный гость за всю обозримую историю человечества. Кормить не надо, жить готов хоть в чулане, характер у меня покладистый…

На этом месте Сотофа и Джуффин дружно отвернулись, чтобы мы с Гэйшери не видели их злорадных улыбок, а я хотел сказать: «Это вам только кажется», – но благоразумно промолчал. Потому что на самом деле за покладистым характером – это ко мне. Мало ли, что со стороны не сразу заметно. Надо просто очень внимательно смотреть, вооружившись оптическими приборами. Старинное сельское заклинание, позволяющее отыскать иголку в стоге сена – всего-то двадцать первая ступень Черной магии – тоже сойдет.

– А вы собираетесь ходить по улицам? – вдруг спросила леди Сотофа.

Гэйшери кивнул:

– Конечно. Мне любопытно взглянуть, как людям сейчас живется. А что?

– Я вам уже говорила, вы наверное не расслышали, или забыли. Но… К сожалению, у нас по-прежнему такое не носят. Я имею в виду ваше лицо.

Если бы за прошедшие годы я не привык считать леди Сотофу Ханемер самым могущественным существом в этом Мире, я бы сейчас за нее испугался. А так только свою голову руками прикрыл.

Но Гэйшери, к моему удивлению, не стал обрушивать на нас потолок. Даже ни одного светильника не грохнул. Только спросил с совершенно искренним удивлением:

– А что не так с моим лицом?

Отличный вопрос. Даже интересно, как Сотофа будет выкручиваться, чтобы не сказать ему: «Все».

– Со времени вашего предыдущего визита, шрамы так и не вошли в моду, – вздохнула она. – И в отношении цвета лица мы по-прежнему довольно консервативны, хотя в последнее время горожане начали понемногу экспериментировать в этом направлении. В основном молодежь. А те, кто постарше, смотрят на них с неодобрением. К сожалению, пока это так.

– Ничего удивительного, что поколение, которое чуть не привело Мир к окончательной гибели, имеет ущербные представления о мужской красоте, – надменно сказал Гэйшери. – Ишь – шрамы у них, видите ли, не вошли в моду! Надеюсь, хотя бы законом не запрещены?

– С законом никаких проблем у вас не возникнет, – заверил его сэр Джуффин Халли, анонимный автор примерно девяти десятых статей обновленного Кодекса Хрембера. – Но прохожие будут пялиться. Вы же этого вроде никогда не любили? Всегда старались быть неприметным… насколько могли.

– Пялиться они будут! – грозно взревел Гэйшери. – Я им попялюсь! Какого рожна я должен стараться ради спокойствия скверно воспитанного потомства диких скархлов[7], сдуру блудивших с пьяными эльфами[8]? Собрать бы всех скопом, да в ближайшем болоте уто… Так нормально?

Пока он орал, его лицо из белоснежного стало просто умеренно бледным, а жуткий шрам вовсе исчез. Правда, нос не особо уменьшился, и глаза остались разными. Но в сравнении с предыдущей версией Темный Магистр Гэйшери теперь казался почти красавцем. Вполне можно выпускать на улицу, не опасаясь за общественное спокойствие. Максимум, неразумные младенцы лишний раз поревут.

– Сойдет, – кивнул Джуффин. – Сэр Макс с куда худшими рожами по городу бегает, когда желает остаться неузнанным. И до сих пор жив.

– Что?!

На этот раз мы с Гэйшери выступили на диво слаженным трио. Только он гораздо громче. Так орать я все-таки не привык.

– Прекращай их дразнить, – укоризненно сказала леди Сотофа. – Не слушайте его, Мастер Гэйшери. Нормальное лицо.

– Сам знаю, что нормальное, – огрызнулся Гэйшери. И нетерпеливо дернул меня за полу лоохи, как ребенок, который заждался обещанного похода в кино: – Вы отведете меня к себе домой? Давайте пойдем пешком! Если уж оказался в вашем нелепом городе, в это нелепое время, хочу на все посмотреть.

«А это вообще ничего, что у нас Темные Магистры вот так запросто по улицам скачут? – осторожно спросил я Джуффина, перейдя на Безмолвную речь. – В смысле надо скрывать, кто такой Гэйшери? И он должен придумать какую-нибудь правдоподобную легенду? Или нет?»

«Пусть поступает, как хочет, – ответил шеф. – Понимаю, что поверить в это непросто, но Мастер Гэйшери всегда все делает правильно, даже если сперва кажется – ужас, чего творит. Собственно, особенно, когда ужас. Но сам, конечно, особо не болтай. Спросят, кто он, говори – старый друг решил навестить. Никто особо не удивится, что он с причудами, твоим знакомым еще и не такое с рук сойдет».

И добавил уже вслух:

– В полдень я собираю совещание. У тебя отпуск, я помню, что сам на этом настаивал. И не отказываюсь от своих слов. Но если ты внезапно испытаешь непреодолимое желание навестить Дом у Моста именно в это время, я, так и быть, не вышвырну тебя за дверь.

Леди Сотофа тоже воспользовалась Безмолвной речью. «Всякий раз, когда ты захочешь придушить своего гостя – а по моим прикидкам, это будет происходить примерно раз в четверть часа – вспоминай, пожалуйста о трех вещах, – попросила она. – Во-первых, о том, что именно с Мастера Гэйшери в Мире началась высшая магия – та, которую теперь принято называть Истинной. Во-вторых, тебя же мы все как-то терпим. Теперь пришла твоя очередь потерпеть. А в-третьих, когда твое терпение окончательно лопнет, ты можешь позвать меня на помощь. Долго уговаривать не придется, сразу прибегу».

«По третьему пункту спасибо, – растерянно отозвался я. – А что двумя первыми вы меня натурально убили – ничего, воскресну. Мне не привыкать».

– Вы уже уходите? – спросил из-под потолка Куруш, за все утро не проронивший ни слова. И с непередаваемым облегчением добавил: – Как хорошо!





* * *


Вопреки предсказанию леди Сотофы, четверть часа спустя мне хотелось не придушить Гэйшери, а купить ему мороженое. Или леденец. Или что там еще положено покупать детям в ходе прогулки. Очень уж он оказался трогательным, этот древний Темный Магистр. Вертел головой во все стороны, останавливался чуть ли не на каждом углу, явно раздираемый желанием пойти во всех направлениях одновременно – в точности, как я во время первых прогулок по Ехо.

Я и сейчас люблю этот город, как саму жизнь, но восторга и удивления все-таки поубавилось: человек такая зараза, что быстро ко всему привыкает. А Гэйшери, как я понимаю, видел столицу Соединенного Королевства впервые.

– На самом деле я здесь уже был, – сказал он, отвечая на мои мысли. – Два раза. Когда тут шла война и сразу после того, как наступил мир, на мой вкус, довольно безрадостный, так что я даже начал думать, что ради него и стараться не стоило. Настроение в городе было такое, что я чуть не сдох. Учтите, я не шучу и почти не преувеличиваю. Я очень чувствителен к тому, что обычно называют «общей атмосферой». Это мое слабое место – когда она недостаточно хороша. Но сейчас вполне ничего, жить можно. Даже не ожидал.

– Джуффин однажды сказал, что в последние годы из города ушел страх, – вспомнил я. – Не вообще весь, конечно, а тот, который – первая естественная реакция человека на все новое и непонятное. Думаю, он прав.

– Разумеется, прав, – кивнул Гэйшери. – В людях он разбирается, как никто. А я, кстати, не очень. Вечно всех сужу по себе. Знаю, что это неправильно и приводит к ошибкам, иногда роковым, но мне так больше нравится. Лучше часто ошибаться, оставаясь счастливым, чем всегда оказываться правым, а сердце при этом – ежеминутно в клочки. На самом деле, я однажды попробовал. Чуть ли не пять дюжин лет кряду был таким умным, что земле под моими ногами делалось тошно, а вместе с ней – мне самому. В конце концов, я это дело бросил. И с тех пор предпочитаю не разбираться в так называемых простых вещах.


Я невольно улыбнулся, потому что в «так называемых простых вещах» и сам не то чтобы разбираюсь. В сложных – еще туда-сюда. С переменным успехом. Через раз.

– Я вот смотрю сейчас вокруг, – сказал Гэйшери, – и вспоминаю, в какую ярость пришел, когда впервые узнал, что в самом Сердце Мира построили город, да еще и сделали его столицей. Совсем рехнулись, бедные дураки! При мне Сердце Мира сюда почти никого не пускает… не пускало. Так странно говорить о своей жизни в прошедшем времени! Для меня-то все есть прямо сейчас. Да, так вот, в наши дни Сердце Мира умело себя защитить: до заповедного острова, который нынче зовется Холоми, мало кто добирался живым. А чтобы пореже пытались – жалко, когда люди гибнут из-за своего любопытства – мы сговорились с лесными духами; говорят, их потом какой-то чокнутый эльфийский бродяга с приятелями[9] разогнали, но при нас лесных духов в здешних местах было полно. Мы предложили им сделку: пообещали, что больше никогда не будем ругаться их именами, а за это они никому не дадут подойти к Сердцу Мира. Ребята свое слово держат крепко; оно и неудивительно, таким только повод дай… Ладно, неважно; в общем, я страшно ругался, узнав, что вокруг Сердца Мира однажды построят город, да еще и сделают его столицей огромного королевства, чтобы побольше суеты развести. Неудивительно, что после этого Мир решил рухнуть, я бы и сам на его месте, пожалуй, с горя повесился – так я тогда говорил. А теперь смотрю, вполне ничего получилось. Такой живой вышел город, с интересным характером, не хуже, чем наши, разве что, несколько великоват. И атмосфера понемногу исправилась. Даже любопытно, как дальше пойдет. Надо будет сказать Сотофе, чтобы встретила меня на Мосту Времени когда-нибудь через тысячу лет. Оно же знаете, как устроено? Мост в прошлое можно построить одной своей волей. А в будущее – только если кто-то там тебя ждет. Потому что будущих всегда великое множество, а выбрать надо то из них, которое сумеет наступить. И ни в коем случае не ошибиться, если не хочешь свести Мир с ума. А я не хочу.

– Поэтому вы начали с меня, – кивнул я. – Ну и правильно. Я – не Мир, меня можно.

– Вас даже нужно, – серьезно сказал Гэйшери. – Осторожно, не спеша, всякий раз давая вам время привыкнуть к новому состоянию, но совершенно необходимо. Способность черпать силу в безумии – ваша сильная сторона. Эк вас перекосило! – рассмеялся он, посмотрев на мое лицо. – Ладно, ладно, я знаю, что за прошедшие тысячелетия слово «безумие» изменило значение. Я сейчас говорю не о болезни ума, а о его пластичности. О постоянной готовности отказаться от привычного представления о себе, стать чем угодно в любой момент и действовать из глубины этого нового существа. Так лучше звучит?

– Да, – согласился я. – Так вполне ничего. А мы между тем пришли.

– Это и есть ваш дом? – восхитился Гэйшери. – Ну вы хитрый какой! Такую красотищу себе захапали!

Мохнатый Дом и правда хорош. Во-первых, он самый высокий в этой части Старого Города. Во-вторых, очень древний, поэтому выглядит необычно: большинство его ровесников давным-давно перестроили до полной неузнаваемости или просто снесли. А в-третьих, он с ног до головы, то есть от земли и до самой крыши увит вечнозеленой гламитариунмайохой; это дурацкое название я много лет пытался запомнить и наконец победил. Но с тех пор полагаю ботанику сложнейшей из наук.

– Какой же я молодец, что напросился к вам в гости! – сказал Гэйшери. – Здорово будет в таком доме пожить! А башня наверху жилая?

– Еще какая жилая, – кивнул я, заранее понимая, чем это закончится. Страшный Темный Магистр из далекого прошлого твердо вознамерился захапать мой кабинет. А я не смогу ему отказать. И не потому, что вежливость жмет в коленках. Просто у него сейчас оба глаза одинаково круглые от восторга. И оба голоса от волнения звенят. Трепетный Темный Магистр попался. Хоть и буйный не в меру. Мне на таких везет.

– А можно?.. – взволнованно начал он.

– Можно, – обреченно сказал я. – Только учтите, диван там очень короткий.

– Тоже мне горе. Размеры – что дивана, что помещенного на нем тела – величина, легко поддающаяся изменению.

Действительно. Чего это я.





* * *


Я был уверен, что на фоне нашего нового гостя вчерашний визит сэра Корвы Блимма покажется моим домашним веселым праздником, и они, укрывшись в подвале, будут высовываться оттуда только чтобы робко спросить, когда закончится этот кошмар. Что, конечно, лишний раз подтверждает, до какой степени я не разбираюсь в людях, чудовищах, кошках, собаках, призраках, Древних Магистрах и в жизни как таковой.

Когда я распахнул дверь гостиной, навстречу нам метнулся белый мохнатый вихрь – Друппи в своем репертуаре, уж обрадовался, так обрадовался, теперь его не остановить. Я приготовился к неизбежному приземлению на ковер в момент столкновения с центнером бескорыстной собачьей любви, но на этот раз моя судьба повела себя подозрительно милосердно: Друппи промахнулся. Все когда-нибудь случается в первый раз.

– Ах ты, хренов засранец! – страшным басом взревел Гэйшери. Падать на пол ему явно не очень понравилось. По-человечески его можно понять.

От его крика кто угодно наложил бы в штаны, невзирая на их отсутствие. Но Друппи только восхищенно взмахнул ушами и лизнул Темного Магистра в нос.

Я внутренне приготовился дорого продать жизнь этого лохматого дурака, а заодно и свою. Но Гэйшери неожиданно расхохотался:

– А если с тобой вот так?

Миг спустя мой Друппи, гигантская овчарка Пустых Земель, несомненно, самый откормленный представитель этой породы, лежал на полу брюхом кверху. Над ним нависал Гэйшери, счастливый, как победивший в своей первой драке дошкольник.

– Что, получил? – торжествующе спросил он. – Сейчас добавлю, чтобы неповадно было! – и лизнул Друппи в нос.

Пес заскулил – кажется, просто от удивления. Такого поступка от представителя породы бескрылых двуногих он явно не ожидал.

– Всю жизнь об этом мечтал, – честно признался я. – Но не мог с ним сладить. Тяжелый, зараза. А вы знатно поквитались – за меня и всех остальных.

– Просто вес тоже является величиной, легко поддающейся изменению, – объяснил Гэйшери, поднимаясь на ноги. Положил руку на загривок Друппи, который тоже вскочил и теперь отряхивался с крайне недовольным видом, сказал: – Ладно тебе. Ты мне тоже сразу понравился. Не сердись.

Я порадовался, что в гостиной сейчас нет Дримарондо – видимо, с утра пораньше убежал в Королевский Университет, где его попросили украсить своим присутствием экзаменационную комиссию, чтобы абитуриентам было не так страшно, все-таки говорящая собака кого хочешь развеселит. Его счастье: это у Друппи железные нервы, безразмерное сердце и легкомысленная башка, а для интеллигентного Дримарондо любой конфликт человека с собакой – личная драма. Особенно если люлей в ходе конфликта получил не человек.

Зато Базилио повезло несколько меньше: она была дома. Причем сидела не у себя, а в гостиной. И теперь смотрела на нашего гостя во все глаза.

– Привет! – сказал он благозвучным дуэтом. – Меня зовут Гэйшери. А вас – Базилио, если вы та самая юная леди, о которой мне говорила Сотофа. Я ее старый друг.

Базилио сразу растаяла и почти перестала стесняться.

– То-то я смотрю, вы такой прекрасный! – сказала она. – Если вы друг леди Сотофы, это все объясняет.

– Да, – согласился Гэйшери. – У Сотофы довольно сильно развита тяга к прекрасному. И у вас тоже, – эту реплику он адресовал мне. – Такая отличная девчонка, аж завидно! Сами наколдовали или кто-то помог?

– Да я вообще пальцем о палец не ударил, – сказал я, внутренне негодуя на его бестактность. – Базилио – иллюзия, овеществленная Трикки Лаем, заместителем начальника столичной полиции. Леди Сотофа была так добра, что помогла ей обрести человеческий облик. А я только имя дал.

– И вместе с ним долгую жизнь, – кивнул Гэйшери. – Имя – великое дело для таких, как она. Однако полицейский хорош! Напомните мне об этом его удивительном деянии, когда я снова стану ругать вашу полицию. При всей нелепости их униформы, от ребят все-таки есть толк.

– Да обычная у них униформа, что вы к ней прицепились. Только ремнями, пожалуй, подпоясываются зря.

– Вот-вот.