Осторожно, женское фэнтези!

Не может же так? Глупо – из-за какой-то конфеты…

Боже, я помню, ты обещал мне чудо! И что не в твоих силах вернуть того, кто уже ушел за грань, я тоже помню. Но разве чудо – это не что-то невозможное? Настоящее чудо? Сотвори его! Бог ты или беспомощный мальчишка?

Я опустилась на пол, и когда рядом появился долгожданный тинейджер в черной футболке, даже ползти к нему не смогла.

– Я говорил, что не могу никого воскресить.

Значит, конец? Нет! Не верю!

– Не верь…

Он приблизился, присел на корточки.

– На что ты готова, чтобы защитить небезразличного тебе человека?

На все.

– И на ложь? На такую ложь, которую тот, за кого ты борешься, может никогда тебе не простить?

Да, да, да! Тысячу раз да!

– Значит, поймешь, зачем он это сделал.

Кто «он»?

– Оливер Райхон.

Все равно я не понимала.

Долго не понимала…

А когда поняла, схватилась за грудь в том месте, где сердце билось о ребра и рвалось наружу.

– Так это… это неправда, что…

– Я же сказал: не верь, – слабо усмехнулся самый лучший во всех вселенных бог.

– Мэйтин, ты…

– Слышал. Самый лучший бог. А если сотворю чудо?

Лучше ты уже не станешь, боже, дальше просто некуда. Но я тебя расцелую.

– Не угрожай мне. И еще… – лицо его стало серьезным. – Взамен ты должна пообещать мне кое-что.

Все что угодно!

– Сделай все правильно.

Я кивнула, не задумываясь, чем придется поступиться ради выполнения этого обещания.

– Умеешь ездить верхом? – Мэйтин подошел к единорогу и ласково потрепал его по шее. – Без седла и уздечки неудобно, но еще ни один единорог не уронил свою наездницу.

– Что?

– Наездница. Ты. Слышала же эти легенды? Эноре кэллапиа не каждую девственницу к себе подпустит, а уж влезть себе на спину позволяет только избранным.

– Ты серьезно?

– А ты думала, я хлопну в ладоши, и твой доктор исцелится? И что это было бы? Единичный случай в истории медицины. Человек, организм которого справился с ядом реликтового василиска. Нет, я обещал чудо, а не научную сенсацию. Так что давай подсажу.

Он забросил меня на спину весело фыркающему в предвкушении прогулки единорогу и пошел к входной двери, в которую до сих пор кто-то стучался, на что-то меня уговаривая. Взялся за рычаг и подмигнул:

– Готова? Тогда вперед!



Я не видела никого и ничего: крепко обхватила ногами бока единорога, припала к его шее, зажмурилась и, хоть и не было причин не верить Мэйтину или в Мэйтина, не переставала молиться, чтобы не опоздать. Но нашлись свидетели, рассказывавшие потом, как эльфы замирали и благоговейно склоняли колени перед ожившей легендой, а сам лорд Эрентвилль чуть ли не плакал, с крыльца наблюдая, как дева и единорог покидают посольство через ворота, без посторонней помощи распахнувшиеся перед ними.

Я не слишком доверяла бы этим рассказам. Потому что говорили после многое. И о том, что волшебный эноре кэллапиа летел, не касаясь копытами земли. И что дева восседала на нем, гордо выпрямив спину, а ее длинные волосы и белоснежные одежды развевались на ветру…

Волосы лишь растрепались немного. Темно-синее платье задралось на бедра, и развеваться мог разве что краешек выглядывавшей из-под него сорочки. Прямая спина? Вот уж действительно миф! Только когда мой скакун сбавил шаг, я решилась открыть глаза и приподняться. Узнала больничный двор, высокое крыльцо.


Ниц никто не падал, и хвалебных песнопений я не слышала, пока мы пробирались по коридорам и лестницам к дверям нужной палаты. Ойкали несколько раз, шарахаясь с нашего пути, а я думала о том, как хорошо, что в лечебнице такие высокие потолки, и о том, что Кленси теперь точно не посмеет меня не впустить, даже если Эд уже не сможет поставить его на место…

Он не смог бы.

Лежал неподвижно.

Не услышал, когда я позвала.

Каменная пыль полностью покрыла его лицо. Спаяла веки. Облепила растрескавшейся коркой приоткрытый рот, из которого еще вырывался с тихим сипением воздух.

Оливер не сильно погрешил против истины. Ничего уже нельзя было сделать. Привычными средствами нельзя, магией и лекарствами. Но у меня было чудо.

Единорог склонился над Эдвардом, моргнул, и из больших звездных глаз покатились слезы. Текли по белой искристой шерсти, оставляя влажный след, и падали вниз. Смывали серый налет, впитывались в ожившую кожу…

Слезы!

Я отступила от постели и зажала ладонью рот. Если бы кому-то из находившихся тут врачей или сестер бледная девица стала внезапно интереснее творящегося на их глазах дива и они обернулись ко мне, решили бы, что меня душат рыдания. А я едва сдерживала смех.

Все рассчитал чудотворец белобрысый!

И чудо настоящее, хоть щупай его. И эльфы международный скандал не устроят, еще и уверять будут, что у них и в мыслях не было мне мешать и тем паче убивать, а в домик ломились, чтобы узнать, не нужно ли чего прекрасной деве. И прецедентов нарушения законов мы не создали, священной крови не пролили. А на слезы запрета нет. Используйте себе, если получится заставить эноре кэллапиа прослезиться.

Мне нужно было остаться в палате, рядом с Эдом, быть первой, кого он увидит, когда откроет глаза, первой, кому улыбнется, когда поймет, что каменная смерть отступила. Но я снова струсила.

Единорог, почувствовав мои намерения уйти, обернулся и кивнул, прощаясь до следующей встречи.

Он сам возвратится в посольство. Если захочет. А нет – убежит в горы. Странно, что прежде я думала, будто его держат в загородке, словно обыкновенного коня. Кто или что может его удержать? Но у эльфов ему неплохо: кормят, поят, девственниц приводят, шприцами колоть не позволяют. Вернется, наверное.

Я спустилась в кабинет леди Пенелопы, прошла в смежную комнатку и забралась с ногами на кушетку. Наставница отсутствовала, а значит, можно было спокойно подумать. Только не о том, чего теперь не изменить…

Лучше о библиотекаре. О том, как он провел очередное покушение. О том, кто мог это организовать.

Положим, то, что я приду сегодня, знал любой, кому известны нюансы моего обучения и расписание леди Райс. Но кто знал о Саймоне? Наши тренировки – тоже не тайна, но человек, надевший личину Стального Волка, должен был понимать, что отношения у нас не только рабочие и шоколад меня не удивит. Кто знал о шоколаде? Библиотекарь, раз уж решился избавиться от меня этим способом, был осведомлен о моих взаимоотношениях со сладостями не менее хорошо, чем о дружбе с бывшим куратором. Кто…

Схема, начавшая рисоваться в моем мозгу, смылась подступившими слезами. Мысли о библиотекаре стерлись другими. Если бы пришла леди Пенелопа, я снова разрыдалась бы на ее плече…

Но вместо наставницы пришел ректор.

– Не нужно ничего объяснять, милорд, – сказала я прежде, чем он открыл рот. – Я понимаю, что ваш обман был продиктован благими намерениями, и не могу осуждать вас. Но говорить с вами не хочу.

– Элизабет…

– Простите, я желала бы побыть одна.

Хотя бы сейчас. А потом я выполню обещание, сделаю все правильно, и мы с ним будем жить долго и счастливо. Каждый в своем наглухо закрытом мирке.

Когда Оливер ушел, стало еще хуже. Тоскливо и одиноко.

Даже то, что через пять минут вернулась леди Пенелопа, не отменило этого одиночества. Как и то, что еще через полчаса появились Мэг и Сибил, а следом за ними – Рысь и Шанна: весть о моей поездке на чудесном эноре кэллапиа облетела академию быстрее, чем это сделал бы сам единорог.

Наставница обняла меня, надолго прижав к груди, а затем, словно позади остался длинный разговор, в котором все уже сказано, предложила чаю.

Друзья жаждали объяснений. Подробностей. Подтверждений и опровержений. Я отвечала коротко и сухо, но они не замечали моего настроения, продолжая сыпать вопросами. Пришлось намекнуть, что инспектор Крейг ждет своей очереди узнать нюансы сегодняшнего происшествия.

– Приготовить тебе что-нибудь к возвращению? – спросила Сибил напоследок. – Что-то особенное?

О, да! Постель из розовых лепестков и ванну с шампанским… Хотя последняя идея не так плоха. Не исключено, что вечером я захочу напиться.



Если бы я решила вернуться в общежитие с подругами, с этим никто не спорил бы, но с моей стороны было откровенной трусостью сбежать еще дальше. Поэтому я просто ждала.

И дождалась.

Он вошел тихо, остановился в дверях. Волосы растрепаны, мятая рубашка застегнута наспех всего на две пуговицы, на ногах – тапочки, какие выдают местным пациентам. Посмотрел на меня и, кажется, сразу все понял. Но все-таки улыбнулся:

– Думал, только мне с вами нелегко, Бет. Но, говорят, вы и единорога умудрились до слез довести.

– Угу. И лорда Эрентвилля до предынфарктного состояния. Надеюсь.

В груди защемило. Руки задрожали от безумного желания – броситься к нему, прикоснуться, пригладить волосы, пуговицы застегнуть… или расстегнуть, оторвать к демонам… Зацеловать всего. И пощечину влепить, чтобы не смел есть мои конфеты. И умирать чтобы больше не смел…

Он сам подошел. Сел рядом. Не на кушетку – на пол. Уткнулся лбом мне в колени.

– Я просил телеграмму от бога, – проговорил негромко, в то время как я, не сдержавшись, запустила пальцы ему в волосы. – Телеграмму или комету. А это была отравленная конфета. И не от бога, а от библиотекаря. И не мне, а вам. Не считается.