Осторожно, женское фэнтези!
Часть 107 из 120 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– На то, что ясно, не нужно, – согласилась я. – На то, что неясно. Я хочу знать, что нас ждет, если мы будем вместе. Точнее, стоит ли нам быть вместе?
– Но если вы любите друг друга…
Я усмехнулась про себя. При чем тут любовь? Что это вообще такое? Существует ли она, если каждый зовет этим словом совершенно разные, непохожие, неповторимые чувства?
– Погадай мне, Сибил. Просто погадай.
Карты легли на стол рубашкой вверх. Три по центру, с четырех сторон от них – еще по две. Сибил поводила над ними ладонью и начала медленно переворачивать одну за другой. Нахмурилась – мое сердце пропустило удар – и покачала головой.
– Наверное, ты неправильно задала вопрос, – пробормотала она, изучая расклад.
С правильными вопросами у меня вечная проблема. Но сейчас я спросила именно то и именно так.
– Что говорят карты? Что-то плохое?
– Нет, – подруга неуверенно улыбнулась. – Непонятное. Карты показывают выбор. Ты спрашиваешь, что будет, а они не дают ответа – только выбор. Неограниченный выбор с неограниченным количеством вариантов, как хороших, так и плохих. Чтобы закончить расклад, нужно просчитать их все, а это…
– Займет всю жизнь, – прошептала я.
Замечательная подсказка! Ну спасибо тебе, боже.
Я вернулась к себе и только успела поставить на место дракончика и надеть браслет, как в дверь постучали с посланием от ректора. Через час мне нужно было прийти в главный корпус. «Хорошие новости», – радостно подпрыгивали буковки короткого письма, но меня эта радость не тронула. Видимо, задумка Крейга воплощалась в жизнь, и кто-то уже «вспомнил» пропавших. То, в чем Оливер углядел добрый знак, мне сулило новую встречу с библиотекарем.
Но об этом никто, кроме нас с инспектором, не знал, и настроение у членов экстренно собранной комиссии было взволнованно-приподнятое. Только леди Райс хмурилась, но лишь от того, что смотрела чаще других в мою сторону и не обманулась натянутой улыбкой.
– Думаю, мы можем продолжить обсуждение и без протоколиста, – заявила она во всеуслышание. – Элизабет только из лечебницы и еще нуждается в отдыхе.
Оливер стушевался под обвиняющим взглядом целительницы и согласился, что протоколист им и правда не нужен. А я порадовалась возможности опять сбежать: ведь, останься я до конца совещания, он наверняка пошел бы меня провожать.
– Завтра можете не приходить, – сказала мне леди Пенелопа. – Устройте себе выходной.
– Завтра? – Какая-то часть меня, маленькая и трусливая, ухватилась за это предложение, но я не позволила ей взять верх. – Нет, я приду. К восьми, как всегда.
Выбор? Я выберу.
И пусть Мэйтин, если не согласен, засветит мне в лоб молнией.
Хотела бы я сказать, что принятие решения сняло камень с души и я, отринув все обязательства, кроме обязательств перед собственным сердцем, устремилась навстречу грядущему счастью. И возможно, однажды так и скажу. Когда буду пересказывать эту историю внукам, например. Не признаваться же им, что бабуля Бет, проснувшись, и с кровати вставать не хотела, малодушно мечтая, чтобы на нее рухнул потолок, после чего она либо навсегда избавится от проблем, либо попадет-таки в лечебницу, минуя все стадии сборов и сомнений?
Потолок падать отказывался. Пришлось вставать, идти в ванную, умываться, причесываться, одеваться. И думать-думать-думать…
По дороге в лечебницу я размышляла сначала о том, что было бы неплохо, прояви себя библиотекарь как-нибудь, и возможное покушение страшило меня меньше предстоящего разговора. Когда половина пути была пройдена, я резко изменила мнение, решив, что со стороны преступника будет непозволительной наглостью вмешаться в мою жизнь именно сейчас. А завидев больничное крыльцо, вернулась все же к первоначальному плану: пусть меня лучше убьют… только не до конца. Чтобы невозможный мой доктор лечил меня, сидел рядом, держал за руку… А там оно как-нибудь само…
– Элизабет!
Повернувшись на голос, я увидела Саймона. Он стоял у больничной ограды, в тени разросшегося куста сирени, чьи крупные набухшие почки уже дразнились зелеными язычками будущих листиков.
– Доброе утро, – я подошла к боевику. Несмотря на волнения, ему я была искренне рада. – Что вы здесь делаете?
– Решил до начала занятий узнать, как у вас дела, – улыбнулся он. – Все хорошо?
– Да, конечно.
– Вот и замечательно. Это, – он достал из кармана маленький бумажный мешочек, перевязанный розовой ленточкой, – вам.
– Спасибо, – поблагодарила я. Сквозь шелестящую обертку пробивался запах шоколада и миндаля. – А вы…
– Хорошего дня! – Саймон помахал рукой уже от портала.
– Хорошего, – согласилась я, с наслаждением принюхиваясь к подарку. Такие конфеты продавались в кондитерской не на фунты, а поштучно, и стоили недешево. Но и вкус у них был – м-м-м…
Развернула мешочек, но полакомиться его содержимым не успела.
– Здравствуйте, Бет.
Я обернулась, спрятав сладкий подарок за спину.
– Доброе утро, доктор.
Внутри все переворачивалось от волнения, а губы невольно расплывались в улыбке.
– Что это у вас там? – он попытался заглянуть мне через плечо.
– Ничего.
– Ай-ай-ай, не стыдно обманывать старших?
Вот только этого не надо! Мне тоже не двадцать лет. Не совсем двадцать…
– Конфета, – призналась я, выставив вперед ладонь с шоколадным шариком. – Саймон угостил.
– Саймон, – насупился он притворно. – Мало мне одного героя, так у вас то оборотни с букетами, то боевики с конфетами. Видимо, придется на вас жениться, чтобы воспрепятствовать наплыву соискателей.
Конечно же, он шутил. Но… Мэйтин его разберет! С человека, признающегося в чувствах на лекции, станется сделать предложение посреди больничного двора.
Пока я думала что сказать, он как ни в чем не бывало протянул руку и взял с моей ладони шоколадку.
– Верните мою конфету! – потребовала я, так и не найдясь с ответом.
– Вашу? – усмехнулся он. – Привыкайте, Бет. Когда мы поженимся, все конфеты будут общими. Я бы даже сказал, они будут в основном моими. На прочее ваше имущество я не претендую, но сладости…
Он подбросил обсыпанный миндалем шарик и поймал ртом. Хмыкнул самодовольно и внезапно так и замер – с поднятой рукой, задранным вверх подбородком и медленно сползающей с лица усмешкой. Из уголка рта потекла тонкая шоколадная струйка.
– Доктор? – я невольно отступила на шаг, но тут же бросилась к нему.
Успела подхватить. Удержала каким-то чудом, не позволив рухнуть на землю. Уложила.
– Кто-нибудь… Помогите! – заорала, срывая связки.
Нащупала на груди кулон-передатчик и до отказа вдавила камень в оправу. С такой же силой стиснула его холодеющую руку.
– Доктор, пожалуйста… Эдвард! Эд!
Появились люди. Много людей.
Они что-то делали, кричали, тормошили меня зачем-то, по щекам хлопали, словно это я лежала на земле без сознания.
Потом возникли откуда-то стены. Светлый проем окна в полупрозрачных волнах занавесок. Знакомая кушетка. Чьи-то руки, содравшие с меня пальто.
Стакан, в котором плескалась вода. Его подсовывали мне под нос, чередуя со смятой салфеткой, и я долго не могла понять, зачем мне эта салфетка. Насморка у меня нет. Испачкалась, может быть?
Затем будто спала невидимая завеса, отреза́вшая меня от реальности, и я почувствовала резкий запах спирта и гвоздики.
Тут же вернулись все остальные чувства.
Я вскочила, но властная рука легла на плечо, вернув меня на кушетку.
– Посиди, девочка, – Крейг никогда прежде не обращался ко мне на «ты» и девочкой не называл, и от этого ощущение, что случилось что-то из ряда вон выходящее и ужасное, усилилось. – Посиди. Там знающие люди занимаются, а ты мне про конфету расскажи.
– Откуда вы… – начала я и умолкла: всплыло на границе сознания, что я говорила уже кому-то о конфете. Но не ему – кажется, доктору Кленси. Или леди Пенелопе, сейчас стоявшей рядом с полицейским. – Что с… доктором Грином?
– Занимаются, – повторил Крейг.
– Там был яд? Яд, да? – я смотрела на старика почти с ненавистью. Добился своего? Расшевелил библиотекаря? – Вы о таком, естественно, не думали! Не магия, не убийца на поводке – просто яд!
– Не просто. Про яд мы сразу думали и защиту сделали хорошую. Распознавание заложили. Сеть сработала бы, ты и дотронуться не успела бы. Думаешь, легко было такую защиту вокруг тебя держать и днем и ночью? Думаешь, чего ты жива до сих пор?
Крейг не кричал – рычал рассерженным зверем, и причин винить в случившемся меня у него было больше, чем у меня для упреков в его адрес. Это ведь я отдала эту чертову конфету Эду – его Эду, не моему. Моим он еще не стал, а со стариком, судя по тому, как они общались, их связывало многое. И если сейчас случится непоправимое…
– Саймон, – сказала я, отогнав последнюю мысль. – Саймон принес шоколад.
И заскулила, ссутулившись и закусив рукав платья, – теперь уже из-за Саймона.
Я же верила ему! Он поддерживал меня. Успокаивал. Выбивал из меня дурь на ринге и носил пироги своей мамочки…
Терпел боль, когда я вырезала на его теле имена пропавших.
Зачем? Чтобы получить оправдание тому, что помнит прежнюю реальность?
– Не Саймон, – новый голос заставил меня поднять заслезившиеся глаза.
Оливер. Он тоже был тут. Я даже огляделась, чтобы проверить, кого еще не заметила в комнатушке, примыкавшей к кабинету леди Райс.
Никого больше: я, наставница, Крейг и ректор.
– Но если вы любите друг друга…
Я усмехнулась про себя. При чем тут любовь? Что это вообще такое? Существует ли она, если каждый зовет этим словом совершенно разные, непохожие, неповторимые чувства?
– Погадай мне, Сибил. Просто погадай.
Карты легли на стол рубашкой вверх. Три по центру, с четырех сторон от них – еще по две. Сибил поводила над ними ладонью и начала медленно переворачивать одну за другой. Нахмурилась – мое сердце пропустило удар – и покачала головой.
– Наверное, ты неправильно задала вопрос, – пробормотала она, изучая расклад.
С правильными вопросами у меня вечная проблема. Но сейчас я спросила именно то и именно так.
– Что говорят карты? Что-то плохое?
– Нет, – подруга неуверенно улыбнулась. – Непонятное. Карты показывают выбор. Ты спрашиваешь, что будет, а они не дают ответа – только выбор. Неограниченный выбор с неограниченным количеством вариантов, как хороших, так и плохих. Чтобы закончить расклад, нужно просчитать их все, а это…
– Займет всю жизнь, – прошептала я.
Замечательная подсказка! Ну спасибо тебе, боже.
Я вернулась к себе и только успела поставить на место дракончика и надеть браслет, как в дверь постучали с посланием от ректора. Через час мне нужно было прийти в главный корпус. «Хорошие новости», – радостно подпрыгивали буковки короткого письма, но меня эта радость не тронула. Видимо, задумка Крейга воплощалась в жизнь, и кто-то уже «вспомнил» пропавших. То, в чем Оливер углядел добрый знак, мне сулило новую встречу с библиотекарем.
Но об этом никто, кроме нас с инспектором, не знал, и настроение у членов экстренно собранной комиссии было взволнованно-приподнятое. Только леди Райс хмурилась, но лишь от того, что смотрела чаще других в мою сторону и не обманулась натянутой улыбкой.
– Думаю, мы можем продолжить обсуждение и без протоколиста, – заявила она во всеуслышание. – Элизабет только из лечебницы и еще нуждается в отдыхе.
Оливер стушевался под обвиняющим взглядом целительницы и согласился, что протоколист им и правда не нужен. А я порадовалась возможности опять сбежать: ведь, останься я до конца совещания, он наверняка пошел бы меня провожать.
– Завтра можете не приходить, – сказала мне леди Пенелопа. – Устройте себе выходной.
– Завтра? – Какая-то часть меня, маленькая и трусливая, ухватилась за это предложение, но я не позволила ей взять верх. – Нет, я приду. К восьми, как всегда.
Выбор? Я выберу.
И пусть Мэйтин, если не согласен, засветит мне в лоб молнией.
Хотела бы я сказать, что принятие решения сняло камень с души и я, отринув все обязательства, кроме обязательств перед собственным сердцем, устремилась навстречу грядущему счастью. И возможно, однажды так и скажу. Когда буду пересказывать эту историю внукам, например. Не признаваться же им, что бабуля Бет, проснувшись, и с кровати вставать не хотела, малодушно мечтая, чтобы на нее рухнул потолок, после чего она либо навсегда избавится от проблем, либо попадет-таки в лечебницу, минуя все стадии сборов и сомнений?
Потолок падать отказывался. Пришлось вставать, идти в ванную, умываться, причесываться, одеваться. И думать-думать-думать…
По дороге в лечебницу я размышляла сначала о том, что было бы неплохо, прояви себя библиотекарь как-нибудь, и возможное покушение страшило меня меньше предстоящего разговора. Когда половина пути была пройдена, я резко изменила мнение, решив, что со стороны преступника будет непозволительной наглостью вмешаться в мою жизнь именно сейчас. А завидев больничное крыльцо, вернулась все же к первоначальному плану: пусть меня лучше убьют… только не до конца. Чтобы невозможный мой доктор лечил меня, сидел рядом, держал за руку… А там оно как-нибудь само…
– Элизабет!
Повернувшись на голос, я увидела Саймона. Он стоял у больничной ограды, в тени разросшегося куста сирени, чьи крупные набухшие почки уже дразнились зелеными язычками будущих листиков.
– Доброе утро, – я подошла к боевику. Несмотря на волнения, ему я была искренне рада. – Что вы здесь делаете?
– Решил до начала занятий узнать, как у вас дела, – улыбнулся он. – Все хорошо?
– Да, конечно.
– Вот и замечательно. Это, – он достал из кармана маленький бумажный мешочек, перевязанный розовой ленточкой, – вам.
– Спасибо, – поблагодарила я. Сквозь шелестящую обертку пробивался запах шоколада и миндаля. – А вы…
– Хорошего дня! – Саймон помахал рукой уже от портала.
– Хорошего, – согласилась я, с наслаждением принюхиваясь к подарку. Такие конфеты продавались в кондитерской не на фунты, а поштучно, и стоили недешево. Но и вкус у них был – м-м-м…
Развернула мешочек, но полакомиться его содержимым не успела.
– Здравствуйте, Бет.
Я обернулась, спрятав сладкий подарок за спину.
– Доброе утро, доктор.
Внутри все переворачивалось от волнения, а губы невольно расплывались в улыбке.
– Что это у вас там? – он попытался заглянуть мне через плечо.
– Ничего.
– Ай-ай-ай, не стыдно обманывать старших?
Вот только этого не надо! Мне тоже не двадцать лет. Не совсем двадцать…
– Конфета, – призналась я, выставив вперед ладонь с шоколадным шариком. – Саймон угостил.
– Саймон, – насупился он притворно. – Мало мне одного героя, так у вас то оборотни с букетами, то боевики с конфетами. Видимо, придется на вас жениться, чтобы воспрепятствовать наплыву соискателей.
Конечно же, он шутил. Но… Мэйтин его разберет! С человека, признающегося в чувствах на лекции, станется сделать предложение посреди больничного двора.
Пока я думала что сказать, он как ни в чем не бывало протянул руку и взял с моей ладони шоколадку.
– Верните мою конфету! – потребовала я, так и не найдясь с ответом.
– Вашу? – усмехнулся он. – Привыкайте, Бет. Когда мы поженимся, все конфеты будут общими. Я бы даже сказал, они будут в основном моими. На прочее ваше имущество я не претендую, но сладости…
Он подбросил обсыпанный миндалем шарик и поймал ртом. Хмыкнул самодовольно и внезапно так и замер – с поднятой рукой, задранным вверх подбородком и медленно сползающей с лица усмешкой. Из уголка рта потекла тонкая шоколадная струйка.
– Доктор? – я невольно отступила на шаг, но тут же бросилась к нему.
Успела подхватить. Удержала каким-то чудом, не позволив рухнуть на землю. Уложила.
– Кто-нибудь… Помогите! – заорала, срывая связки.
Нащупала на груди кулон-передатчик и до отказа вдавила камень в оправу. С такой же силой стиснула его холодеющую руку.
– Доктор, пожалуйста… Эдвард! Эд!
Появились люди. Много людей.
Они что-то делали, кричали, тормошили меня зачем-то, по щекам хлопали, словно это я лежала на земле без сознания.
Потом возникли откуда-то стены. Светлый проем окна в полупрозрачных волнах занавесок. Знакомая кушетка. Чьи-то руки, содравшие с меня пальто.
Стакан, в котором плескалась вода. Его подсовывали мне под нос, чередуя со смятой салфеткой, и я долго не могла понять, зачем мне эта салфетка. Насморка у меня нет. Испачкалась, может быть?
Затем будто спала невидимая завеса, отреза́вшая меня от реальности, и я почувствовала резкий запах спирта и гвоздики.
Тут же вернулись все остальные чувства.
Я вскочила, но властная рука легла на плечо, вернув меня на кушетку.
– Посиди, девочка, – Крейг никогда прежде не обращался ко мне на «ты» и девочкой не называл, и от этого ощущение, что случилось что-то из ряда вон выходящее и ужасное, усилилось. – Посиди. Там знающие люди занимаются, а ты мне про конфету расскажи.
– Откуда вы… – начала я и умолкла: всплыло на границе сознания, что я говорила уже кому-то о конфете. Но не ему – кажется, доктору Кленси. Или леди Пенелопе, сейчас стоявшей рядом с полицейским. – Что с… доктором Грином?
– Занимаются, – повторил Крейг.
– Там был яд? Яд, да? – я смотрела на старика почти с ненавистью. Добился своего? Расшевелил библиотекаря? – Вы о таком, естественно, не думали! Не магия, не убийца на поводке – просто яд!
– Не просто. Про яд мы сразу думали и защиту сделали хорошую. Распознавание заложили. Сеть сработала бы, ты и дотронуться не успела бы. Думаешь, легко было такую защиту вокруг тебя держать и днем и ночью? Думаешь, чего ты жива до сих пор?
Крейг не кричал – рычал рассерженным зверем, и причин винить в случившемся меня у него было больше, чем у меня для упреков в его адрес. Это ведь я отдала эту чертову конфету Эду – его Эду, не моему. Моим он еще не стал, а со стариком, судя по тому, как они общались, их связывало многое. И если сейчас случится непоправимое…
– Саймон, – сказала я, отогнав последнюю мысль. – Саймон принес шоколад.
И заскулила, ссутулившись и закусив рукав платья, – теперь уже из-за Саймона.
Я же верила ему! Он поддерживал меня. Успокаивал. Выбивал из меня дурь на ринге и носил пироги своей мамочки…
Терпел боль, когда я вырезала на его теле имена пропавших.
Зачем? Чтобы получить оправдание тому, что помнит прежнюю реальность?
– Не Саймон, – новый голос заставил меня поднять заслезившиеся глаза.
Оливер. Он тоже был тут. Я даже огляделась, чтобы проверить, кого еще не заметила в комнатушке, примыкавшей к кабинету леди Райс.
Никого больше: я, наставница, Крейг и ректор.