Осторожно, женское фэнтези!

Если это – обновленный интерьер, страшно представить, что тут было раньше.

– О, Элизабет! – заметил меня ректор. – Здравствуйте.

– Добрый день, милорд. Господа.

– Жаль, что вы не успели к демонстрации, – глава академии обвел взглядом зал, давая понять, что я чего-то тут не вижу. – Но посмо́трите на открытии.

– Будет еще лучше, – с жаром пообещал декан факультета искусств.

– Не сомневаюсь, – ответил на это заявление милорд Райхон.

Они обменялись еще парой взаимно-вежливых фраз, после чего искусники удалились, оставив нас с ректором в пустом зале.

– Тут мило, – сказала я, чтобы не молчать.

– Когда включаются иллюзии – да, – согласился маг. – Если хотите…

– Нет, не стоит тратить энергию артефактов. Посмотрю на открытии, когда будет еще лучше.

– Хорошо, – не спорил он. – Просто не знаю, чем еще вас занять. Дел у нас с вами сегодня нет.

– Я могу уйти, если не нужна.

– Нет, что вы. Я ничем не занят, и, если вы останетесь…

Будем бездельничать. Пить чай, есть шоколадные пирожные и говорить о всякой ерунде, смеяться, шутить. Было бы здорово, но я даже представить себе подобного не могла. Не с Оливером, зажатым до скрипа в тиски норм и правил.

Но можно попытаться. Предложить ему пойти в посольство? Или?..

– Сыграете что-нибудь? – я указала взглядом на пианино. – Вы обещали однажды.

– Я? – он растерянно оглянулся на инструмент. – Наверное. Но… давайте в другой раз?

– Давайте, – вздохнула я.

Иногда он позволяет себе расслабиться, поднимает забрало и показывает истинное лицо, к слову, довольно симпатичное. Но сегодня не тот день.

– Впрочем… – ректор посмотрел на мою кислую физиономию, потом – на закрытую дверь. – Почему бы не сейчас? Правда, музыкант я так себе…

Поскромничал.

Играл он великолепно – не мог иначе. Он же идеал, и все, что он делает, должно соответствовать гордому званию… Но когда зазвучала музыка, я уже не думала о таком. В конце концов, этот его талант придумала не я. Я и представить не могла грозного мастера темных материй в роли одаренного пианиста. И это было замечательно. Прекрасно, как и поднимающаяся к потолку мелодия – та самая пастушья песенка, которую он насвистывал на ключах. Но теперь к свирели пастушка добавилось эхо окружающих пастбище гор, звон ручьев, щебет птиц, протяжная песня заблудившегося в ущелье ветра… Хотелось закрыть глаза и раствориться в нарисованной звуками картине. Но тогда я не видела бы лица музыканта, его взгляда, иногда обращающегося ко мне, задумчивого и мечтательного, его пальцев, парящих над клавишами, казалось, едва касаясь их, а без этого невозможно было до конца почувствовать и понять…

Но я и так не поняла. Слишком тонко, слишком неуловимо.

Когда прозвучал последний аккорд, я еще несколько минут вслушивалась в тишину, надеясь, что меня вот-вот посетит озарение, но этого не случилось: Оливер Райхон остался для меня загадкой.

– Сыграйте еще, – попросила я.

– Нет, – он поднялся. – Теперь ваша очередь.

– Моя? – опешила я.

– Вы говорили, что учились когда-то. Не может быть, чтобы все забылось.

– Забылось, – закивала я, но меня уже усадили на стул. – Милорд, я…

– Уверен, вы вспомните.

И это будет последней каплей в наших так и не начавшихся отношениях. Издевательств над своим слухом, в отличие от хвоста, он мне не простит.

– Вы сами напросились, – предупредила я.

Учили… Чему же меня учили? Не сутулиться, не болтать ногами… Каким-то гаммам. Отец демонстративно затыкал уши, не обращая внимания на то, как мама шикает и дергает его за рукав… Это в этой жизни. В другой у нас и пианино дома не было, но был музыкальный класс в школе и добросердечная Машка, учившая всех желающих играть «Собачий вальс», а особо «одаренных» – «Лунную сонату». Еще «К Элизе»… Элизабет…

Партию правой руки я худо-бедно помнила, а попытавшись взять аккорд, сфальшивила. Дважды. Поморщилась и сыграла с самого начала только правой и лишь первые такты. Умудрилась не ошибиться, но как же это было убого!

– Элизабет…

– Знаю, это ужасно. Простите.

Я встала и закрыла крышку пианино. Погладила отполированное дерево.


– Вам не за что извиняться, – пальцы Оливера словно невзначай коснулись моих. – У вас определенно есть слух, чувство ритма… и… что-то еще… Что-то, что отличает вас от других. Магия, которая спит в вас. Ваше бессилие. Это так…

– Жалко? – выдохнула я.

– Трогательно, – с нежностью, от которой у меня перехватило дыхание, мужчина погладил меня по руке и, сжав мою ладонь, уже не думал отпускать. – Вы кажетесь такой хрупкой, что порой хочется…

Не договорив, он медленно подался ко мне, и я почувствовала его горячее дыхание на своих губах…

И наваждение схлынуло. Сердце, замершее на несколько долгих мгновений, забилось снова, быстрее и быстрее, разгоняя по венам вскипающую от злости кровь. Я резко отвернулась, и губы мужчины ткнулись мне в висок.

– Простите, милорд. Это… не то, что вы думаете.

От удивления он отпустил мою руку, и я, не теряя времени, бросилась к двери. Чем раньше уйду, тем лучше.

– Элизабет!

– Простите, – извинилась я снова.

Растерянный и обескураженный моим бегством, он был так мил, так непохож на себя обычного… И это добавило мне решимости.

Ненавижу, когда мною манипулируют! Даже из лучших побуждений. Я не знала, что сделаю, но спускать подобное не собиралась.

Погода тоже определилась с настроением. Солнце притаилось за тучами, прячась от разбушевавшегося ветра. Темное небо сердито ворочалось и, когда-никогда, вниз срывались мелкие капли. Но, даже начнись ливень, я не повернула бы к общежитию.

– По-вашему, это смешно, да? – спросила я со злостью, ворвавшись в кабинет Грина. – Невысокого же вы обо мне мнения, если думали, что я ничего не пойму!

– А вы обо мне, очевидно, слишком высокого, раз считаете, что я сейчас что-то понимаю, – отозвался доктор.

– Чернила у меня на лице, да?! – я стукнула кулаком по столу. А могла бы и по чьей-то физиономии.

– Успокойтесь, Бет. Нет у вас на лице чернил. Было маленькое пятнышко, но…

– Издеваетесь?! Чем вы меня намазали?

– Вы об этом? – он достал знакомую бутылочку. – Это лосьон. Увлажняющий. Раствор для дезинфекции рук сушит кожу, поэтому держу на всякий случай.

– Лосьон? – я проскрипела зубами, из последних сил сдерживаясь. – Так это из-за лосьона Оливер Райхон вдруг полез ко мне с поцелуями?!

Он не применял телекинез, только поднял глаза, но меня как будто отшвырнуло от стола. А лучше бы вообще вынесло прочь из кабинета. Но нет…

– Во-первых, мисс Аштон, – он поднялся с кресла, – использование приворота запрещено. Да, я предлагал вам его, но лишь затем, чтобы понять, как далеко вы готовы зайти в своем стремлении спасти мир. Во-вторых, – Грин сделал шаг в мою сторону, а я, пятясь, два к двери, – если бы я и решился пойти против закона и собственных принципов, не сделал бы этого без вашего согласия. В-третьих, – он продолжал приближаться, но мне некуда было уже отступать: дверная ручка уперлась в поясницу, – даже захоти я осчастливить вас без вашего ведома, я выбрал бы более подходящий момент, а не отправил бы вас намазанную, как вы выразились, через всю академию, чтобы все встречные мужчины увязались за вами, как кобели за… хм… И в-четвертых, – он стоял уже совсем рядом. Даже не на расстоянии вытянутой руки – ближе, намного ближе, – я понимаю, что вы не слишком хорошего мнения обо мне, но почему вы так недооцениваете себя, Бет? Вы красивая девушка. Красивая, неглупая, чуткая, обладающая удивительными способностями. Разве странно, что мужчина, проведший немало времени в вашем обществе, заметил это и… Захотел вас поцеловать? Кто бы не захотел?

Последний вопрос он задал тихо, словно и не мне…

– И вы? – так же тихо спросила я, прежде чем успела подумать, нужно ли мне знать ответ.

– Я? – он резко отстранился. Губы искривила привычная ухмылка. – А что я? Я персонаж эпизодический.

– Вы идиот, – выпалила я, досадуя больше на себя, чем на него.

– Эпизодический? – уточнил Грин.

– Феерический!

Я развернулась, потянула на себя ручку, но дверь, едва приоткрывшись, тут же захлопнулась.

– Знаете, Бет, – приблизившись со спины, прошептал мне на ухо доктор, – вас тоже не назовешь умной. Мужчина вашей мечты проявляет явную заинтересованность, а вы сбегаете от него. Ко мне.

Я зажмурилась. Подавшись вперед, уперлась лбом в закрытую дверь.

Сбежала, да. С кулоном-передатчиком на шее, с охранниками. Если Оливер хотел узнать, куда я пошла от него, он уже знает. Может быть, стоит прямо сейчас в коридоре.

Но меня это совершенно не волновало.

Я представила, как обернусь. Ясно представила. До дрожи, до головокружения. До нервного покалывания на кончиках пальцев и готового сорваться с губ стона. До брызнувших из-под век слез…

– Это недоразумение, – собственный голос, негромкий и на диво спокойный, показался чужим.

– Конечно. Есть ведь условия.

Его интонаций я не уловила, занятая тем, что сдирала с себя щиты – с болью, как кожу, стряхивая шелуху ненужных мыслей. Теперь, когда между мной и магией нет барьеров, защита восстановится в одно мгновение. Но, быть может, этого мгновения хватит.

– Условия. – Обернулась, успев глотнуть отрезвляющей горечи. Выдержала направленный на меня взгляд. – Спасибо, что помните.

Чего я ждала? Чтобы он сказал, что не помнит? Или не верит в возложенную на меня богами миссию? Или что помнит и верит, но ему плевать и на богов, и на весь этот мир?