Останний день

– Такой вопрос – я разжал кулак и глянул на перстень – Это вещь точно из клада? Возможно дело в том, что она по своим характеристикам не соответствует моему профилю, именно потому ничего и не получается.

– Из клада, не из клада – какая разница? – недовольно буркнула сотрудница Отдела, увидела в моих глазах сомнение и добавила – Она в земле два десятка лет провалялась, потому, Валера, не наводи тень на плетень. Знаешь, по закону человека через пять лет признают без вести пропавшим.

– И? – изумился я – Какая взаимосвязь?

– Прямая. Где человек, а где перстень? В земле лежал? Лежал. Значит, он клад. Давай, работай.

Вывихнутая какая-то логика. Но спорить с этой леди мне по прежнему было не с руки, потому я снова сжал перстень, прикрыл глаза и мысленно признес:

– Слушай, покажи мне последнее, что помнишь перед тем, как попал в землю, и я от тебя отстану.

Ну и ничего. Разве что пить захотелось. Сейчас бы квасу или лимонада со льдом, чтобы испарина по стенкам стеклянного стакана стлалась, такая, с потеками. И ладно бы жара стояла, но на улице-то дождь идет.

А еще в ушах зашуршало. Как видно, кровь к голове прилила от умственных усилий. Нет, добром эти игры не кончатся, сосудик какой-нибудь от напряжения лопнет – и все, нет Валеры Швецова.

Вот в этот самый миг на звук и наложилась картинка, причем довольно невнятная. Я увидел желтую листву, устилающую землю, она-то, собственно, и издавала то самое шуршание. Причем чуть ли не в глаза мне лезла, и кроме нее почти ничего видно не было, разве что землю – серую, лесную, с еловыми иголками. Да еще изредка стволы берез слева и справа в поле зрения попадали.

Надо же. Все-таки получилось! Причем сейчас я смотрю, то, что просил – последние воспоминания предмета, сжатого в моей ладони. А что до странности картинки – все абсолютно логично. Я вижу то же, что и перстень, а он в тот момент находился на пальце своего хозяина, которому, похоже, крепко не повезло. Неспроста же так его волокут по земле, верно? Да и Павла Никитична упоминала о чем-то таком.

Через пару минут мои предположения получили прямое подтверждение – картинка перед глазами дернулась, и вместо осеннего желтого ковра мне показали серое небо, ограниченное земляными краями глубокой ямы. А еще услышал голос, сказавший:

– Ничего личного, Фома, просто бизнес. Покойся с миром. Или еще как-то, мне все равно.

А после сверху в яму полетела земля, та, которая спрятала перстень от всех на десятилетия.

– Ну? – прозвучал в ушах недовольный и грубый голос, который не мог принадлежать никому другому, кроме как непосредственно перстню – Ты доволен?

– Извини, но нет – твердо заявил я – Этого мало.

Сдается мне, этого Фому убили не просто так. За что таких, как он, в те времена в расход пускали? Каких таких? Так он самый что ни на есть настоящий бандит, о том говорят все факты. Тут тебе и погоняло вместо имени, и перстень-печатка, и похороны в безвестной яме. Классика жанра. Я сам веселые девяностые толком не помню, так как мал совсем был, но позже, в нулевых, не раз слышал разговоры отца и его приятелей о тех временах, потому представление кое-какое об этой теме имею.

Так вот – за что таких, как этот Фома, убирали? Либо за чрезмерную борзоту, либо за крысятничество, либо за лишние знания. Подозреваю, что здесь имеет место именно последний вариант.

Значит, мне надо увидеть то, за что Фому в яму определили, в этом вся соль. Именно это Павле Никитичне нужно, и пока она все не узнает, с меня не слезет.

А оно мне надо? Я вообще ее побаиваюсь, если честно. Очень уж лютая старушка.

– Конкретней излагай – потребовал перстень.

– Мне надо увидеть то, как твой последний хозяин умер. И если перед тем еще какие-то другие важные события происходили, те, из-за которых его скорее всего грохнули, то их тоже покажи.

– Блин, вот ты путаный – проворчал перстень.

Еще одна горсть земли, которая почти скрыла белый свет, короткая вспышка, и вот картинка изменилась, передо мной трое крепких парней, неуловимо похожих друг на друга, у них одинаковые короткие кожаные куртки, разве что только оттенками темных цветов различающиеся, широкие штаны, явно купленные в одном магазине, и прически типа «ежик». Прямо как из инкубатора, честное слово.

Они стоят на берегу озерка, окруженного деревьями, у порядком раздолбанной бордовой «Ауди», модель которой я, пожалуй, не возьмусь определить, и беседуют с владельцем перстня.

– Завалили мента – говорит один из бандитов, самый плечистый и выглядящий постарше, чем остальные – Наглухо.

– Отвечаешь? – уточнил Фома.

– Сроду порожняк не гнал – обиделся плечистый.

– Мы из него решето сделали – подтвердил один из братков, с шрамом на щеке – По обойме всадили в падлу, после такого не живут. Так что Монах на том свете порадуется.

– И второго завалим – добавил до того молчавший бандит – Отсидимся неделю-другую, и его тоже уработаем.

– Вас что, срисовал кто? – обеспокоился Фома.

– Да если и так, к ментам все равно никто не пойдет – сплюнул сквозь зубы плечистый – Зассут. Кому охота с проломленной башкой в больничке потом лежать? Просто ты же сам говорил, что так надо. Забыл?

– Тоже верно – согласился Фома – Ну ладно, грузитесь в тачку и погнали, определю вас на постой в одном месте, заслужили. Там раньше вожди партийные отдыхали, а теперь честная братва здоровье поправляет. Будет вам и море водки, и потные девки с большими сиськами.

Радостно галдя, троица загрузилась в «ауди», после чего я увидел пистолет, который появился в руке у Фомы. Он открыл заднюю дверь, которую только что захлопнул за собой обладатель шрама, и в упор расстрелял своих недавних собеседников. Те, похоже, и понять-то ничего не успели. Следом он всадил им в головы еще по одной пуле, опустил передние стекла, зафиксировал ногу водителя на педали газа, завел машину и мигом захлопнул дверцу. Бордовая «ауди», попыхивая дымком из выхлопной трубы, двинулась прямиком в озеро, и через пару минут скрылась под водой.

Следом отправился «ТТ», который Фома предварительно обтер платком. Затем он закурил и достал из кармана кожанки антикварный мобильный телефон, с антенной и откидной крышкой. Я такой лет в десять на чердаке нашего дома в коробке нашел, и какое-то время с ним играл, считая, что это на самом деле армейская рация.

– Карл Августович? – дождавшись ответа, произнес владелец перстня – Ага, все сработал, как было договорено. Они даже понять ничего не успели. Я ж не зверь, чего их мучать? Да, и здесь все, как вы сказали, сделал. Место хорошее подобрал, в этом озере никто не купается, потому что дно чистый ил. И гулять сюда никто не ходит, тут летом гадюк полно. Даже мелкота дачная, и то не заглядывает. Ага, еду!

О как. Карл Августович. Фамилия не прозвучала, но что-то мне подсказывает, что не так и много в мире владельцев данного имени, особенно в наших широтах.

Не его ли желала услышать Павла Никитична? Уверен, что да.


Смазанный кадр, и вот я вижу руки Фомы, лежащие на оплетенном серебряной нитью руле, как видно, по моде того времени. Следом замечаю грузовик, который летит навстречу его машине по «встречке», слышу грохот, за ним следует вращение, как в калейдоскопе.

Хрип, стон, рука с перстнем упирается в землю, ее владелец пытается подняться на ноги. Крепкий раньше народ был. Крепкий. После лобового удара не только выжить, но и найти силы двигаться – это, знаете ли…

– Фома, ты знаешь наши правила – слышу я голос того, кто в одном из предыдущих видений выступил могильщиком владельца перстня – Все можно оправдать – то, что ты трахаешь жен друзей за их спинами, то, что ты шакалишь на чужой земле, даже то, что ты за долю с бензоколонок брата своего двоюродного убил. Это грязь, но мне до нее нет дела, за это тебя накажет Аллах. Но вот то, что ты не вернул долг очень уважаемому в этом городе человеку, непростительно. Мужчина всегда платит свои долги, и напоминать про это ему не нужно. А тебе пришлось. Три раза пришлось. Но ты плевать хотел на это. Хорошо, пусть будет так. Деньги – что, деньги – это только бумага, самоуважение – вот что главное. А о каком самоуважении может идти речь, пока ты жив? Так что тебе пора.

– Айнар? – хрипит Фома, цепляясь руками за землю и листья – Кхакхой долг? Я никому ничего…

Хлопок выстрела, протяжный всхлип, еще выстрел – и вот рука уже не движется.

– О машине позаботьтесь – велит кому-то Айнар – К Мураду на свалку ее, и там под пресс. Меня не ждите.

И вот я снова вижу желтый ковер осенней шуршащей листвы, да еще изредка стволы берез попадающие в угол зрения перстня.

– Все? – осведомился у меня последний – Если желаешь, могу показать ляльку, которую хозяин за ночь до того на съемной хате парил.

Иронизирует, зараза. Ладно, пусть, его и так жизнь накажет. Чую, запихнут этого красавца в коробочку, присвоят ему инвентарный номер и определят на веки вечные в хранилище Отдела. Может, он даже рядом с серьгами подмосковной помещицы лежать будет.

Так ему и надо!

– Свободен – ответил я – И спасибо.

– Бог подаст – буркнул перстень, и я понял, что снова остался один.

Вернее, в компании Павлы Никитичны.

– Увидел? – строго спросила она.

– Ага. Слушайте, как все в девяностых незамысловато происходило-то, а? И убивали не думая, и следы прятали особо не стараясь.

– Мне твое мнение на данный счет не сильно интересно – поторопила меня старушка – Да и на какой-то другой тоже. Детали излагай. И подробно!

– В одном из разговоров был упомянут Карл Августович – произнес я заговорщицким тоном и протянул ей перстень – Вы же это имя хотели услышать?

– У меня в сумке кроме монпансье еще пистолет системы «браунинг» лежит – нехорошо улыбнулась Павла Никитична – Подарок Петерса на мое… На мой день рождения.

– Петерса? – переспросил я – Это того, который в Москве эсеров гонял после революции? Читал про него в учебнике, было такое.

– Неуч! Вообще-то это был мятеж – возмутилась старушка – Причем очень хорошо спланированный и организованный, что бы там потом кто не говорил. Но я с Петерсом познакомилась позже, в Туркестане, когда мы Энвер-пашу… Да что ты мне голову морочишь? А ну, выкладывай все, что видел!

Дальше тянуть на самом деле не стоило, потому я подробно и последовательно изложил все, что видел, не опуская не единой мелочи.

– Вот теперь молодец – погладила меня по голове старушка, когда я замолк – Не скажу, что удивил, нечто подобное мы и предполагали, причем еще тогда, в девяностых, но доказательств не было. А без них, на одних догадках, нельзя строить обвинение, даже если есть четкое понимание порядка вещей. Таков порядок, по которому мы живем. Даже если очень хочется отомстить, и ты точно знаешь кто виновник, будь любезен, докажи это.

– Значит тот мент, которого трое бандосов застрелили, из ваших был? – уточнил я – Да?

– Наш, наш – помрачнела Павла Никитична – Светлый человек был, и сыщик от бога. Может, лучший из тех, с кем я работала. Такие дела раскручивал, что никому не снилось, а погиб глупо, от рук каких-то недоумков.

– Ну, не так уж глупо – заметил я – Недоумки являлись всего лишь частью хорошо продуманного и реализованного плана.

– Это да – согласилась моя собеседница – Это верно. План на самом деле оказался хорош, поскольку только через четверть века дело с мертвой точки сдвинулось. А если бы Москва расширяться не надумала, и строительство не доползло до тех мест, где Фому прикопали, то так ничего бы и не всплыло. И хорошо еще, что его данные в оперативной базе остались, по ним то, что от этого отморозка осталось, и идентифицировали.

– Странно, что вы тогда его не искали – заметил я – Ну, или хотя бы тех троих. Не на ровном же месте у них конфликт с вашим коллегой случился, правильно? Там вон какого-то Монаха упоминали еще.

– Почему не искали? Искали. Сначала эту троицу, нас на нее некто Олег вывел, он сам из ведьмаков будет, а потом и Фому, которого рядом с ними накануне убийства видели. Известная была в московском криминалитете особа в те дни. Вот только не нашли никого, и теперь понятно почему. Будь времена поспокойнее да народу в отделе побольше, наверняка добились бы результатов, дело-то принципиальное. Но не получилось, слишком много всего в тот год на нас навалилось. В какой-то момент даже мне показалось, что вот-вот все обрушится, как карточный домик – и расстановка сил в столице, и отдел, и страна в целом. Знаешь, я много чего видела, разные времена случались, но те, пожалуй, были самыми лихими из всех. Люди словно обезумели, а нелюди и вовсе как с цепи сорвались, совсем страх потеряли. Гули средь бела дня из канализации вылезали, чтобы детей воровать прямо из песочниц, вурдалаки молодые как-то посреди Тверской двух шлюх выпили, тела их под фонарь бросили, и пошли себе дальше, как ни в чем не бывало.

– Но ведь обошлось?

– Обошлось – подтвердила старушка, снова доставая банку с монпансье – Через смерти, кровь, боль, договоренности, которых лучше бы не было, и вот, отложенное возмездие. Ну, а потом, когда восстановилось равновесие, все получили по заслугам, мы никого не забыли. Отдел вообще никогда ничего не забывает, даже если в нем полностью меняется состав сотрудников. Всегда есть кто-то один, кто знает все, что следует знать. Если надо подождать год – мы подождем. И десять лет, и двадцать тоже. Мы терпеливые.

– Внушает уважение.

– И правильно – Павла Никитична причмокнула – Кисленькая. Люблю. Так вот – Шлюндт последним из героев вчерашних дней остался, мы его на сладкое приберегали, тем более что предъявить ему особо было нечего, он же всегда чужими руками жар загребает, и свидетелей никогда не оставляет. К тому же он тогда из Москвы почти сразу сбежал, как видно все же опасался, что в конкретном данном случае мы можем на принципы свои наплевать. Потом долго по Европам шлялся, у него ведь и там интересы есть, а несколько лет назад вернулся обратно. Решил, что если времена изменились, то и мы другими стали. Очень нам хотелось его убить, но улик-то не было.



Не для суда, для нас самих. У нас, Валера, тоже ведь есть свой Покон, который не нарушишь. Но вот, кто ждет – тот дождется. И мы дождались. Потому – еще раз спасибо. Удружил.



А я знаю, кого эта дама имеет в виду. В смысле – кого именно тогда убили те трое. Некоего Францева, бывшего начальника отдела, его в одном из разговоров Марфа упоминала. Мол – завалили его, а 15-К тогда это проглотил и утерся. И Ровнин после данную фамилию произносил, причем с большим почтением в голосе.

Видно, большой человек был. И хороший, скорее всего, не просто же так даже через столько лет Павла Никитична, для которой авторитетов вовсе нет, сама ко мне пожаловала в гости с перстнем-свидетелем и пистолетом в ридикюльчике. Не усомнюсь, что при необходимости она бы его в ход пустила, как один из аргументов.

Хотя все равно в чем-то она темнит, как обычно с сыскными дьяками и случается. Есть логические неувязки в ее рассказе, есть.