Останний день

– Ой, да ладно – сморщила носик Юлька – Долго. В тот же вечер ты Сивому чуть зуб не выбил, и Капитонову синяк под глаз поставил, все разговоры сразу прекратились. Зато…

Она спрыгнула с табурета, вытянулась и громко сообщила в пустоту залы:

– Людвиг ван Бетховен. Соната для фортепиано в четыре руки ре мажор, сочинение 6. Исполняют ученики девятого «А» класса Юлия Певцова и Валерий Швецов.

После уселась обратно, глянула на меня и опустила пальцы на клавиши. Я помедлил секунду и последовал ее примеру. Надо же. Что-то помню, хоть столько лет прошло.

Когда отзвучал последний аккорд, моя подруга детства прямо как когда-то давно положила голову мне на плечо, и еле слышно произнесла:

– Знаешь, они ведь все уже за нас решили. Через месяц свадьба, после мы уезжаем в любую страну на выбор в путешествие, по возвращению ты занимаешь пост вице-президента нового холдинга, а я работаю инкубатором.

– Кем?

– Инкубатором – невесело повторила Юлька – Произвожу на свет наследника совместных капиталов двух семейств. Как минимум одного. Там все от пола ребенка зависеть будет. Ты в курсе, что слияние компаний наших родителей в этот самый новый холдинг уже вовсю идет? Нет? Я тоже не знала. И наш брак одно из важнейших условий, которое во все документы внесено. Представляешь, там все расписано, даже то, что мы развестись права не имеем в течении ближайших десяти лет. Ну, и особые условия, вроде того, что будет, если вдруг наследник еще не появится, а кто-то из нас при этом на тот свет отправится.

– Весело – я крутанулся на стуле – Вот мы и перестали быть людьми.

– И кем стали?

– Гарантиями. Мы с тобой, Юлька, теперь гарантии стабильности вышеупомянутого холдинга. А ты откуда про это все узнала-то? Неужто дядя Сережа надумал с тобой по душам поговорить?

– Дождешься от него – девушка презрительно поморщилась – Как же. Случайно проект договора с пометками юристов увидела, когда к нему в офис заезжала. Он куда-то отошел, а я в кабинете ждала, за его стол уселась, ну, а дальше понятно.

– Чтобы дядя Сережа документы на столе оставил? – засомневался я – Вот так просто? Да ты гонишь!

– Ну, не на столе, в ящике – заюлила Юлька – Какая разница? Главное не это. Главное, что выбора у нас нет. Средневековье какое-то, честное слово.

– Почему нет выбора? Есть. Я, например, без особых проблем скажу «нет», а если понадобится, так и дверью хорошенько грохну. Знаешь, мне ведь терять особо нечего, хотя бы потому, что у меня ничего и нет.

– А мне есть что терять, Валера. Знаешь, я всегда тобой восхищалась. Что ты ржешь? Ну да, слово громкое, но это правда. Ты смог от всего отказаться и уйти. У меня так не получится. Я привыкла жить так, как сейчас, и меняться уже поздно.

– Да ерунда это все. Поздно, не поздно… Жизнь припрет, так сразу все твои привычки прикажут долго жить, уж поверь. А еще скажу так – для меня самым сложным было не от денег и возможностей отвыкнуть, а с ума от снов не сойти. Мне же та ночь постоянно мерещилась, подушка каждое утро от пота мокрой была. Вот это да, это страшно. Только глаза закроешь, и ту девчонку видишь. Стекло битое, дым, вонь, кровь, она орет… А остальное чепуха. Так даже проще, поверь. Вот и сейчас мне хоть бы хны, потому что из рядовых не разжалуют.

– Может, ты и прав – Юлька оторвалась от моего плеча, на ее щеках я увидел две мокрые дорожки – Как всегда. Ладно, пошли, нас ждут в саду. Вино свое не забудь.

– Мы можем туда не идти, в чем проблема? предложил я – Мне вот отца видеть совершенно неохота, опять ведь поцапаемся. Давай лучше вызовем такси, поедем ко мне и устроим себе веселый вечер.

– Это невежливо – девушка встала с табурета – Все-таки они наши родители, и мы обязаны проявлять уважение по отношению к ним. Пойдем, Валера, чему быть, тому не миновать.





Глава 7




Если бы я был чуть сентиментальнее, то непременно умилился бы при виде картины, представшей перед нами. Ну, сами посудите – ухоженный сад во всей его позднелетней (или даже уже раннеосенней прелести), неяркое солнышко, пробивающееся сквозь листву, курящийся дымком подлинный «воронцовский» самовар, который дядя Сережа еще в начале века купил за большие деньги на каком-то аукционе, стол, заставленный простой, но вкусной едой, и родители, попивающие чаек и мило беседующие друг с другом. Если не знать, сколько всякого разного между нашими семьями за последние два с половиной десятилетия произошло, то можно подумать, что они вообще родственники.

Впрочем, с учетом того, что я услышал пару минут назад, то оно почти так и есть. Как это правильно-то? Свояки? Сваты? Не знаю точно. Была бы тут Марфа Петровна, так ответила бы, ей ли эти тонкости не знать.

А забавно было бы сейчас ей позвонить и данный вопрос задать. Вот, поди, старушка удивилась бы!

– Мое почтение всем присутствующим – весело произнес я, подходя к столу – Смотрю, дядя Сережа, вы своим привычкам не изменяете. Как не жаловали чайники, так и не жалуете, предпочитаете более сложные конструкции.

– Зря иронизируешь – Певцов-старший привстал, отвечая на мое рукопожатие – Самовар очень умный человек придумал, Валера, который знал, что делал. Опять же сам процесс его раскочегаривания мне по душе. Это тебе не кнопку нажать, тут определенная медитативность присутствует, которая нервы успокаивает, мысли дурные прочь гонит.

– А если еще можжевеловых веточек в трубу сунуть, то и вовсе – уууу! – поддержал его я, подумав, и протянув руку отцу, чему тот, похоже, немного удивился – И это ни разу не шутка. Вот только непонятно, зачем я вино покупал?

– Мне тоже – подала голос тетя Жанна – У нас есть винный погреб, ты прекрасно про это знаешь.

Мама бросила на нее короткий взгляд, из которого мне стало ясно – отношения лучше не стали, и то, что эти двое сидят за одним столом, ничего не значит. Просто они решили не спорить с мужьями, каждая по своим причинам. Ну, или сочли данную партию для своего чада наиболее приемлемой из всех возможных. Так сказать, меньшим злом.

И это значит, что союзников ни у меня, ни у Юльки не осталось. Если, конечно, не считать нас самих.

– Для меня – бросила Юлька, усаживаясь на один из двух пустующих стульев, которые, похоже, заранее предназначили для нас – Валера, откупорь бутылку белого. Вон штопор лежит, видишь? Вечер у нас семейный, прислугу мама до завтра отпустила, потому уж расстарайся.

Я выполнил ее просьбу, после налил себе чашку чаю и уселся за стол.

– Не налегала бы ты на вино – посоветовала Юльке мать – Или хоть поешь сначала, ведь с утра голодная ходишь.

Ничего моя подруга ей не ответила, только осушила бокал до дна, и протянула его мне с четким посылом «освежи».


Я чиниться не стал и выполнил требуемое, поинтересовавшись правда:

– Ты чего есть будешь? Нет? Ну и ладно.

Сам же поститься не стал, навалив на тарелку овощного салата и отправив на нее же свиную отбивную. Дядя Сережа не Данглар, я не граф Монте-Кристо, так чего дурака валять? Да, после ресторанного стейка есть не хотелось, но обострять ситуацию раньше времени как минимум неразумно.

– В стабильности есть свои плюсы – заметила мама – Знаешь, чего ждать.

– Марина, ты о чем? – уточнила тетя Жанна.

– Годы идут, ничего не меняется – пояснила мама – Один посредственно острит, вторая пытается возмутить спокойствие своим поведением.

– Нет в этом плюсов – заявил мой отец – Дурь сплошная. Уже взрослые ведь люди, давно должны были перебеситься и за ум взяться.

– Никогда не любил фразу «вот мы в их годы», но сейчас так и подмывает ее произнести – вздохнул дядя Сережа – Другую сразу и не подберешь.

– Ну почему? – отец достал из кармана футляр, а из него свою курительную трубку – У меня есть кое-какие варианты, просто кое-кто не обрадуется, их услышав.

– Поколение миллениалов – вступилась за нас мать Юльки – У нас были одни ценности, у них другие. И время изменилось.

– Бездельники они – отмахнулся отец – Не наводи тень на плетень, Жанна, называй вещи своими именами. И все вашими с Мариной трудами, между прочим. Кто им все разрешал? Кто нам руки вязал, когда мы хотели им ума в головы вложить?

Он утрамбовал табак, щелкнул зажигалкой и свирепо пыхнул дымом, как одноголовый, но очень злобный Змей Горыныч. Я же говорил Ваське, что фольклорный дракон существует, а она не верила.

– Твой еще ничего, работает – отпив чаю, произнес дядя Сережа – За копейки, конечно, но хоть что-то. А моя ни богу свечка, ни черту кочерга.

– Спасибо, папа! – мило улыбнулась Юля и отсалютовала отцу бокалом – Я всегда знала, что ты в меня веришь.

– Мы собрались тут для того, чтобы нас обсудить? – уточнил я – Просто я ехал на тихий семейный обед, именно так на прошлой неделе декларировалось данное мероприятие. В плане еды все совпадает, но вот остальное я уже не раз слышал, и еще когда принял сказанное к сведению. Более того, я даже признателен за то, что мой любимый папа никогда не стеснялся в выражении эмоций и слова не подбирал. Что ты на меня так смотришь? Да, представь себе, признателен. Я только потому самим собой и стал, скорее всего.

– А девочке той, что по твоей милости в инвалида превратилась, тоже благодарен? – негромко поинтересовался отец – С ней как? А тот парень, машина которого в гармошку вместе с ним чуть не превратилась? Может позвонишь ему, скажешь «спасибо»? Просто они свои жизни чуть не отдали для того, чтобы ты самим собой стал.

Мама тихо охнула, Юлька с ненавистью глянула на моего родителя, вновь окутавшегося клубами дыма, дядя Сережа же тихонько прогудел, как огромный шмель:

– Толя, зачем? Было и прошло.

Было. Верно, было. Все было – пустая набережная, приятный шум в голове, тот, который появляется после изрядного количества хорошего виски, зашкаливающий в крови адреналин, не перегоревший после трех заездов на стрит-рейсинге, красивая, беззаботно смеющаяся глазастая девчонка, сидящая рядом и навевающая мысли об очень приятном завершении этой прекрасной летней ночи.

А потом случилось то, что случилось. Удар, скрежет, еще один удар, на этот раз о чугунное ограждение набережной, истошный визг моей спутницы, подушка безопасности, скрывшая от меня сероватый московский рассвет, боль в груди, – это тоже все было. Оно, конечно, хорошо бы все отмотать назад, не жать тогда на газ, остановиться на мигающем светофоре, как и положено, только вот нет у истории сослагательного наклонения.

И ведь до сих пор не понимаю, откуда выскочила та «тойота». Убей не понимаю. Да, я той ночью крепко надрался, не спорю, но точно помню – на повороте никого не было. Могла бы прояснить дело видеорегистратор из моей машины, но тогда, понятно, мне было не до него, а после он исчез как из вещдоков, так и из материалов дела, как, впрочем, многое другое. А потом и дела не стало как такового.

В чем-то отец, конечно, прав, я не спорю. Но вот только знал бы он, сколько раз я то утро снова и снова проживал, крик своей пассажирки слышал, из машины выбирался, размазывая кровь по лицу и пытаясь понять, что вообще произошло, смотрел в бессмысленно-пьяные глаза Сивого, который рванул на своем «ламборджини» за мной через перекресток. Ночь за ночью, раз за разом, снова и снова. Проживал, и ничего не мог изменить.

Нет, это не рефлексия, как могло бы показаться, и не крокодильи слезы задним числом. Сделанного не воротишь, тем более что все закончилось не так трагично, как говорит отец. Никакой инвалидности у той девчонки в помине нет, спасибо достижениям швейцарской медицины. Мало того, она в Лозанне умудрилась какого-то ординатора охмурить, после вышла за него замуж и живет-поживает припеваючи. Впрочем, с тем «парашютом», что эта милашка от моей семьи получила, не ей будущее швейцарец-медик обеспечил, а она ему.

Что до парня, с машиной которого я столкнулся, так и он в накладе не остался. Сотрясение мозга, десяток царапин – вот и все, что на его долю перепало. А еще новая БМВ в люксовой комплектации. К тому же этот бедолага тогда больше моего, кажется, перепугался, по крайней мере, когда мы вытаскивали через водительское сиденье залитую кровью девчонку, он знай бормотал:

– Я не виноват. Я не виноват.

А отец… Не уверен я, что ему прямо уж вот так этих ребят жаль. Не уверен. Не случись тогда там, на перекрестке набережной, невесть откуда взявшихся журналистов из одного очень популярного новостного интернет-портала, да заключаемой в те же дни сделки с немцами, которые очень щепетильно относятся к репутации потенциального бизнес-партнера, в том числе и личной, то может, и разговора того самого не было бы. Или был, но другой, без тех слов, которые вбили между нами клин.

Но, повторюсь, все случилось так, как случилось. Да и то утро для всех давным-давно стало воспоминанием, даже для его непосредственных участников. Заглядываю я в инстаграм той девчонки иногда, смотрю на фотки двух детей и виды из дома на Альпы. Да и парень доволен жизнью, правда машину ту, что ему в качестве компенсации он продал почти сразу, и купил себе тачку попроще и подешевле. Про Сивого вообще можно даже и не упоминать.

Все всё забыли, кроме меня. А я помню и то, что случилось на набережной, и то, что произошло после, через неделю, когда я вышел из больницы и приехал домой. Последнее, пожалуй, даже куда лучше, чем первое.

«Захребетник», «Ты пальцем о палец не ударил в этой жизни», «Ты нам слишком дорого обходишься», «Ты позоришь нашу фамилию», «Ты бесполезное существо. Не человек, а существо».

Сейчас, по прошествии лет кое с чем я, пожалуй, соглашусь. Не со всем, разумеется, «существо» это уже перебор, но отчасти отец был прав.

Ну, а что до его фразы «Лучше бы тебя вовсе не было», той самой, после которой я покинул отчий дом с тем, чтобы в него больше не возвращаться… Не знаю. Сегодня, конечно, я бы настолько серьезно все услышанное не воспринял, поскольку с годами научился отличать слова, сказанные в гневе от слов настоящих, взвешенных и отмеренных. Те были именно что запальные, сейчас мне это предельно ясно, особенно если участь, что отец чуть ли не впервые в моей жизни дал волю настолько бурным эмоциям, но и тут назад ничего не откатишь. Тот я, молодой и вспыльчивый, издерганный снами, в которых неумолчно кричала девушка, кости которой молол ударивший в бок моего «астина» передок «тойоты», и свалившейся на меня благодаря новостному порталу сетевой славой, принял все прозвучавшее за чистую монету, и хлопнул дверью, перед тем сообщив, что сделаю все так, как папа хочет.

Я ведь много на эту тему думал, благо чего-чего, а времени у меня было в достатке. Думаю, отец тогда так полыхнул оттого, не только потому что сделка с немцами могла пролететь как фанера над Шпандау. Он тогда за меня испугался. Вот такая у него странная реакция на случившееся вышла. Думай он на самом деле так, как говорил, не вышел бы я из той катавасии относительно сухим, даже несмотря на то, что ни у кого из пострадавших никаких претензий ко мне уже не имелось. История-то резонансная, такую на тормозах запросто не спустишь, однако я даже условный срок не получил, хоть был уверен, что без него-то не обойдется. Разве только прав лишили, но это меня не печалило совершенно, поскольку первый год я даже в такси садиться не хотел, меня от запаха бензина мутило. Да и не по карману оно мне было, такси это. Случались дни, особенно поначалу, когда и на муниципальный транспорт еле-еле хватало. Мне только предстояло понять, как выглядит состояние «нет денег», и чем оно отличается от состояния «вообще нет денег».

Впрочем, и это тоже было к лучшему. Выживание в большом мире отличное лекарство от глупых мыслей и ненужного самокопания, к тому же оно замечательно излечивает от рефлексии, хронического безделья и инфантилизма. Мне, по крайней мере, помогло.

– В самом деле – поддержала мужа тетя Жанна – Что было – то прошло.

Надо же. Вот от нее заступничества не ожидал.

– Налей – ткнула меня в плечо бокалом порядком захмелевшая Юлька – А вам, Анатолий Дмитриевич, я скажу вот что. Когда у нас с Валерой родится ребенок, я костьми лягу, а вас к нему не подпущу. На пушечный выстрел! Тетя Марину в любое время дня и ночи, пожалуйста. А вас – нет! Охране вашу фотографию дам и скажу – вот этого чтобы рядом не было!

– Юлия! – хлопнул ладонью по столу дядя Сережа – Что мелешь? Толь, не бери в голову, она у меня от капли сухого хмелеет, потому такое несет, что хоть всех святых выноси!