Осколки прошлого

Джейн Квеллер проснулась в холодном поту. Она снова плакала во сне. Нос покраснел. Все тело ныло. Ее трясло. Сердце панически бухало в груди. В полутьме ей казалось, что она снова в Берлине, потом — что в своем номере в отеле в Осло, а потом она поняла, что была в своей детской спальне в особняке Пресидио-Хайтс. Розовые обои. Розовое сатиновое одеяло и подушки. Еще больше розового на ковре, на диване, на столе. Постеры, мягкие игрушки и куклы.

Комнату обставляла и украшала ее мать, потому что у Джейн не было времени заниматься этим самой. С шестилетнего возраста почти каждую свободную минуту она проводила за фортепьяно. Бренчала. Упражнялась. Играла. Училась. Исполняла. Выступала. Судила. Ошибалась. Восстанавливалась. Старалась. Преуспевала. Совершенствовалась.

В ранние годы Мартин стоял за спиной у Джейн, когда она играла, следил глазами за нотами, держал руки у нее на плечах, слегка сжимая их, если она ошибалась. Печников потребовал, чтобы Мартин оставил свой пост, в противном случае он отказывался учить Джейн, но давление незримого присутствия отца тенью легло на всю ее карьеру. На ее жизнь. На ее триумфы. На ее неудачи. Будь она в Токио, в Сиднее или в Нью-Йорке, даже во время своей трехмесячной изоляции в Берлине Джейн всегда ощущала, как невидимый Мартин нависает над ней.

Она снова задрожала. Оглянулась, как будто Мартин мог оказаться сзади. Села и прижалась спиной к изголовью кровати. Замоталась в простыни.

Что они наделали?

Ник наверняка бы сказал, что они не сделали ничего такого. Ведь это Лора Жено нажала на курок. Женщина, очевидно, была стопроцентно уверена в своем решении. Она могла уйти в любой момент. Убийство Мартина с последующим самоубийством было актом мужества, и этот акт она совершила в одиночестве.

Но впервые за шесть лет, которые Джейн знала Николаса Харпа, она не могла убедить себя поверить ему.

Все они поставили Лору на эту сцену рядом с Мартином — Джейн, Эндрю, Ник, остальные ячейки в других городах. По задумке Ника, каждый из них был отдельной шестеренкой в огромной машине, не подчиненной единому центру. Неизвестный сообщник помог группе из Чикаго проникнуть в компанию, производящую красный краситель, который должен был находиться в коричневом пакете. Нью-Йорк работал со специалистом по подделке документов в Торонто. Сан-Франциско оплатил авиабилеты, гостиницы, такси и еду. Как тень Мартина за спиной Джейн, они все стояли за спиной Лоры Жено, когда она достала револьвер из сумочки и дважды нажала на курок.

Это изначально было безумием?

Неужели они все сошли с ума?

Последние восемнадцать месяцев Джейн каждое утро просыпалась с сомнением в душе. Эмоции метались из крайности в крайность, как язычок внутри колокола. В какой-то момент ей показалось, что они ведут себя, как лунатики, — бегают кроссы, разыгрывают планы побегов, учатся использовать оружие. Зачем Джейн вообще был нужен рукопашный бой? Зачем ей надо было наизусть выучивать адреса явочных квартир и в подробностях запоминать схемы скрытых панелей и секретных отделений? Они были просто кучкой молодых людей, которые думали, что у них есть средства и власть для сопротивления.

Ведь это же бред по определению!

Но в следующий момент Джейн как будто слышала голос Ника и убеждалась: все, что они делают, — совершенно правильно и логично.

Она уронила голову на руки.

Она помогла Лоре убить своего собственного отца. Она планировала его смерть. Она знала, что это случится, но ничего не сказала.

В Осло это перестало быть комичным. Исчез скепсис. Теперь все было реально. Это действительно происходило.

Джейн медленно сходила с ума.

— А вот и я. — В комнату вошел Ник с кружкой в одной руке и газетой в другой. На нем были только трусы-боксеры и больше ничего. — Выпей все.

Джейн взяла кружку. Горячий чай с бурбоном. Последний раз Джейн пила с Лорой Жено в баре. Тогда ее сердце колотилось так же, как и сейчас. Лора назвала Джейн хамелеоном и была права. Эта женщина не имела ни малейшего представления, что Джейн была частью группы. Сначала они говорили как незнакомки, потом как друзья, а потом Лора ушла.

«Ты великолепна, — сказала она Джейн перед уходом. — Ты великолепна, потому что абсолютно неповторима».

— Еще какие-то федералы заявились. — Ник посмотрел в окно на дорожку у подъезда. — Узнаю ФБР по паршивой машине. — Он криво ухмыльнулся Джейн, будто появление еще одной группы силовиков, помимо ЦРУ, АНБ, Интерпола, Налоговой и Секретной службы, с которыми они уже говорили, было сущим пустяком. — Ты будешь Бонни, а я буду Клайдом.

Джейн отхлебнула чая. Она почти не почувствовала вкуса, хотя горячая жидкость обожгла желудок. Мартина убили пять дней назад. Завтра его похороны. Ник словно подпитывался постоянным напряжением и вел себя чуть ли не игриво во время многочисленных бесед, которые с каждым днем все больше и больше напоминали допросы. Джейн хотелось накричать на него, сказать, что все это реально, что они убили человека, и за то, что они планируют сделать дальше, они могут отправиться за решетку на всю оставшуюся жизнь — или даже хуже.

Вместо этого она прошептала:

— Ники, мне страшно.

— Дорогая, — он сел на кровать и обнял ее раньше, чем она успела его об этом попросить. Его губы оказались у ее уха. — С тобой все будет хорошо. Обещаю. В моей жизни бывали штуки и пострашнее. Это делает тебя сильнее. Напоминает о том, зачем мы все делаем свое дело.

Джейн закрыла глаза, пытаясь прочувствовать значение его слов. Смысл их дела ускользал от нее. Почему она скорбела по отцу? Все эти годы она искренне верила, что остатки любви к Мартину из нее уже выбили. Так почему Джейн была настолько раздавлена чувством вины? Почему ей становилось невыносимо больно каждый раз, когда она вспоминала, что Мартина больше нет?

— Стоп. — Ник всегда видел, когда Джейн что-то сильно беспокоило. Он сказал: — Подумай о чем-то другом. О чем-то хорошем.

Джейн покачала головой. Она не умела подобно Нику отделять одно от другого. Она не могла даже закрыть глаза, не представив разрывающуюся от пули голову Мартина. Патрон попал ему в висок. Мозг, ткани и кости забрызгали Фридриха Рихтера, как грязь из-под колес. А потом Лора нажала на курок еще раз, и ее мозг разбрызгался по потолку.

«Простите», — сказала Джейн женщине одними губами за секунду до этого.

Знала ли Лора, за что Джейн извинялась?

— Ну же, — сказал Ник, сжимая плечо Джейн и возвращая ее обратно в реальность. — Ты помнишь, как мы впервые встретились?

Джейн снова покачала головой, но только чтобы отогнать от себя страшные картинки. Пистолет. Вспышки. Брызги и ошметки.

— Давай же, Горе, — настаивал Ник. — Ты что, забыла, как мы познакомились? Ты знала, что в декабре будет шесть лет?

Джейн вытерла нос. Конечно, она знала. Момент, когда она впервые увидела Ника, был будто выжжен на ткани самого ее существования: Эндрю и Ник вернулись домой из колледжа и стояли у дверей, пихая и толкая друг друга, как школьники. Джейн выбежала из кабинета, чтобы пожаловаться на шум. Ник улыбнулся ей, и ее сердце наполнилось огнем, как огромный воздушный шар, угрожающий вылететь у нее из груди.

— Горе?

Она знала, что он не сдастся, пока она ему не подыграет, и поэтому откликнулась:

— Ты меня едва ли заметил.

— Это едва ли было законно.


— Мне было семнадцать. — Она ненавидела, когда он обращался с ней, как с ребенком. Как и Эндрю, он был всего на три года старше. — И ты игнорировал меня все выходные, потому что вы с Эндрю волочились за теми жуткими девицами с Норт-Бич.

Он рассмеялся.

— Ты не дала бы мне и шанса, если бы я из кожи вон лез, как все остальные дураки.

Не было никаких остальных дураков. Никто из кожи вон из-за Джейн не лез. Мужчины смотрели на нее либо с трепетом, либо со скукой, как будто она была изящной куклой под стеклянным колпаком. Ник первый из друзей Эндрю увидел в ней женщину.

Он убрал назад ее волосы. Его губы приблизились к ее уху. Он всегда шептал, когда говорил ей что-то важное.

— И я не игнорировал тебя все выходные.

Сердце Джейн снова рвалось в полет, и она не могла это остановить. Даже сейчас, в столь ужасный момент, она все еще помнила восторг и удивление, в которые ее поверг Ник, когда она сидела на кухне. Джейн читала журнал, когда он забрел внутрь. Она сказала что-то неприятное, чтобы он поскорее ушел, а потом он поцеловал ее, без слов, прежде чем скрыться и закрыть за собой дверь.

Ник сказал:

— Я был практически сиротой, когда встретил тебя. У меня никого не было. Я был совершенно один. А потом у меня появилась ты. — Он положил руку ей на затылок и неожиданно стал серьезным: — Скажи, ты все еще со мной? Мне нужно знать.

— Конечно. — Он уже спрашивал об этом в Осло, потом снова по пути домой в самолете, а потом в их первую ночь вместе в Сан-Франциско. Казалось, его ужасала мысль, что три месяца разлуки могли ослабить ее решимость. — Я всегда с тобой, Ник.

Он заглянул ей в глаза в поисках какого-то сигнала, какого-то признака обмана, ведь все остальные ему врали.

— Я твоя, — повторила она твердо. — Каждая моя частичка — твоя.

— Хорошая девочка, — в его улыбке читалось сомнение. Слишком многие ранили его прежде.

Джейн хотелось обнять его, но он ненавидел излишнюю навязчивость. Вместо этого она наклонила голову, чтобы он поцеловал ее. Он подчинился, и впервые за много дней Джейн смогла выдохнуть спокойно.

— Моя дорогая, — прошептал он ей на ухо. Его рука скользнула ей под рубашку. Губы опустились к груди. Джейн наконец смогла обвить его руками. Она не хотела секса, но знала, что очередной отказ его ранит. В действительности ей хотелось момента после. Когда он обнимет ее. Когда скажет, что любит ее. Когда рядом с ним она почувствует, что все будет хорошо.

И вот тогда она ему скажет.

Когда Ник уложил ее на спину, Джейн почувствовала, как слова, которые она твердила себе последний месяц, рвутся наружу: мне жаль, я напугана, я в восторге и счастлива, я нервничаю и паникую, и очень, очень боюсь, что ты оставишь меня, потому что…

Я беременна.

— Эй?

Они оба сели в кровати. Джейн подтянула одеяло к груди.

— Ребята, вы не спите? — Эндрю постучал в дверь, прежде чем заглянуть в комнату. — Вы в приличном виде?

— Ни в коем случае, — отозвался Ник. Его рука все еще держала ее грудь под простыней. Джейн попыталась ее убрать, но он крепко обнял ее за талию другой рукой, чтобы она никуда не могла деться. Он поглаживал ее спину, глядя на Эндрю.

— Приехали еще двое агентов, — сказал Ник.

— Я видел, — Эндрю вытер нос рукавом. Он все никак не мог справиться с простудой, подхваченной в Норвегии. Он сказал Нику то, что Джейн сказать не осмеливалась: — Не веди себя с ними агрессивно, Ник. Пожалуйста.

Все трое посмотрели друг на друга. Рука Ника двинулась ниже по спине Джейн. Она почувствовала, как краска горячей волной заливает сначала ее шею, а потом лицо. Она ненавидела, когда он делал подобные вещи при Эндрю.

Ник парировал:

— Такое ощущение, что нам скоро придется обмениваться сообщениями, щупая свои носы, как в «Афере»[34].

— Это реальная жизнь, — тон Эндрю стал резким. Они все были в ужасе, что в доме оказались жучки. Последние пару дней они как будто ходили на цыпочках по острию ножа. — Нашего отца убили. Женщину похитили. Тебе стоит быть серьезнее.

— Ну, по крайней мере, я буду почище, — Ник укусил Джейн за плечо и отправился в ванную.

Джейн натянула одеяло еще выше. Она посмотрела на закрытую дверь ванной. Она хотела пойти за ним, умолять его послушать Эндрю, но никогда не находила в себе мужества сказать Нику, когда он ошибался.

Эндрю начал:

— Джей…

Она жестом попросила его отвернуться и дать ей одеться.

Он подчинился и сказал:

— Мама просила тебя.

Джейн надела колготки. Резинка натянулась у нее на животе, когда она встала.

— Ты утром разговаривал с Эллис-Энн?