Ошибка сказочника. Возвращение Бессмертного

Алабуга поднял ворот тулупа, надвинул шапку поглубже на брови и, ссутулившись, свернул в сторону Торга. Денег у него не было, да они ему были и не нужны. Он не собирался ничего покупать; ему надо было затеряться в толпе и по возможности вызнать последние новости о происходящем в столице.

Вторую ночь он провёл, зарывшись в сено на конюшне Федьки Потапова, своего старого бойца, давно спившегося и тихо доживавшего бобылём в маленькой избёнке на Посаде. Федька бы принял его и в доме, но Алабуга не рискнул обнаруживать себя. Жалкий пьяница не станет выдавать его специально, но случайно очень даже может.

А он уже понял, что его ищут по всему городу. Командует поисками, как он почти случайно узнал, Сашка Ферзь, один из самых способных и талантливых его учеников. От него долго скрываться не получится. Ферзь прочешет город квартал за кварталом, дом за домом, и найдёт его рано или поздно.

Он и не собирался задерживаться у Потапова. Рано утром, пока Федька, вдрызг пьяный, спал на полатях, он пошарил у него в избёнке, оделся в то, что было, забрал тулуп, шапку, нож и вышел в город.

Он не мог оценить, насколько изменился за десять лет, но не тешил себя надеждой, что его уже никто не узнает. Поэтому старательно прятал лицо и усиленно сутулился, кося под обычного старика-горожанина и заранее сворачивая в сторону от постов и караулов. Пока везло.

Прошлую ночь, едва сбежав из Зеркал и не понимая ещё, что происходит, он кинулся в сторону Литейного двора. Ему нужно было спрятаться и во что-нибудь одеться, переждать суматоху и оценить ситуацию. Литейный двор с его огромными мастерскими, складами и печами подходил для этого как нельзя лучше. Напялив на себя сменные грязные штаны и зипуны, Алабуга забился в угол огромного угольного склада и сумел переждать ночь, судорожно размышляя, что это было и как теперь быть?

Он не знал, что это было. И как ни пытался понять, знал лишь одно: кто-то – случайно или намеренно – разбил Зеркала. Он сумел сбежать. Надо это было кому-то или нет, он не знал. Зато точно знал, что ему делать теперь.

Он шёл по Торгу, оставив в просвете между шапкой и воротником только узкие чёрные глаза, и настороженно водил ими по сторонам, прислушиваясь к утреннему гомону торговцев и покупателей. Со всех сторон ругались на цены, жаловались на войну и прекращение подвоза, поносили набившихся в город беженцев, от которых житья не стало, радовались, что царица поправилась, а царевич вернулся, и теперь-то наведут порядок.

Алабуга насторожился. Вот оно! То, что он хотел знать, что ему больше всего было нужно. Он задержался в рыбном ряду, словно прицениваясь к товару и невзначай прислушиваясь к разговору двух баб.

– Петька-то твой сегодня опять в дежурстве?

– В ночную. Будут на Арсенале площадь стеречь. Зато завтра, сказал, выходной дадут, а может, и два.

– И чего они там на крыше стерегут в такой дубак?! Сабли не удержать, не то что лук! Караульным на улицах хоть у огня погреться можно, а там ведь не моги!

– И не говори! Зато сменяются каждый час, и то хлеб. Когда, говоришь, язя этого выловили? Точно вчера?

Алабуга двинулся дальше. Он узнал достаточно. Арсенал сам по себе охранялся жёстко, но на крышу стрелков ставили тогда, когда нужно было дополнительно прикрыть Дворцовую площадь. Как правило, когда ждали важных гостей, которых принимал у крыльца сам царь, или выступали с посланием народу, объявлением о коронации, рождении первенца и прочих подобных мероприятиях с участием царских особ.

Значит, сегодня на Дворцовой площади покажется Марья. Зачем ей там быть, да ещё и, как видно, ночью, Алабуга не знал, но был уверен, что ни для чего иного стрелков на крышу Арсенала выставлять не станут.

Скорее всего, Ферзь распорядился или сам Иван. Они боятся его, они догадываются, что он задумал. Правильно боятся!

Он не уйдёт из города, пока не расквитается с Марьей. Ему было плевать, что она колдунья; он знал, что и колдунов убивали.

Если бы Марья оставалась во дворце, шансов у него бы не было. Во дворец ему не попасть, как бы хорошо он ни знал все ходы и лазейки. Но вот снаружи, за пределами дворца…

За пределами дворца она намного более уязвима, и Алабуга знал это. Только бы попасть на крышу Арсенала, только бы дождаться её появления на площади! И он не промахнётся. Он никогда не промахивается.





* * *


Арсенал всегда охранялся по высшему разряду; почти так же строго, как царский дворец. Он же, Алабуга, и завёл эти порядки, и знал, как всё происходит. Выбраться на крышу можно было только изнутри; снаружи голые гладкие стены без окон не давали ни малейшей надежды.

Входы в Арсенал двойные, с тремя дверями и двумя переходами, в каждом из которых усиленная стража с ежедневно обновляющимся паролем. Ни хитростью, ни силой пройти нереально, если только не штурмовать целой армией или не брать волшебством.

У него нет ни армии, ни волшебства, но есть кое-что другое. Он кое-что знает. Он один из немногих посвящённых в тайну Подречного хода.

Когда строился дворец и возводился связанный с ним комплекс Арсенала, было принято решение прорыть под рекой на другой берег подземный ход с водоотводами. Водоотводы вели в подвалы Арсенала на случай нечаянных взрывов или пожаров, а по ходу можно было увести обитателей дворца при неотвратимой опасности.

Подречный ход начинался в одном из подвалов Арсенала, опускался глубоко под реку и выходил в пожарной вышке на другом берегу. Он был тщательно замаскирован, пожарные понятия не имели об этом ходе, и поэтому вышка не охранялась, чтобы не привлекать к ней внимание. Это давало Алабуге шанс.

После вчерашнего густого снега о пожарах особо не беспокоились. В смене было всего два человека, которые резались наверху в кости и пили пиво. Алабуга без помех проник в подвал вышки, пробрался в самый дальний и тёмный угол и нащупал тяжёлую стальную крышку, покрытую таким слоем грязи и пыли, что, не зная о ней, понять, что это, было решительно невозможно.

Дверь легко открывалась изнутри, но, чтобы поднять её отсюда, сверху, Алабуге пришлось повозиться часа три. Ручки не было, тяжёлая крышка примыкала к плитам почти без зазоров. Алабуга сломал нож и ногти, содрал в кровь все пальцы, прежде чем смог всё-таки расковырять щель, поднять дверь и проскользнуть в лаз.

У него не было огня, и через Подречный ход он пробирался в кромешной тьме, на ощупь, ещё пару часов. Выбравшись в подвалах Арсенала, весь в пыли, грязи и поту, Алабуга облегчённо вздохнул – самое трудное позади, дальше будет проще.

Арсенал был связан переходами с дворцом, но пытаться попасть туда было бессмысленно. На всех переходах полно вооружённой охраны, и Алабуга даже не собирался пытаться. Его шанс был в другом, и он твёрдо намеревался придерживаться первоначального плана.

Он знал Арсенал как свои пять пальцев и без особых проблем добрался до лестницы на крышу. Дождался смены, подождал, пока, по его расчётам, стрелки расставятся на позициях, и выскользнул наверх.

Уже стемнело. Стрелки стояли на позициях через каждые десять метров, облокотившись о парапет и внимательно следя за происходящим на площади. Перед каждым лежал лук и колчан со стрелами.

Алабуга спрятался за высокой кирпичной трубой и, в свою очередь, стал следить за стрелками. Он знал: они взведут луки, как только на площади станет происходить что-то интересное. Не раньше.

Ждать пришлось долго. Он насчитал три смены караула, прежде чем внизу что-то началось.

Старшина негромко скомандовал, лучники достали стрелы и неторопливо положили на тетивы. Алабуга подобрался, готовясь к броску.

Теперь всё зависело от везения. У него несколько секунд, шансов на вторую попытку не будет. Он должен успеть, пока всё внимание стрелков занято происходящим на площади.


Ближайший к нему лучник напрягся, поднял лук и медленно натянул тетиву. То же проделали остальные. Алабуга бесшумно метнулся к стрелку, правой рукой перехватил лук со стрелой, а левой зажал рот и рывком свернул шею.

Он стремительно и беззвучно уложил бесчувственного стрелка за парапет, и занял его место, накинув на себя сдёрнутую с парня шапку. Остальные смотрели вниз и, кажется, ничего не заметили. Он вскинул лук и тоже всмотрелся вниз.

Дворцовая площадь, оцепленная по периметру гвардейцами, была пуста, но на крыльце толпились люди. Алабуга сразу узнал возмужавшего Ивана, узнал Ферзя, Лику, Коломну. Были ещё какие-то люди, кажется, даже ребятишки. Ему уже было не до них.

Колдунья, погубившая царя, погубившая его жизнь и жизнь многих других, включая царевича, была почти так же хороша и молода, как когда он видел её в последний раз. Она стояла без шапки, и ветер трепал её тёмные стриженые волосы.

Алабуга не думал, что может ненавидеть Марью сильнее, но, увидев её сейчас, почувствовал, как задыхается от бешенства. Эта ведьма… эта хитрая властная стерва… цвела и правила здесь… в его городе… пока он сходил с ума в её тюрьме! Она убила Василия… заняла его трон… подчинила себе царевича. О, он знает, что у неё на уме, знает, что она хочет сделать с Иваном! Он не позволит ей этого! Она должна умереть!

Ведьма потянула с правой руки перчатку. Надо было бить, пока она не расчехлила своё главное оружие, свой колдовской камень. Пока она беззащитна.

Алабуга спустил тетиву. Он знал, что ведьма уже мертва. Он никогда не промахивался.





* * *


У Ольги дрожали пальцы. Они уже час, как вернулись, но сестра всё никак не могла отойти. Снятие Запрета далось ей не сильно легче, чем изгнание брата, притом что на этот раз не надо было преодолевать сопротивление живого человека. Требовалось всего лишь вытянуть обратно энергию заклятия. И даже это порядком их измотало – всех, не только Ольгу.

Она внешне держалась, не позволяла, в отличие от сестры, трястись рукам. Но внутри у неё тоже всё дрожало. И от перегрузки снятия Запрета, и от нервного ожидания предстоящего. Мороз выглядел хмуро-удовлетворённым, Соловей – напряжённо. Оба справились со снятием Запрета, помогли хорошо, не халтуря. Но полночного дела они ожидали в разном настроении.

Мороз ждал возможности расправиться с убийцей дочери. Он не смог этого сделать тогда, в прошлый раз. У него не было возможности. И сейчас он не был намерен упускать свой шанс. Восстановление высшей справедливости и спасение мира от безусловного зла очень хорошо совпадали с его личной местью. Мороз был спокоен и по возвращении деловито удалился к себе отдохнуть перед вторым заклятием.

В отличие от Мороза, Соловей был смутен. Он не возникал со своими вопросами и не досаждал предложениями, но она видела – Соловей до сих пор не смирился с тем, что ему предстоит. Только одно могло заставить его пойти на это, и Марья почти уже начала проникаться подобием благодарности к разбойнику, готовым ради неё убить лучшего друга.

Они поужинали с сестрой вдвоём. Не пустили никого – ни детей, ни Соловья, ни Ивана. Ей нужно было успокоиться и собраться, а Ольга просто не была готова поддерживать посторонние разговоры. Как и Соловей, она до сих пор не могла смириться, но ей хотя бы не придётся участвовать в деле. Как и договаривались, у Большого Лонгира её заменит Сирин. Уж вот кто хочет убить Кощея едва ли не больше Мороза!

– Маш, можно я останусь здесь? – Ольга просительно подняла на неё глаза. – Я не смогу даже быть там, ты знаешь. Это выше моих сил.

Сидели вдвоём в малой столовой, где утром Ольга завтракала с детьми. Пили зелёный чай. Наташа убрала остатки ужина и тихо исчезла. Потрескивали свечи.

Марья посмотрела на сестру и ощутила странную смесь умиления и раздражения. Как это мило, что сестра не может себя даже заставить смотреть на убийство брата! Хотя согласилась, что это необходимо, и только бы вот лишь ей не участвовать. В этом она вся!

– В условиях чётко указано – в Волхове не должно оставаться волшебников, когда мы проводим Обмен, – ответила Марья.

– Но…

– Но для тебя я сделала исключение.

– Правда?! – недоверчиво-испуганно вскинулась Ольга. – Как? Когда?

– Когда связывалась с Еленой насчёт Велизария. Объяснила, что ты нам там в полночь не нужна и от тебя будет больше вреда, чем пользы. Елена согласилась, но потребовала, чтобы ты сдала перстень. Саур должен убедиться, что город всё равно беззащитен.

– Ох! – Ольга вздохнула, заколебавшись. – Ну, если так надо… А это прям вот необходимо?

– Оля, в полночь Кощея не станет, а с ним и его тварей. Ты ничем не рискуешь. Но до полуночи не надо давать им никакого повода.

– Да… – Ольга страдальчески наморщилась. – Да, наверное…

Она сняла перстень, протянула через стол. Марья усмехнулась, взяла, допила чай.

– Как всё дошло до такого? – прошептала Ольга, отворачиваясь. – Мы собираемся убить родного брата! И кто мы после этого, Маша?!

Марья промолчала. Она спрятала перстень сестры под широкий, мягкий ремень на поясе, выпрямилась в кресле и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться.

– Помнишь, как он учил меня летать? – Ольга смотрела в тёмное окно и мыслями была явно не здесь. – Он поднимался со мной и ловил, когда я падала. А я всё время падала вначале, помнишь? Однажды он не стал подниматься со мной. Сказал, что…

– Пора! – Марья резко встала, оборвав её, оправила платье. Ольга с испугом вскинула глаза.

– Да ведь ещё часа полтора…

– И дел не меньше. И хорошо бы явиться пораньше, всё как следует объяснить мальчику. Чтобы хотя бы он не пострадал.

Ольга поднялась вслед за сестрой, колыхнув свечное пламя. Марья уже шла к двери.

– Иди к детям, – бросила она на ходу. – Я подойду через несколько минут.

Сама Марья направилась в кабинет. Но дошла к себе не сразу.

На переходе её встретил Иван.