Ошибка сказочника. Возвращение Бессмертного

И вот он попал в ситуацию, которую не может изменить. И не может изменить отношение к ней. И даже решить для себя, чего он хочет, тоже не может, хотя с этим-то как раз у него раньше проблем не было.

Он не знал, чего хочет, – возвращения Бессмертного или его провала. Первое отправляло мальчика домой, а это было правильно. Ради этого всё и затевалось. Скорее всего, ускорится и их с Кошкиной возвращение, и это тоже должно быть правильно. Должно ли? В этом Никита уже не был уверен.

Ладно, что там думает Маргарита, но он не хотел возвращаться. Он знал, что его ждут. Его ждёт Шмидт, друзья, родные, но он не хотел возвращаться. Не хотел расставаться с Еленой и не хотел видеть её рядом с Бессмертным.

Но он никуда не мог деть честное признание – Елена не его уровень. И просто не его. Она – женщина Бессмертного, она одержима его возвращением и готова сжечь ради этого половину мира, а если понадобится – и вторую. Она не успокоится, пока не добьётся своего и не станет счастлива, и он, Никита, никогда не станет для неё заменой Бессмертного.

Это он понимал. Раньше в таких ситуациях он спокойно признавал реальность и просто отходил. Но сейчас не мог.

Он был влюблён в Елену и ничего не мог с этим поделать. Он думал о ней всегда. Он хотел её каждое мгновение, когда видел и не видел, и знал, что не посмеет прикоснуться к ней без разрешения. Каждый день он с трепетом ждал момента, когда Елена позволит ему взять себя на руки и вынести за стены башни. Он наклонялся, брал её под колени, придерживая другой рукой за спину и иногда осмеливаясь посмотреть в насмешливые зелёные глаза.

С трудом сдерживая себя, он шагал сквозь стену и осторожно опускал её на каменные плиты площади. Искардей уже ждал хозяйку. Он угрожающе вставал на дыбы, размахивая тяжёлыми крыльями, и тут же, по знаку Елены, покорно пригибался всеми головами к земле, брал её за талию и поднимал на спину. Елена ласково и снисходительно кивала Никите, сообщала (или не сообщала), когда её ждать, поднимала Змея в небо и улетала в очередной налёт.

Никита доставал смартфон, выбирал в плейлисте Высоцкого и шёл разгуливать по бесконечным залам Башни, негромко и мрачно подпевая: «Твой мир колдунами на тысячи лет укрыт от меня и от света. И думаешь ты, что прекраснее нет, чем мир, заколдованный этот». Вечером он встречал её, опять брал на руки и заносил в Башню. Всё, что ему оставалось.

Порой он думал, дразня самого себя: что, если бы не было с ней постоянно Рогдая, Саура и прочих колдовских тварей, способных убить по одному её щелчку? Осмелился бы он на что-нибудь? Призывая остатки совести и здравого смысла, Никита старался не загадывать дальше.

Какой в этом смысл? Либо Саур, либо Рогдай всегда рядом с ней. Даже когда она улетала, оставляла с Никитой кого-нибудь из них. Не из недоверия, как она утверждала, а для защиты. И на всякий случай, добавляла с лукавой улыбкой.

На какой ещё такой случай, Никита понятия не имел, но разгуливать в сопровождении Рогдая или Саура по башне ему было неуютно. Елена не запрещала, напротив, настоятельно советовала продолжать экскурсии, но Никита быстро понял, что до самого главного под бдительными взглядами волка и ворона ему уже не добраться.

Ни Рогдай, ни Саур, ни даже Елена не закрывали ему путь в кабинет Бессмертного. Он сам не осмеливался туда заходить. Он знал, что его потянет проверить, на месте ли шкатулка, и вот тут-то его как раз и остановят, и что будет дальше, он не брался загадывать.

Нет уж, лучше не рисковать. Не давать пока повода. В башне было много чего ещё интересного, и первые дни, в сопровождении и в отсутствии Елены, Никита ходил по этажам, осматривая сокровища и лаборатории Бессмертного. Именно лаборатории – он не знал, как ещё назвать комнаты с разнообразными приборами, странными механизмами и инструментами, столами, заваленными чертежами с непонятными формулами и бесчисленными образцами опытов Бессмертного.

Было золото. Много золота. Настоящего, высокой пробы. Никита уже понял, что Бессмертный каким-то образом получал его из другого металла, скорее всего, из железа. В лаборатории, где были сложены горы золотых слитков, имелись и железные болванки.

Была комната, где под стеклянными колпаками и стеллажами безостановочно вращались разнообразные вихри – снежные, водные, песчаные, огненные. Здесь Кощей экспериментировал со стихиями, догадался Никита. И, кажется, удачно.

Была зеркальная комната, в которую Никита заходить не стал, наслушавшись рассказов Елены о природе этих зеркал. Была огромная библиотека, в которой изрядная часть книг была на непонятных Никите языках. И всё же большую часть башни занимали, как Никита их называл про себя, медицинские лаборатории.

Это были операционные со столами и кучей приборов. Были залы с жутковатыми витринами, в которых на виду хранились органы и части человеческих (и не только) тел. Были комнаты, заставленные склянками, банками и сосудами с неведомыми порошками, смесями и легко узнаваемой кровью.

Крови было много. Она хранилась в разных сосудах, подписанных загадочным шифром, и не напоминало всё это лабораторию для анализов только потому, что сосуды больше походили на флаконы дорогих духов, чем на стандартные пробирки.

В любом случае, заключил про себя Никита, осмотрев всё (или почти всё), Кощей бессмертный не потому, что где-то спрятана его мифическая смерть, а потому что каким-то образом он сломал программу старения, научив клетки организма самовоспроизводиться бесчисленное количество раз. Наверняка не без помощи этих магических камней, но всё же дело это функциональное, а значит, его можно воспроизвести.

В любых других обстоятельствах это открытие его бы изрядно взволновало и воодушевило. Отменить смерть – это не какой-то пенициллин изобрести! Но после всего, что произошло, и на фоне того, что сейчас с ним творилось, потрясён Никита оказался не слишком. Уж точно не сильнее, чем после своего выстрела в Бессмертного. Да и не до того ему было сейчас.

Вот изобрёл бы Бессмертный средство, позволяющее влюбить в себя кого угодно, бормотал Никита, был бы другой разговор. За такое и Нобелевку не жалко дать. А может, и изобрёл, угрюмо думал он, шагая по бесконечным коридорам огромной башни. Ведь влюбил же он в себя Елену Прекрасную, самую красивую женщину этого, да и всех остальных миров тоже. Ну вот как? Что она в нём нашла?!

Елене нравилось с ним играть, но в какой-то момент она, похоже, поняла, что зашла слишком далеко. Однажды вечером Никита, как обычно занеся Елену с площади в башню, не поставил её сразу на ноги, а так, на руках, и донёс до спальни. Елена мелодично ворковала ему на ухо, прося остановиться, но Никита словно оглох. Он опустил её только у двери спальни, и тогда она развернулась и залепила ему звонкую пощёчину.

– Ещё раз позволите себе такое, юноша, и я велю Рогдаю порвать вас, – предупредила она.

– Что ж вы сразу-то не велели? – хрипловато спросил Никита, приходя в себя. Рогдай шёл рядом с ним всё это время и угрожающе скалил клыки, но ничего более не делал. – Я вам нужен ещё. Без меня вы не сможете выбираться из башни.

Елена мелодично рассмеялась, от чего у Никиты враз пересохло в горле.

– Сообразительный, да? Что ж, раз вас этим уже не напугать, давайте-ка я вам кое-что покажу, – она открыла дверь, приглашающе махнула рукой. – Заходите.

Никита дёрнулся и замер в неуверенности. Он ещё ни разу не был в спальне Елены и даже в открытую дверь не видел её. А теперь она сама приглашает его?!

– Заходите, заходите, – настаивала Елена. – Вам нужно это увидеть.

Никита нерешительно шагнул в дверь. Вопреки ожиданию, спальня была оформлена не в золото, а в контрастные черно-белые тона. На чёрном отполированном блестящем полу стояла роскошная белая кровать. На белоснежном покрывале лежала засохшая алая роза. Золотым в комнате было только одно – статуя высокого красивого юноши в натуральную величину, стоящая напротив кровати.

– Подойдите сюда! – приказала Елена.

Никита послушно подошёл.

– Смотрите, – она кивнула на статую. – Видите?

Сначала Никита не понял, на что ему нужно смотреть.

Статуя как статуя, много он таких статуй видел в башне. Лишь через несколько секунд до него дошло – у этой статуи были живые глаза. Живые!

Никита почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он клацнул зубами, пытаясь сдержать невольную дрожь.

– Что это? – прошептал он.

Полные муки и отчаяния живые глаза смотрели на него из золотых неподвижных век.


– Это принц Ириней из Вестлана, – спокойно сказала Елена, погладив статую по плечу. Она облокотилась о неё и повернулась к Никите.

– Принц?! Он что… То есть он живой?

– В каком-то смысле. Мозг и глаза у него живые, он всё видит и всё понимает. Вот только сделать ничего не может. Потому что, – Елена демонстративно провела рукой перед статуей сверху вниз, – сами видите. Всё остальное в нём – чистое золото!

– Но зачем?! – Никита запустил руку в волосы, пытаясь осознать.

– Видите ли, юноша, – небрежно начала Елена, словно рассказывая о прогулке за город. – Мне не было и шестнадцати, когда за мной уже выстраивалась целая очередь из женихов. Некоторые оказались чересчур настырными и решили не отступать, даже когда я ушла с Кощеем.

– Вот этот вот молодой принц, – Елена погладила пальцем по золотой щеке, а Никита вздрогнул, как будто она коснулась его, – даже собрал целый отряд и отправился выручать меня. Удивительно, но он добрался до Золотого Города и до этой башни.

– Сначала я хотела его просто прогнать. Вышла показать, что со мной всё в порядке, просила убраться, пока не поздно. Пока не разозлился Кощей. Он ничего не хотел слушать. Он сначала умолял меня, потом требовал, грозил. Потом просто схватил и стал затаскивать на лошадь. Порвал рубашку, чуть не вывихнул руки. Он думал, меня околдовали, опоили, одурманили. Он никак не мог поверить, что я сама ушла жить с Кощеем. С этим колдуном, с этим злодеем и врагом всего остального мира. Как я могла?!

Никита не мог осуждать принца. Он сам задавал себе те же вопросы, сам долго не мог поверить. Но, в отличие от Иринея, кажется, кое-что понял.

– И что дальше? – хрипло спросил он, прекрасно зная ответ.

– А дальше – вот! – Елена опять провела рукой сверху вниз. – Я закричала, вышел Кощей. Ириней валялся в ногах, плакал, твердил, что ему ничего не надо, только смотреть на меня всю жизнь. Я попросила Кощея исполнить его просьбу.

– И он… – Никита опять запустил руку в волосы, не в силах поверить. – И он смотрел, как вы каждую ночь… здесь…

Он оглянулся на белоснежную кровать, представив себя на месте золотого принца.

Елена мелодично засмеялась. Она смеялась очаровательно, как и почти всё, что делала. У неё были ровные красивые зубы, белизне которых позавидовали бы голливудские протезисты.

– Забавно, не правда ли? Бедняга Ириней! Что ему стоило просто развернуть коня? Женился бы на какой-нибудь Матильде и грел бы сейчас трон Вестлана.

Он не мог, думал Никита. Он не мог развернуть коня, и Никита понимал почему.

– Но зачем вы с ним так… вот так…

Он не мог выговорить слово «жестоко», но это была именно что запредельная жестокость, граничащая с садизмом. Милосерднее было просто убить парня.

– Я тогда сильно разозлилась, – ответила Елена. – Мне хотелось его проучить. Ну и отвадить всех остальных желающих спасти несчастную юную пленницу злого старого колдуна. Я позаботилась, чтобы об этом случае стало известно, кому следует. После этого даже Чёрный Моор не рисковал появляться в Долинах.

Никита не знал, кто такой Чёрный Моор, и не собирался спрашивать. Он всё смотрел на золотого принца и думал о том, что тому приходилось видеть здесь каждую ночь.

Он переводил взгляд на спокойную невозмутимую Елену, и у него не укладывалось в голове, как такая красота сочетается с такой беспощадностью. От колдуна, от Кощея Бессмертного он мог бы ждать подобной жестокости, но ведь она сама сказала, что это была её идея. Это явно не та красота, что спасает мир! Эта красота совсем о другом.

Никита потряс головой, пытаясь прийти в себя.

– И вам не жалко его? – спросил он. – Вы не думали его, хот-я бы убить, что ли…

Елена улыбнулась.

– Я же сказала: он стоит здесь в назидание прочим. Вот вам, например. Вижу, вы, как и он, не верите, но это правда – Кощей был моим первым и единственным мужчиной. И если попробуете стать вторым, разделите участь этого неумного принца.





* * *


Внушение помогло. Больше Никита не позволял себе того, что попробовал сделать в этот вечер. Но помогло оно Елене, не ему.

Наверное, с любой другой женщиной подобный приём и сработал бы. Но с Еленой было что-то особенное. Его страсть к ней, даже после всего увиденного, не уменьшилась нисколько. И то, что теперь ему приходилось сдерживать себя, контролируя каждое слово и каждый жест, лишь усугубляло ситуацию.

Он ходил всклокоченный, с лихорадочно блестевшими глазами, и, кажется, Елена начала за него переживать. Никита не мог уснуть, и она стала давать ему на ночь рюмку полынной настойки, отключавшей быстро и накрепко. Это спасало ночь, но и днём Никита не находил себе места, не зная, чем заняться и беспокойно слоняясь по бесконечным коридорам башни.

Видимо, Саур донёс Елене, что гонец на грани и надо с ним что-то делать. А то может и не дотерпеть до возвращения Бессмертного и выкинет какой-нибудь фортель.

Однажды утром, перед очередным вылетом, Елена протянула Никите небольшой, но увесистый кожаный мешочек. Он вопросительно посмотрел на неё.

– Золото, – коротко сказала она. – Берите.

– Зачем?

– Сходите в город развеяться. А то тут вы совсем с ума сойдёте.

– Я не хочу…

– Берите, берите. Тут есть на что посмотреть, есть где развеяться. Саур вас проводит, покажет, где что.