Осень цвета кофе

«Ещё бы сказал, что Родина меня не забудет», – подумал Дмитрий, и не ошибся.

– Родина тебя не забудет!

– Угу.

– Чего, «угу»? Не слышу энтузиазма в твоём голосе!

– Не могу же я орать на улице во всё горло, – отговорился оперативник.

– Тут ты прав.

– Навестить её? – спросил Славин.

– Позднее. Сейчас приезжай сюда. Надо подытожить всё, что мы имеем на данный момент.

Славин про себя подумал, что сейчас они имеют ноль без палочки, но не дело оперативника учить следователя, как вести расследование.

В конце концов на общем совещании решили, что к сестре убитого поедет Любава Залеская.

Следователь рассудил, что женщине будет легче разговорить женщину. А Славину Наполеонов велел завтра с утра отправляться в фирму «Обставим всех».

– Ну и название же придумали, – проворчал себе под нос следователь.





Глава 6




Любава Залеская с вечера посмотрела в Интернете, как можно доехать до сестры Вадима Костюкова.

Сестру звали Кларой, и у неё с братом совпадали только отчества. Видимо, Клара Аркадьевна, выйдя замуж, взяла фамилию мужа и теперь была Кларой Аркадьевной Самбурской.

Любава удостоверилась, что лучше всего ехать к ней на трамвае, так как он останавливается всего в нескольких метрах от дома Самбурской.

Поэтому, не заезжая в управление, она отправилась на остановку трамвая.

Погода стояла превосходная, дул лёгкий ветерок, который вполне мог бы сойти за майский, если бы на календаре не стоял сентябрь. Ещё не отключили фонтаны, и они кропили мелкими брызгами лепестки поздних осенних роз и уже расцветших хризантем.

Любаве показалось, что в том, что рядом с розами распустились хризантемы, есть какой-то тайный смысл. Сама она не была специалистом по разгадыванию философских намёков, делающихся людям жизнью, но в случае такого минорного настроения, которое у неё было сегодня, охотно прибегала к мудрости древних китайцев и японцев.

Этому она научилась у частного детектива Мирославы Волгиной, с которой познакомилась не так уж и давно.

Сначала подруга детства следователя Наполеонова показалась ей неприступной и заносчивой, точнее сказать, она сама себе нарисовала такой образ, как заметил Ринат Ахметов, с перепугу.

Ринат был прав: Любава и правда побаивалась Волгину, и когда шла первый раз на вечеринку в дом детектива, у неё дрожали все поджилки и коленки подгибались.

Залеская бы и вовсе не пошла туда, но отрываться от коллектива посчитала невозможным для себя. Тем более что работала она на новом месте без году неделя, и ей очень хотелось подружиться с оперативниками, которые, по иронии судьбы, все как один были симпатичными молодыми мужчинами.

Только эксперт Незовибатько казался ей человеком добродушным и во всех отношениях положительным.

Но, к большому облегчению Любавы, Мирослава на самом деле вовсе не была гордячкой, Любаву она встретила с сердечным дружелюбием и в течение вечера не раз уделяла ей внимание, стараясь, чтобы Залеская чувствовала себя среди компании своей. И ей это удалось.

Так вот, о китайцах и японцах…

Довольно скоро Любава узнала, что Волгина неравнодушна к поэзии древних японцев и китайцев.

Не отдавая себе отчёта, зачем ей это надо, Любава записалась в библиотеку и взяла себе для начала пару тонких книг с глянцевой обложкой и чудесными рисунками на страницах.

Она и сама не заметила, как погрузилась по мере чтения в воистину волшебный мир. Мир, где царствовало созерцание красотой и мудрость.

Многие строки врезались ей в память и теперь при случае сами приходили на ум.

Вот и сейчас в её голове прозвучали строки Ли Цинчжао – китайской поэтессы двенадцатого века:

Твоя листва – из яшмы бахрома —

Свисает над землёй за слоем слой,

Десятки тысяч лепестков твоих,


Как золото чеканное горят…

О хризантема, осени цветок…





Кстати, о хризантемах, Мирослава сказала ей, что хризантемы утоляют печаль, а Морис Миндаугас научил делать салат из лепестков хризантемы с яблоками, грушами и листьями сельдерея.

Занятая своими воспоминаниями, Любава машинально села в подошедший трамвай и очнулась от них только тогда, когда объявили её остановку.

Уже выйдя из трамвая и шагая в сторону дома Самбурской, она вспомнила отрывок о хризантемах из книги японской писательницы Сей Сёнагон «Записки у изголовья»: «Если в девятый день девятой луны к утру пойдёт лёгкий дождь, хлопья ваты на хризантемах пропитаются благоуханной влагой и аромат цветов станет от этого ещё сильнее».

«Интересно, какой сейчас день луны?» – подумала Залеская, но больше времени на раздумья о хризантемах у неё не было, так как она вошла во двор, где жила Клара Аркадьевна, и, прикинув в уме нумерацию квартир, сразу направилась к третьему подъезду.

На её звонок по домофону Любаве ответил заспанный женский голос:

– Ну кого в такую рань принесло?

Любава машинально взглянула на часы, было уже полдевятого. Все нормальные люди в это время либо собираются на работу, либо уже приступили к исполнению своих обязанностей, как, например, она, Любава Залеская, и тысячи её коллег.

«Это потому, что моя милиция, в смысле полиция, меня бережёт, некоторые граждане могут притворяться совами и спать до обеда», – с иронией подумала оперативница.

Вслух же она проговорила всем известное:

– Откройте, полиция! – И спустя пару секунд добавила: – Старший лейтенант Любава Залеская.

– Что вам от меня надо? – далеко не дружелюбно спросила женщина.

– Я по поводу вашего брата.

– По поводу брата обращайтесь к нему самому, – отрезала женщина, и Любава догадалась, что она сейчас положит трубку домофона, поэтому, торопясь, выпалила на одном дыхании:

– Ваш брат Вадим Аркадьевич Костюков мёртв.

– Что значит «мёртв»? – недоумённо переспросила женщина.

– То и значит, что он убит! – начиная сердиться, ответила Любава и спросила грозно: – Вы откроете мне дверь или и дальше будете препираться?

Женщина на этот раз ничего не ответила, но щелчок замка оповестил Любаву, что дверь подъезда открылась.

Она вошла внутрь, направилась к лифту, но потом передумала и решила подняться по лестнице, благо высоко подниматься и не требовалось.

В подъезде было чисто и приятно пахло. Любава догадалась, что его недавно вымыли средством для мытья пола с ароматизатором. Конечно, можно было подумать, что по лестнице недавно прошлась чрезмерно надушенная модница. Но навязчивый запах подсказывал оперативнице, что духи так пахнуть не могут.

Когда она поднялась на нужный этаж, дверь квартиры уже была открыта.

На пороге стояла симпатичная женщина средних лет в длинном шёлковом халате голубовато-серого цвета. Её крашеные светлые волосы падали ей на плечи, спину, пара прядок упала на лицо, и она откинула их назад порывистым движением.

«Ну вот, – подумала Любава, – оказывается, что сестра Костюкова тоже крашеная блондинка».

Самбурская смотрела на Любаву недоверчивым взглядом, а когда та подошла к порогу, спросила:

– Это вы сейчас звонили по домофону?

– Я, – кивнула Любава и догадалась, что женщину смущает то, что она без формы.

Вздохнув, Залеская достала своё удостоверение и развернула его перед глазами недоверчивой дамы.

Та рассматривала документ долго и усердно, потом, сказав «заходите», неохотно отступила в глубь прихожей.

– Вы Клара Аркадьевна Самбурская? – на всякий случай спросила Залеская.

– Да, – ответила женщина, идя впереди Любавы по коридору и также, не оборачиваясь, насмешливо спросила: – Паспорт предъявить?

– Да, желательно, – подтвердила оперативница.

Когда они оказались в гостиной, женщина подошла к окну и отодвинула в сторону штору.

Яркий дневной свет так ослепительно и неожиданно хлынул в комнату, оказавшуюся гостиной, на мгновение ослепил обеих женщин. Но глаза быстро привыкли к свету. Всё-таки солнце светило не так неистово, как летом, и свет его был скорее мягким, чем резким.

– Садитесь, – предложила хозяйка квартиры, и Любава опустилась на мягкий стул возле круглого стола на одной ножке.