Орхидея съела их всех

В течение двух минут бегает на месте.

Делает упражнение на растяжку мышц задней поверхности бедра.

Делает упражнение на растяжку квадрицепсов.

Проводит миофасциальное расслабление квадрицепсов и илиотибиального тракта с помощью массажного валика.

Съедает курагу (еще одну штуку).

Делает упражнение на растяжку лодыжек.

Проходится массажным валиком по лодыжкам, мышцам задней поверхности бедра, квадрицепсам и пояснице.

Наносит гель “Биофриз” на поясницу, колени и квадрицепсы.



Теперь, когда Флёр и Скай сидят вместе, они просто сидят – и все. У Скай синяя подушка, а у Флёр – красная, хотя иногда бывает и наоборот. И одеты обе неважно во что. Причем не в такое “неважно что”, которое нужно продумывать и для которого требуется особый подход и разглядывание себя в зеркале. Это совсем не похоже на занятия балетом в нарочно разорванных колготках, с такой прической, чтобы казалось, что вам некогда было причесаться, с помадой натурального цвета и коричневой тушью для ресниц. Вообще-то Флёр и Скай причесываются перед занятиями. Расчесывают волосы и тщательно заправляют за уши. Косметикой они не пользуются: она создает ощущение липкости и кажется тут неуместной. Впрочем, они могли бы и накраситься, но это не имеет значения. На Флёр сегодня розовые носки, голубые джегинсы и желтая футболка с красным сердечком. А на Скай – короткие шорты из ткани, похожей на джинсовую, резиновые шлепанцы “Найк” и футболка, забытая кем-то в “Доме Намасте”, местами прожженная сигаретным пеплом и с надписью “Рэп для Иисуса”. Флёр только что закончила занятие йогой “Тело и душа” – группа на этот раз состояла на девяносто процентов из артритных старушек из Сэндвича и на десять процентов – из знаменитого теннисиста, и старушки хохотали, потому что ему опять СОВСЕМ не удавалось сесть, скрестив ноги, и гнулся он даже хуже, чем они, и не мог встать на голову: слишком боялся. Но все они сошлись на том, что мышцы у него классные. И плечи – отличные. А вот стопы кошмарные, на левой ноге ногтей совсем не осталось, и всюду пластыри…

Когда умеешь летать, ощущения от обычного сидения на месте становятся просто изумительными. Когда умеешь летать, просто посидеть рядом с кем-нибудь – это уже вроде привилегии, хотя описать подобное чувство с каждым разом становится все труднее. Они не всегда используют для этих встреч комнату для медитаций, но иногда сидят именно здесь. Иногда они встречаются в воде, в теплом гидромассажном бассейне: просто стоят и смотрят друг другу в глаза. Все это не имеет никакого значения. Ничего не имеет значения. Значения не существует…

Скай вспоминает, как они жили с Грегом, тогда они любили спать, прижавшись друг к другу, и она старалась не дышать с ним в унисон – не хотела, чтобы он подумал, будто она за ним повторяет, пытается стать с ним одним целым. Она не хотела, чтобы они превратились в очередную сладкую парочку, которая все делает вместе, получает подарки из серии “для него и для нее” и вечером по вторникам сидит дома и ест бутерброды с фасолью. Дышать так же, как он, Скай не хотела еще и потому, что боялась, как бы Грег не сменил ритм дыхания. Если бы она позволила своему дыханию совпасть с его, это было бы признанием его силы и превосходства. Если бы ее дыхание синхронизировалось с его дыханием, а потом он сменил бы ритм, это означало бы, что он ее отвергает. И вот ночь за ночью Скай лежала и ждала, когда же его дыхание совпадет наконец с ее, но этого так и не произошло.

А теперь – вот это.

Флёр и Скай дышат синхронно. Они держатся за руки, создают общий дыхательный цикл.

Они могли бы сейчас умереть, и все осталось бы таким же совершенным.

Они делают вдох – и выдох.



Он, как обычно, куком и окальн. Влещится по комнатам в черном и сером своем вретище, будто старуха-сорока, а вокруг все би-бип да би-бип, поют, умирая, разные вещи. Порою би-бип да би-бип проникает в самое нутро Робина, и тогда все в нем взбормочивает и едва не разрывается. Когда это происходит, зарянка Робин подскакивает на месте, и человек в черно-серой одежде нет-нет да и заговорит с ним. Он говорит тогда что-нибудь вроде: “Ну как дела, малыш-красногрудыш? А ты у нас не промах, да?” – и смеется, глядя, как Робин влетает в окно и исчезает в темноте комнат. Повсюду в этих комнатах хранятся тонкие куски убитых деревьев, сшитые друг с другом длинной хлопковой нитью, и на всех этих кусках деревьев – символы, написанные темной жидкостью, сделанной из мертвечины. Многочасто символы на кусках убитых деревьев остаются, чем были, но в одной такой связке деревянных кусков они то и дело меняются, у человека как-то была такая мертвая деревянная связка, но потом он потерял ее и весь помрачился. Би-бип да би-бип идут от кружков, сделанных из древесного сока, человек вращает их в ящике, стоящем на столе. Пока он делает это, Робин влетает в заднюю комнату и забирает половинку стручка, оставленную для него человеком. “Ну и нахальный же ты парень”, – скажет человек, улыбаясь. И Робин полетит обратно в листьямохиволосы гнезда своей последней подруги, откроет стручок и…

После стручка полет Робина ослепительно борз, и ему уже совсем не нужно наведываться в кормушку. Он – буй, быстролетен, он словно огонь! А может и посидеть тишаком и помирить сам с собой, почивыркивая и на время забыв о воробей-ястребах, кошечках и длинной серой белке. В новой своей голове он слышит завертенья человечьих стихов и другие смысловещи, которые доносятся до него издалека-далека. Но иногда смысловещей становится слишком уж много, и тогда Робину надо петь громкогласно, чтобы их разогнать. После стручков Робин слышит и знает все древние песни, когда-либо петые, включая космическую песнь. Человек всю жизнь искал космическую песнь – однажды он сказал об этом Робину, и Робин в ответ знай себе скакал, и кивал, и скакал. Правда ли, спрашивал Робина человек, что в этом измерении песни звучат по-разному, но в высшем измерении все они одинаковы? Вот почему все песни, если вдуматься, так похожи друг на друга, и вот почему у нас есть всего двенадцать музыкальных нот? Во время подобных разговоров Робин лишь скачет да кивает.

Пропев свою космическую песнь, Робин коснит и кружит тихорядно вкруг “Дома Намасте” – большого строения из красного кирпича с высокими дверьми и широкими окнами, рядом с которым стоит домик поменьше и поуютнее, окруженный садами – розовыми и маковыми, и видит всё, что когда-либо видел сам, и всё, что видели его предки, в это самое такое же мгновенье, вместерём. Вот – первая из вида Флёр, с длинными черными волосами, ей холодно здесь после индийской жары. Мужчины с хлопковещами и шерстевещами на головах. Большая ссора между стариками, и вот самая главная, Олеандра, чье имя ему знакомо так же, как и имя Флёр, превращает большой дом в просторное гнездо, наполненное песнями, дымом и разноцветными душами, разрываемыми суматошными чувствами. Еще Робин знает имя Розы, матери не только Флёр, но еще и стручков, так говорит человек. Ах, Роза. Яркие перья и большое мягкое гнездо. Робин видит, как она карта-изучает и план-составляет с другими знакомыми людьми, которых больше нет и о которых часто говорит кукомый человек: с великими путешественниками из соседней деревни Эш – Куинном и Плам, с художницей-ботаником Грейс и ее мужем-ботаником Августусом, долгорядно пробывшим в гнезде у Розы, отчего получилось яйцо, из которого появилась Флёр. Кукомый человек тоже мечтал попасть в гнездо к Розе, но об этом мечтали все краснокровные существа, так уж говорил сам кукомый.

Склевав все зерна из стручка, Робин до глубокой темноты поетипоет, умныдумыдумает, балладоладит. Он прерывается на сон и просыпается лишь в ту минуту, когда появляется красногрудый человек на велосипеде с тонкими штуками из мертвых деревьев и другими штуками, перевязанными веревкой. Иногда кукомый выходит его поприветствовать и выносит стручки, спрятанные в тоскливые, грязного цвета кубики из слоеного волокна. И красногрудый их увозит! Как бы ни старался Робин, как бы звонко ни пел свои великие песни о грусти, погибели и глубокой черной опасности, красногрудый все равно их увозит, далеко-далеко, туда, где они обернутся в пыль, до того чудовищно-ужасную, что больше о них уже никто не споет, туда, где не только тела, но еще и души жертв разрывают, растерзывают в клочья – раз и навсегда.



– Пожалуй, я не прочь купить акции канала “ITV”. Они были со мной очень милы, когда я выступала у них в “Икс-Факторе”.

– Превосходно, моя милая. Только нужно сначала взглянуть на второй уровень.

– Второй уровень?

Уже примерно неделю Скай учится играть на бирже – в основном потому, что Беатрикс доставляет огромное удовольствие ее учить. Скай завела собственный торговый счет и монитор, так что теперь у нее всегда есть повод держать айпэд подзаряженным. Теперь, вместо того чтобы таращиться на бесконечные письма от поклонников, странную фигню от Грега и воскресное интернет-приложение к “Дейли Мейл”, она смотрит на красные, синие и черные полоски с отдельными всплесками зеленого. Когда вокруг акций какой-то компании начинается суета, ее строка выделяется желтым цветом, а потом показатели становятся красными или синими в зависимости от того, упала цена на акции или поднялась, покупают их или продают. С тех пор как Скай зарегистрировалась на сайте интернет-биржи и у нее появился собственный биржевой монитор, она уже не чувствует себя такой бесконечно одинокой, потому что каждое мерцание экрана означает, ну, мерцание чьей-то души, чье-то действие, порыв, желание… Даже по ночам, когда Лондонская фондовая биржа спит, Скай может наблюдать за тем, как меняются цены на акции на Нью-Йоркской фондовой бирже, в Гонконге или Токио. Деньги никогда не прекращают движения. Люди никогда не перестают перемещать их с места на место. А ты сидишь и наблюдаешь за ними, как за муравьями, которые носят на себе трупы и кусочки печенья из одного конца крошечного сада в другой. Но это очень приятно – наблюдать за тем, как на экране мигают и перемещаются цветные полоски, Скай находит в этом какой-то новый смысл, чувствует себя живой и, пожалуй, даже не смогла бы это толком…

– На втором уровне можно заглянуть в книгу заявок на акции данной компании, – объясняет Беатрикс.

– Книгу заявок? – удивляется Скай.

– Да.

– На биржевом рынке существует книга заявок?

Скай рисует в своем воображении огромную книгу в кожаном переплете, которая лежит на столе у Бога, и он взирает на нее с серьезным видом, сидя далеко-далеко за облаками. А рядом писарь делает в книге записи перьевой ручкой высочайшего…

– Да, милая. Конечно же, существует. Иначе откуда бы они знали, кому отдать акции? Если заглянуть в книгу заявок, то увидишь не только спрэд, но и все заказы, которые делают на рынке. Я была на очень дельном семинаре на эту тему. Процесс довольно сложный. Но если переключиться на графический режим, то увидишь, как все заказы выстраиваются в стройные ряды и будто бы маршируют навстречу друг другу, как солдаты на поле боя, и мне кажется полезным представлять, как с каждым заказом солдаты перебегают на ту или другую сторону. Бабах, бабах, и потом…

Скай знает, что такое “спрэд”. Это разница между самой высокой ценой покупки и самой низкой ценой продажи акций той или иной компании. Но она всегда считала, что парни в костюмах в тонкую полоску сами придумывают все эти спрэды. Ей бы и в голову не пришло, что…

– Смотри, – говорит Беатрикс.

Она открывает новое окно на экране своего огромного “Мака”. Появляется таблица. Беатрикс вбивает в ней буквы “LSE: ITV”, и вдруг монитор заполняется новым каскадом цифр. Поначалу понять ничего невозможно. Но, приглядевшись, удается сориентироваться. В левой части таблицы – заявки на покупку. В настоящий момент акции “ITV” стоят недорого, меньше 53 пенсов за штуку. Скай видит на левой стороне экрана, как продавцы один за другим пытаются сбагрить свои акции по 52.9 или 53 пенса. Но покупатели, которых гораздо меньше, чем продавцов, готовы заплатить только по 51,9 пенса за акцию, поэтому изображение на мониторе замирает до тех пор, пока ситуация не изменится, и вот начинают вдруг сыпаться заказы, которые требуют исполнения, и в режиме графика это действительно выглядит так, будто солдаты разворачиваются, готовые к бегству, и погибают, а спрэд сокращается сначала на пол-пенни, потом на пенни, и тогда Скай Тернер покупает свои первые акции. Пять тысяч акций за J2,582.50. К концу 2013 года они будут стоить в четыре раза больше, но к тому времени, понятное дело, все изменится, да и вообще: зачем тебе деньги, если ты умеешь…

– И что теперь? – спрашивает Скай.

– Теперь – просто ждать, милая. Или купить еще немного акций. Можно понаблюдать подольше за вторым уровнем, а можно найти себе на нем какую-нибудь другую компанию. Мне нравится наблюдать за акциями, которыми я не владею, смотреть, как меняются цвета и, ну, как бы…


Но Беатрикс необязательно заканчивать фразу. Они со Скай уже почувствовали, что относятся к этим мониторам совершенно одинаково. Скай вводит в строку поиска буквы “LSE: EZY”. Она полюбила easyJet давным-давно, во время своего первого путешествия. Цена одной акции – 307,7 пенса. Скай несколько минут наблюдает за миганием на втором уровне и представляет себе, как самолеты взлетают и приземляются, как люди сидят в салонах в глупых каникулярных шляпах и больших солнечных очках, а потом происходит нечто очень странное.

Скай вдруг понимает, что она видит – видит по-настоящему – Пола, пилота в отставке, живущего в Манчестере, он сидит с экземпляром “Просто трейдера” и тостом, у него есть прямой доступ к рынку, а это значит, что он может оставлять заявки напрямую в книге, без посредства брокеров. Скай видит его очень отчетливо: вот он сидит на стуле с ярко-красной обивкой и с подколенниками, потому что от долгих полетов у него ишиас, но через несколько секунд, как только заявка Пола погашена, его образ исчезает. И тогда Скай ощущает присутствие другого человека, который сидит за письменным столом в просторном офисе, где располагается целый отдел или организация, здесь повсюду разбросаны пустые лотки из-под еды и почему-то пахнет козами. Некоторое время он сидит так, удерживаясь на довольно низкой грани стоп-приказа и используя большую часть экрана двух своих мониторов для торговли ценными бумагами, – в этом, собственно, и состоит его работа. И тут Скай удается заглянуть глубже, в его жизнь за пределами офиса, вся она разворачивается перед ее глазами наглядной электронной таблицей. Вот – ванная, и там кактус с ярко-красным цветком, он цветет каждую зиму, вот – брат, который никогда не звонит. И…



В утро триатлона идет дождь.

– Думаю, ты и без дождя промокнешь насквозь, – говорит Бриония.

Джеймс не вылезает из-под одеяла.

– Просто поверить не могу, что ввязался в это, – говорит он.

– Ты справишься.

– Меня тошнит.

– А представь себе, что будет, если ты выиграешь.

– Букашка, я тебе обещаю, что не выиграю. Остаться в живых – вот моя задача.

– Ну хорошо, а что, если все остальные умрут? Тогда ты автоматически выиграешь!

– Ведь тут необязательно с кем-нибудь соревноваться. На самом-то деле я соревнуюсь только с самим собой. И, как я уже сказал, моя задача – дойти до финиша.

– Ты, кажется, говорил, что твоя задача – остаться в живых?

– Думаю, мне все-таки приятно было бы дойти до финиша.

– Значит, дойдешь.

– Могу и не дойти.

– Дойдешь!

– Все равно это совершенно неважно. Я хотел бы дойти до финиша, но это неважно.

– Правильно. Знаешь, я тут подумала, что, пожалуй, пробегу пять километров, – говорит Бриония.

– Что? – спрашивает Джеймс и поднимается в кровати.

– Можно присоединиться к забегу прямо сегодня – так, ради забавы. Мы побежим вдвоем с Холли. Она рвется и пообещала после забега как следует пообедать… Ну и к тому же она так скучает по теннису, что я подумала…

Бриония думала, что Джеймса впечатлит то, что его толстая и не вполне здоровая жена собралась пробежать пять километров, но вместо этого на лице у него раздражение. В последнее время его раздражает практически все, что имеет отношение к Холли.

– А как же Эш?

– Я уверена, что Флёр за ним присмотрит.

И еще один интересный момент. Что, если Бриония победит? Нет, ну понятно, что она не обойдет всех участников пятикилометрового забега, первым-то наверняка придет один из участников триатлона, но что, если из тех, кто участвует только в забеге на пять километров, она покажет лучшее время в своей возрастной группе? Она узнала, за какое время люди одолевают забеги на пять км, и обнаружила, что они бегут довольно медленно, если сравнивать их результаты с теми, какие показывает с недавних пор она сама. Конечно, непонятно, как такое вообще может быть, но этот факт очень ее порадовал… Почему-то на беговой дорожке Бриония развивает гораздо меньшую скорость. А когда выходит на улицу с браслетом “Найк+”, может промчать пять километров за двадцать семь минут. Возможно, дело в приятном чувстве свободы, которое охватывает ее на свежем воздухе? А может, беговые дорожки в спортзале чересчур потертые. Так или иначе, если она выиграет забег, все поймут наконец, что…

– То есть ты не будешь встречать меня на финише?

– Ну конечно же, буду. Забег заканчивается в Фаулмиде, правильно? И оттуда вы стартуете на велосипедах.

– Кажется, да.

– А, я поняла. Ты боишься, что вся слава достанется мне.

Бриония смеется и щипает Джеймса.

– Какой ты у меня дурачок!

Он вздыхает, но ничего не говорит.

– Ну что не так?

– Ничего.

– Нет, ну правда. В чем я виновата?

– Ни в чем. Я просто…

– Что?