Орден Сумрачной Вуали

Строчка была из старой пьесы Овирра, которую так любили разбирать преподаватели риторики и нитальского языка. Я улыбнулась, узнав ее. Там все заканчивалось более или менее хорошо – редкий случай для драматургии золотого века – хотя и не без потерь…

– Aurora voco. Credo quia nullum vestigium vel umbra remanebit ac tenebras. Si sol facti sunt, amica mea.

«Я зову рассвет и верю, что от мрака не останется ни следа, ни тени, если ты тоже станешь солнцем, любовь моя».

– Вот как? «Любовь моя», говоришь? – с интересом отозвался Тилвас, и я тотчас фыркнула:

– Из песни слов не выкинешь. Не путай цитаты и реальность, Талвани! Я просто вспомнила следующую строфу, и все.

– Сredo, – примирительно кивнул аристократ. «Верю».

И продолжил смотреть на меня с шаловливой улыбкой глазами, блестящими от разлитого в них лукавства. Что-то красивое танцевало у меня внутри, когда я смотрела на него. Сейчас Тилвас был одет в такую же по фасону таори, как в день нашего знакомства в карете. Я задумчиво провела рукой по шерстяной ткани.

– А ты вообще знаешь, как я тебя ненавидела в первую неделю нашей встречи? – спросила я.

– Могу только догадываться, – галантно отозвался артефактор.

– До луны, Тилвас. До созвездий. До иных миров. Все в тебе бесило меня, все. То, как ты уверен в себе, как легко обращаешься с жизнью – будто с игрой, созданной эксклюзивно для тебя. То, что тебе, а не мне, досталась вся эта спокойная, размеренная жизнь в старинном замке, величавый аристократический уклад, манеры и достоинство, все это право и возможность быть человеком голубой крови, быть элитой… То, для чего я росла, понимаешь? То, к чему стремилась. У тебя это было. У меня – нет.

– Я понимаю. Я нередко удивлялся, что ты не сломала мне нос.

– Хм, но я, помнится, пыталась. Поначалу.

– О нет, ты путаешь. Нос? Ни разу. Ты хотела проткнуть меня ножом – это было. Ты уничтожала меня при помощи острых слов – тоже да. Помнится, разок столкнула с гаррара. И даже успешно разбила мне сердце…

Я вскинула брови. Тилвас наклонил голову, вглядываясь в меня, ожидая реакции.

– …Если ты про Мокки… – начала я, понятия не имея, что скажу дальше.

– Небеса, конечно же, я не про Мокки, – он сощурился с довольным видом, явно предугадав, что я скажу именно это, что я попадусь в ловушку. – Я говорю про то, что как-то раз ты обмолвилась о шубе из лисьего меха у тебя в шкафу… Вот это было больно.

– А! – рассмеялась я.

– Ага, – вскинул брови он.

Мы помолчали. Я скорчила виноватую рожу. Тилвас пофыркал. Я пообещала похоронить шубу, как живую. Тилвас сначала опешил, потом оценил.

Потом мы еще помолчали, пытаясь изгнать этот сюрреалистичный мрак из нашего диалога. Далеко-далеко над морем разнесся тихий ликующий возглас рыбаков. Они явно поймали что-то большое. Ох, надеюсь, не кого-нибудь из протеже эндольфа, а то еще настроят морских рёххов против всего человеческого рода…

– Джерри, – серьезно сказал Тилвас, когда далекий смех затих, вновь сменившись спокойным гулом ночного моря. – Можно я тебя поцелую – так, как будто мы с тобой из какой-то другой, из какой-то очень нежной сказки? На удачу.

Глаза у него были грустные – еще бы, futurum est formidulosus[8], – и мое сердце сжалось.

– На удачу, – сказала я.

И тогда Талвани наклонился и легко поцеловал меня в уголок рта. В щеку. В острую скулу. Бесшумно – в ухо. Он совершил тот же ни к чему не обязывающий путь обратно, чтобы у меня было время понять, хочу ли я продолжения, и плевать, что за скалой спят наши спутники, один из которых окружен своими и чужими влюбленностями, как охранным заклинанием. На сей раз, когда наши губы соприкоснулись, я подалась Тилвасу навстречу.

Этот поцелуй был… будто история, которую мы писали вместе. Паузы, рифмы, полутона ощущений, быстрые, лихорадочные строки – и долгие терпкие многоточия, когда два взгляда замирают в ночи под грохот сердец и шепот заснувшего моря. Бессловесный разговор и загадочная рапсодия, звучащая в пустом позаброшенном храме. Тихое, на цыпочках, путешествие вглубь себя и другого.

Поцелуй был похож на игру, в которой мы то и дело менялись ролями, не стесняясь всех своих проявлений, желаний, остро-колкостей и уязвимостей. Мы будто оживляли друг друга, вытаскивая из глубины, трепетно преподнося второму все самое пронзительное и хрупкое, обычно дремлющее глубоко под щитами иголок.

Тилвас придерживал меня за талию, другой рукой гладил по щеке, по острым ключицам, по груди. Я обнимала его за шею, чувствовала, как нагревается его кожа, как припухают губы. Внизу живота было жарко. Мне хотелось раствориться в этом поцелуе, я и не подозревала раньше, что нежность тоже бывает такой манящей.

– Тилвас… – прошептала я и тихонечко застонала, когда он, подавшись вперед, прижал меня к скале, у которой мы стояли.

Казалось, время замерло. Не существовало ничего, лишь мы с Талвани, будто плывущие в вечной пляске космоса.

Да.

Это был действительно сказочный поцелуй и сказочное продолжение.

После мы долго лежали под звездами. Тилвас взял меня за руку.

– Мы не умрем, слышишь? Мы не умрем, – шепнул он.





41

Маскарад сенатора Лорча





Sed semel insanivimus omnes.

«Однажды мы все бываем безумными».





Темные грозовые тучи заволокли небо над Шэрхенмистой. Они были настолько плотные, что, казалось, дни просто не наступали. Одна ночь сразу сменилась новой, а потом еще одной, и не было никакой пощады, никакого проблеска света для грешников. Море низко гудело, разгневанное оттого, что ему приходится отражать эту свинцово-темную хмарь. Было очень душно и жарко, но при взгляде на серую воду и серую пену, заполнившую побережье, что-то холодело внутри.

В Приливной Волне не стали выключать уличные фонари. Когда мы вчетвером шли мимо, они слегка потрескивали, по стеклянной поверхности пробегали крохотные молнии: у маг-светильников принято сбоить перед грозой.

Мы едва не опоздали на корабль: столь многое нужно было сделать для подготовки. Пристань полнилась дорогими каретами. Парусная шукка, приготовленная для морского путешествия на острове сенатора, выглядела шикарной. И темной.

Черное дерево, черные паруса с блестящей золотой вышивкой, и даже официанты на корабле, уже потчующие гостей напитками в высоких тонких бокалах – в черных ливреях.

– Кажется, вечеринка и без нас планировалась мрачная, – прокомментировал Бакоа, когда мы поднялись на борт.

– Ученые выяснили, что черный и золотой ассоциируются у большинства людей с роскошью и богатством, – вполголоса усмехнулся Талвани. – А наш сенатор явно любит производить впечатление.

Дав охране проверить поддельные приглашения, мы разошлись в разные стороны, чтобы оценить обстановку. Оказалось, что корабль позиционировался как зона разогрева перед вечеринкой. Разумное решение притом, что путь от Большой земли до острова сенатора занимает больше двух часов.

Гости уже надели свои маски. Музыканты расположились на палубе, в кают-компании шла игра в покер. Шукка рассекала бурлящие волны, повинуясь не столько даже силе шквального ветра, сколько мощи магического кристалла – своеобразного сердца корабля, которое помещают в трюме парусников.

Убедившись, что вокруг нет никакой опасности, я опустилась на деревянный шезлонг в непопулярном конце палубы, и, рассеянно помешивая коктейль соломинкой, смотрела вдаль.

Впереди, сколь хватало взгляда, было лишь море. Точнее даже – океан… Остров сенатора находился с восточной стороны Шэрхенмисты, там, где заканчивается мир и остается одна лишь вода. Бесконечная вода, плавно огибающая планету, чтобы потом превратиться уже в западные моря Лайонассы.

Колоссальная пустота. Чуждая, живущая по совершенно иным законам, чем населенный мир.

Но и здесь, неподалеку от берега, океан уже начинал показывать свой нрав. Далеко впереди из темной толщи били огромные фонтаны. Столбы воды возносились в воздух из подводных скал с невероятным, смертельным напором, на десятки метров. Это загадочное явление было, вероятно, еще одним последствием опытов срединного народа в прошлом тысячелетии. Самое удивительное, что в океанских фонтанах – как их называли – бурлила пресная вода. И даже целебная, как утверждали смельчаки, добывающие ее для продажи.

На острове сенатора тоже имелись такие опасные источники, однако их давным-давно взяли в плен и обуздали магией, крепко заперев в подземельях замка.

При этом, конечно, никому не хотелось, чтобы ценная лечебная вода пропадала просто так. Поэтому пара серебряных труб тянулась от зачарованных и запертых подземных резервуаров наверх, к жилым этажам. Они выходили на кухню так, чтобы повара могли в любое время подавать целебную воду к столу Циги Лорча.

Сейчас океанские фонтаны шипели далеко от нас, но мне чудилось, что и на корабль долетают их свежие брызги.

На шезлонг рядом со мной опустился Мокки. Острое и опасное лицо вора, укрытое белой полумаской, бледнело над грациозной чернотой костюма из широких брюк и таори до середины бедра. Сшитый дорого и со вкусом, этот костюм не вызывал у Бакоа ничего, кроме презрения, но при этом уже на корабле заработал вору несколько заинтересованных взглядов, пару кокетливых улыбок и даже одно многообещающее прикосновение. В своей шелковой броне Мокки казался обманчиво миролюбивым и нежным, но на деле, кажется, едва сдерживался, чтобы рефлекторно не скинуть за борт даму, посмевшую к нему прикоснуться.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказала я.

– На себя посмотри, – буркнул Бакоа.

Мы молча потягивали напитки, глядя на туманную полосу горизонта и упругие столбы океанских фонтанов. Рядом с нами у парапета стояли двое гостей, которые живо обсуждали что-то. Я заметила, как напрягся Мокки, смотревший в их сторону, и тогда тоже прислушалась.

Мужчина и женщина разговаривали о Квартале Гильдий.

– Снова война банд, – сетовала дама. – Это ужасно утомляет. Полагаю, если в течение недели-двух квартал не угомонится, мы отправим туда магов и чрезвычайников и просто зачистим территорию.

– Да ну. Можно просто дождаться, пока они перебьют друг друга, – цинично отозвался мужчина.

– Это чревато неприятными последствиями. Их разборки затрагивают и другие, мирные районы. К тому же создается впечатление, что гильдии – неуправляемая сила, а это невыгодно для репутации города. Будем надеяться, одна из группировок все же одержит верх как можно скорее. Лично я ставлю на возрождение Сломанной отмычки.

– Лично мне плевать. Одни швали ничем не лучше других, но субординация важна. Так что поддержу тебя – за Сломанную отмычку!

Гости чокнулись.

Я вновь покосилась на Мокки. Я боялась, что он сожмет тоненькую ножку бокала в руке так сильно, что та просто лопнет. И что – да, парочка гостей все же нахлебается морской водицы, так и не доехав до праздника. Но, к моему удивлению, Бакоа держал себя в руках. Более того – выглядел уверенным и спокойным.

Затем болтливые гости ушли искать стол с закусками: полосками сушеной водоросли конбу, поданными на узких черных тарелочках, сушеными каштанами и ломтиками морского ушка. Я пересела на шезлонг к Мокки. Он неохотно подтянул ноги, чтобы мне было где разместиться.

– Мокки, что, если в квартале действительно захватят власть? Что, если ты не сможешь отвоевать ее?

– Ничего.

Длинная тень от паруса вкупе с сумерками надежно скрывала нас, и вор снял белую полумаску, чтобы я могла лучше видеть его лицо. И понимала по нему – он не врет.

– Ты же всегда так хотел ее. Власти.

Бакоа усмехнулся, пропустив соломинку от коктейля между зубов так, что она смялась до плоского состояния.

– Я не власти хотел, Джерри. Я хотел доказать себе, что я могу.