Опоздавшие
Часть 48 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Пансион приучает к режиму, – произнес дед, просматривая некрологи.
Эмма подошла к посудной полке, выкрашенной в странный зеленый цвет с отливом в синеву. Считалось, что именно такой оттенок отпугивает комаров. Видимо, так оно и было, поскольку комары редко залетали в кухню.
Из строя кружек, вверх тормашками стоявших на полке, Эмма выбрала одну и, поставив ее в углубление в сланцевой столешнице, налила кофе из кофейника. Затем перешла к столу и села на плетеный стул с прямой спинкой, давным-давно требовавший перетяжки.
На столе лежала кипа газет и журналов. Эмма взяла «Нью-Йорк таймс мэгэзин» с броским заголовком «Как мы теперь живем» на обложке.
– Дорогуша, подай, пожалуйста, ножницы, – попросил дед. Эмма поняла, что обращаются к ней. Дочь он вряд ли назвал бы «дорогушей». – Кристофер Грей написал о нашем старом доме на Парк-авеню. Я хочу послать вырезку твоей тете Абби.[16]
Дед постоянно вырезал и отправлял заметки, порой без всяких объяснений. Однажды в летнем лагере Эмма получила от него письмо. В конверте с адресом, нацарапанным будто курица лапой, была только загадочная статья о горных пластах.
Эмма выдвинула буфетный ящик, в котором хранился всякий хлам: бечевки, тесемки, спички, свечи… А вот и ножницы. Здесь же были невостребованные годами кляссеры для марок, магнитофонные пленки, фотокассеты, всевозможные провода. И еще уйма ключей, частично снабженных рукописными бирками. Эмма собиралась отыскать среди них ключ от своей комнаты.
Большие портняжные ножницы в форме птицы (лезвия раскрывались, точно клюв) Эмма подала деду кольцами вперед, как когда-то учила Арлетт.
– Папа, подожди, сначала я это прочитаю, – сказала мать.
Дед, будто не слыша, искромсал газету. Мать резко встала, взяла свою чашку с кофе и вышла из кухни. Она приучилась брать паузу, когда отец ее чем-нибудь огорчал. Эмма услышала, как мать спускается в подвал, где вместо прачечной теперь была ее фотолаборатория.
У деда сильно тряслись руки. Птичий клюв, нацелившийся на газетную страницу, ходил ходуном.
– Кто такая Бригита Моллой? – спросила Эмма.
– Что? – Клюв замер. – Кто тебе о ней рассказал?
– Никто. – Из кармана халата Эмма достала молитвенник и раскрыла его на странице с именем.
– Где ты это взяла?
– На чердаке. Я там… кое-что искала для школьного задания.
Дед протянул руку, взял молитвенник, уставился на надпись.
– Бригита Моллой. Мы звали ее Брайди. Она была моей нянькой. Это она… – Дед осекся.
– Я помню.
Старая семейная история, которую поведала мать: служанка-ирландка кого-то отравила мышьяком. С тех пор никто не хотел жить в той комнате.
– Она этого не делала. На нее возвели напраслину.
Слово «напраслина» в устах деда Эмму удивило. К просторечью больше склонна мать.
– Вина ее не доказана, – сказал дед. – Но кое-кто считает, человек должен доказать свою невиновность.
Эмма знала о его разногласиях с матерью в этом вопросе.
– А что стало с ее ребенком? – спросила она.
– У нее не было детей. – Дед сощурился. – Она никогда не была замужем.
Эмма забрала у него молитвенник и меж страниц отыскала сложенный листок.
– Вот справка о рождении мальчика в январе 1909 года.
– Покажи.
Из коридора донесся голос матери:
– Эмма, помоги вынести мусор. Сегодня воскресенье, в час мусорный фургон уедет.
57
Винсент
Холлингвуд
2002
Винсент выбросил книжицу дважды.
Первый раз – после того, как распрощался с Брайди. Прошагав по сходням, он кинул молитвенник в мусорную кучу на пристани. Ненужная улика. Выходит, Брайди его совсем не знает.
Но через минуту кто-то похлопал его по плечу. Мужчина в фетровой шляпе.
– Вы обронили. – Он протянул молитвенник.
Винсент взял книжицу. Протянутая рука ждала монету. Винсент не дал ничего.
Дома он бросил молитвенник в мусорное ведро.
* * *
Из-под обветшавшей кожи выглядывала марлевая прокладка обложки. Название было оттиснуто церковным шрифтом: «Ключ от царствия Небесного». Расположенные по диагонали буквы как будто устремлялись ввысь, призывая к мыслям о божественном. Бывший рекламщик, он оценил этот дизайн, скорее всего вынужденный – малый формат не позволял разместить слова поперек обложки.
Боясь, что книжка развалится прямо в руках, он осторожно открыл ее на первой пустой странице. Подпись выцветшей тушью. Он погладил имя, словно прикосновение к нему могло сотворить во плоти его владелицу.
Перевернул страницу, другую. Septuagesima. Quinquagesima[17]. До чего же красива латынь. Доктора Лауэра хоронили зимой, прибыли почти все его бывшие ученики. Было холодно, но от парковки до церкви они шли без пальто.
Что-то подчеркнуто: Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу[18].
Абзац помечен звездочкой, на полях надпись: см. стр. 193. Он пролистал страницы с облезшей позолотой по обрезу.
Книжица закончилась на 191-й странице. Ан нет, последние страницы слиплись. Он поддел их ногтем (Рут забыла постричь ему ногти). Чистые страницы, но на одной что-то написано. И даже чернила не выцвели.
* * *
Милый Боже, передавший своего единственного Сына в любящие руки Марии и Иосифа, не оставь мое дитя на его жизненном пути. Прими мою вечную благодарность за благодатный дом для него и защиту в лице Сары и Эдмунда. Аминь.
* * *
Давний разговор в саду: Ты ясно даешь понять, кто из нас ему мать.
Бидди была не просто няней. Она – его мать.
Какой же силы была ее любовь, если она сохранила это в секрете от всех, даже от него.
Его мать – Сара. И останется ею навсегда. Но взрастила его женщина, давшая ему жизнь.
Окатило нежностью к матери. Больно вспомнить, как он чурался ее ради Бидди.
Но разве сейчас это важно? Всё быльем поросло. Он встал и подошел к черному пластиковому мешку, приготовленному на помойку. Приказав рукам не дрожать, распустил шнурок, бросил молитвенник в мешок и намертво завязал горловину морским узлом, которому его научил дедуля.
58
Рут
Холлингвуд
Эмма подошла к посудной полке, выкрашенной в странный зеленый цвет с отливом в синеву. Считалось, что именно такой оттенок отпугивает комаров. Видимо, так оно и было, поскольку комары редко залетали в кухню.
Из строя кружек, вверх тормашками стоявших на полке, Эмма выбрала одну и, поставив ее в углубление в сланцевой столешнице, налила кофе из кофейника. Затем перешла к столу и села на плетеный стул с прямой спинкой, давным-давно требовавший перетяжки.
На столе лежала кипа газет и журналов. Эмма взяла «Нью-Йорк таймс мэгэзин» с броским заголовком «Как мы теперь живем» на обложке.
– Дорогуша, подай, пожалуйста, ножницы, – попросил дед. Эмма поняла, что обращаются к ней. Дочь он вряд ли назвал бы «дорогушей». – Кристофер Грей написал о нашем старом доме на Парк-авеню. Я хочу послать вырезку твоей тете Абби.[16]
Дед постоянно вырезал и отправлял заметки, порой без всяких объяснений. Однажды в летнем лагере Эмма получила от него письмо. В конверте с адресом, нацарапанным будто курица лапой, была только загадочная статья о горных пластах.
Эмма выдвинула буфетный ящик, в котором хранился всякий хлам: бечевки, тесемки, спички, свечи… А вот и ножницы. Здесь же были невостребованные годами кляссеры для марок, магнитофонные пленки, фотокассеты, всевозможные провода. И еще уйма ключей, частично снабженных рукописными бирками. Эмма собиралась отыскать среди них ключ от своей комнаты.
Большие портняжные ножницы в форме птицы (лезвия раскрывались, точно клюв) Эмма подала деду кольцами вперед, как когда-то учила Арлетт.
– Папа, подожди, сначала я это прочитаю, – сказала мать.
Дед, будто не слыша, искромсал газету. Мать резко встала, взяла свою чашку с кофе и вышла из кухни. Она приучилась брать паузу, когда отец ее чем-нибудь огорчал. Эмма услышала, как мать спускается в подвал, где вместо прачечной теперь была ее фотолаборатория.
У деда сильно тряслись руки. Птичий клюв, нацелившийся на газетную страницу, ходил ходуном.
– Кто такая Бригита Моллой? – спросила Эмма.
– Что? – Клюв замер. – Кто тебе о ней рассказал?
– Никто. – Из кармана халата Эмма достала молитвенник и раскрыла его на странице с именем.
– Где ты это взяла?
– На чердаке. Я там… кое-что искала для школьного задания.
Дед протянул руку, взял молитвенник, уставился на надпись.
– Бригита Моллой. Мы звали ее Брайди. Она была моей нянькой. Это она… – Дед осекся.
– Я помню.
Старая семейная история, которую поведала мать: служанка-ирландка кого-то отравила мышьяком. С тех пор никто не хотел жить в той комнате.
– Она этого не делала. На нее возвели напраслину.
Слово «напраслина» в устах деда Эмму удивило. К просторечью больше склонна мать.
– Вина ее не доказана, – сказал дед. – Но кое-кто считает, человек должен доказать свою невиновность.
Эмма знала о его разногласиях с матерью в этом вопросе.
– А что стало с ее ребенком? – спросила она.
– У нее не было детей. – Дед сощурился. – Она никогда не была замужем.
Эмма забрала у него молитвенник и меж страниц отыскала сложенный листок.
– Вот справка о рождении мальчика в январе 1909 года.
– Покажи.
Из коридора донесся голос матери:
– Эмма, помоги вынести мусор. Сегодня воскресенье, в час мусорный фургон уедет.
57
Винсент
Холлингвуд
2002
Винсент выбросил книжицу дважды.
Первый раз – после того, как распрощался с Брайди. Прошагав по сходням, он кинул молитвенник в мусорную кучу на пристани. Ненужная улика. Выходит, Брайди его совсем не знает.
Но через минуту кто-то похлопал его по плечу. Мужчина в фетровой шляпе.
– Вы обронили. – Он протянул молитвенник.
Винсент взял книжицу. Протянутая рука ждала монету. Винсент не дал ничего.
Дома он бросил молитвенник в мусорное ведро.
* * *
Из-под обветшавшей кожи выглядывала марлевая прокладка обложки. Название было оттиснуто церковным шрифтом: «Ключ от царствия Небесного». Расположенные по диагонали буквы как будто устремлялись ввысь, призывая к мыслям о божественном. Бывший рекламщик, он оценил этот дизайн, скорее всего вынужденный – малый формат не позволял разместить слова поперек обложки.
Боясь, что книжка развалится прямо в руках, он осторожно открыл ее на первой пустой странице. Подпись выцветшей тушью. Он погладил имя, словно прикосновение к нему могло сотворить во плоти его владелицу.
Перевернул страницу, другую. Septuagesima. Quinquagesima[17]. До чего же красива латынь. Доктора Лауэра хоронили зимой, прибыли почти все его бывшие ученики. Было холодно, но от парковки до церкви они шли без пальто.
Что-то подчеркнуто: Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу[18].
Абзац помечен звездочкой, на полях надпись: см. стр. 193. Он пролистал страницы с облезшей позолотой по обрезу.
Книжица закончилась на 191-й странице. Ан нет, последние страницы слиплись. Он поддел их ногтем (Рут забыла постричь ему ногти). Чистые страницы, но на одной что-то написано. И даже чернила не выцвели.
* * *
Милый Боже, передавший своего единственного Сына в любящие руки Марии и Иосифа, не оставь мое дитя на его жизненном пути. Прими мою вечную благодарность за благодатный дом для него и защиту в лице Сары и Эдмунда. Аминь.
* * *
Давний разговор в саду: Ты ясно даешь понять, кто из нас ему мать.
Бидди была не просто няней. Она – его мать.
Какой же силы была ее любовь, если она сохранила это в секрете от всех, даже от него.
Его мать – Сара. И останется ею навсегда. Но взрастила его женщина, давшая ему жизнь.
Окатило нежностью к матери. Больно вспомнить, как он чурался ее ради Бидди.
Но разве сейчас это важно? Всё быльем поросло. Он встал и подошел к черному пластиковому мешку, приготовленному на помойку. Приказав рукам не дрожать, распустил шнурок, бросил молитвенник в мешок и намертво завязал горловину морским узлом, которому его научил дедуля.
58
Рут
Холлингвуд