Опоздавшие

Винсент предпочитал «Лаки Страйк», клиента «Янга и Рубикама», но теперь ему приходилось демонстрировать лояльность клиентам нового хозяина. Приняв угощение, он вынул из приборной доски зажигалку и поднес ее красный глазок к сигарете Осворта, а затем прикурил сам. Потом вставил металлический цилиндр обратно в гнездышко и, притопив его до щелчка, выдвинул прямоугольную пепельницу. Винсент смутился, увидев, что пепельница полна старых окурков, половина из которых со следами губной помады.

– Кто она? – спросил Осворт, пуская дымные кольца в ветровое стекло.

– Никто.

Осворт улыбнулся:

– Я-то думал, машина предназначена только для деловых поездок.

– Это наш клиент.

– Случайно, не Леота? – Осворт говорил о пышногрудой секретарше маникюрной фирмы «Кутекс», в них обоих пробуждавшей фантазии.

– Нет. – Винсент предполагал, что он не в ее вкусе.

Осворт стряхнул пепел, Винсент покосился на его завидно мускулистую руку. Осворт уже был женат и стал отцом. Он женился на Фанни, дочери дантиста, одной из двойняшек посимпатичнее. Чета Хейден с сыновьями-близнецами жила в Бруклине. А что с ним-то, Винсентом? Ему скоро тридцать, но мысль о собственной семье пугала до холодного пота.

Что же с ним не так? Был только один способ исправить настроение.

– Там под сиденьем бутылка, – сказал Винсент. – Плесни-ка нам по чуть-чуть.





49

Брайди




Бихмор, Ирландия, и Веллингтон, Коннектикут

Август, 1955



В тот день, когда Брайди Моллой-Флинн тихо скончалась во сне (это произошло, едва Дэнис и Алиша вышли из комнаты, разве могла она покинуть своих любимых, пока держала их за руки?), за океанской ширью, в четырех тысячах восьмистах километрах от старой семейной фермы в Бихморе, разразилась страшная гроза. Ливень вызвал невиданное в истории штата Коннектикут наводнение. Падали вековые дубы, по улицам плыли машины, спасатели на лодках и вертолетах снимали людей с крыш и деревьев. Веллингтонское озеро вышло из берегов и вынесло «универсал», затонувший в 1908 году. Холлингвуд не пострадал, а вот особняк Портеров на Вайн-стрит лишился половины террасы, что было весьма некстати, поскольку после смерти матери Эдмунда опустевший дом выставили на продажу.





50

Винсент




Верхний Ист-Сайд, Манхэттен

Август, 1955



В доме с консьержем на правильной стороне Парк-авеню Винсент склонился над фарфоровым корытцем в так называемой нянькиной ванной. Няньки-то не имелось. Мать вот не представляла, как без нее обойтись, но сейчас времена изменились. Жена Дороти ловила каждое слово Бенджамина Спока, советовавшего родителям доверять собственному чутью, не прибегая к наемным услугам. Винсент своему чутью не доверял. Он доверял отчетам по исследованиям.

Нынче Дороти, несмотря на проливной дождь, ушла на заседание своей женской ассоциации. Домработница Би взяла отпуск и уехала к родственникам в Кентукки.

Утром звонила мать, сказала, их затопило. Небывалая гроза, не дай бог, дерево упадет на дом. Винсент пожалел, что еще не изобрели устройство, позволяющее находиться в двух местах одновременно.

– Остались мы с тобой вдвоем, детка, – сказал он.

Рут, пока что единственное дитя, радостно залопотала.

Второй ребенок уже был на подходе, и для него выбирали имя: либо Абигайль (в честь бабушки Дороти), либо Бенджамин (в честь деда Винсента). Сберечь хотим мы имена любимых. Из какого это стихотворения? Или это рекламный слоган? Теперь все поэты работали в рекламе и богемой становились только после пяти вечера. Иногда казалось, что полученное классическое образование в его профессии излишне. Но закваска Троубриджа клиентов впечатляла. И потом, иначе он бы не встретился с Освортом, который свел его с нынешним боссом и будущей женой.

У него есть всё, о чем может мечтать человек. Прекрасная квартира. Неподалеку в гараже стоит «шевроле-импала». Красавица жена из массачусетского рода Стербридж гораздо моложе его (ему сорок шесть, ей двадцать семь). Мать, поначалу тревожившаяся из-за разницы в возрасте, души не чает в невестке. Прелестный ребенок, скоро родится второй.

Так почему же он застыл, уставившись на мочалку в руке и вцепившись в край ванночки?


Взбитая малышкой туча брызг смыла тлеющую сигарету, которую он пристроил на полке с флаконами, и та упала в ванночку, тихонько зашипев, чем привела кроху в неописуемый восторг. Смех у нее был заразительный. Улыбаясь, Винсент выловил намокший окурок и бросил его мусорный бачок, расписанный ветками сирени.

Потом снял очки в роговой оправе, протер забрызганные стекла и, вновь водрузив очки на нос, взял стакан с виски, поставленный на крышку толчка. Надо же – толчок! Словцо Нетти, мир ее праху.





51

Рут




Веллингтон, Коннектикут

1964



Десятилетняя Рут не хотела переезжать из Нью-Йорка в Веллингтон. Не хотела расставаться с подругами и учителями из частной школы-пансиона на Пятой авеню и переходить в маленькую дневную школу для девочек.

– Подруги будут приезжать к тебе в гости, – обещала мама. Она как будто извинялась, потому что из-за нее-то и происходил переезд.

Мама болела. Рут узнала об этом в тот день, который запомнят миллионы людей. Она училась в третьем классе, Абби – в первом. Директриса Тэтчер отменила уроки, услышав по радио, что в президента Кеннеди стреляли. Он при смерти. Вся страна разошлась по домам и замерла в тревожном ожидании.

Рут и Абби вернулись домой гораздо раньше обычного. На глазах мистера Келли, самого доброго консьержа, блестели слезы. Он отворил им стеклянную дверь, и сестры, не дожидаясь лифта, побежали по лестнице. Черным ходом они влетели в кухню, где за пластиковым столом сидела мама. Она кашляла. На белом носовом платке алело пятно, явно кровавое.

Увидев девочек, мама поспешно спрятала платок в карман юбки и встала им навстречу.

– Что с тобой? – спросила Рут.

– Ничего, – сказала мама.

Рут уже знала, что всё, связанное с кровью, постыдно.

Однажды на уроке музыки в доме учительницы она пошла в туалет и увидела окровавленные трусы, замоченные в раковине. Оторопевшая Рут застыла в дверях. Следом примчалась учительница.

– Извини, – выдохнула она, схватила трусы и, отжав воду, завернула их в полотенце.

Урок продолжился, как будто ничего не случилось. Рут с максимальным старанием исполнила пьесу, дабы уверить учительницу, что зрелище в ванной не произвело на нее отталкивающего впечатления.

Однако вскоре произошел еще один случай, укрепивший ее во мнении, что кровь связана с чем-то постыдным.

В их доме собрались мамины подруги по бридж-клубу, и после их ухода в мусорном бачке, расписанном ветками сирени, Рут обнаружила пропитавшийся чем-то алым тампон. Она углядела его, сидя на унитазе, и тампон так ее растревожил, что ей не удалось исполнить задуманное. Рут натянула брючки и пошла искать мать. Та была в кухне – сидела за столом и курила «Пэлл-Мэлл», болтая с Би, которая раскладывала столовое серебро по фетровым кармашкам полотняного свитка.

Услышав о находке, мама загасила сигарету в керамической пепельнице, которую на уроках ваяния для нее сделала Рут, и поспешила в ванную комнату. Когда Рут снова туда наведалась, тампон исчез.

После этого случая мама дала ей брошюру «Превращение в женщину». Дала не в руки, а деликатно положила под подушку.

– Я там на кровати оставила тебе кое-что почитать, – сказала она, добавив, что готова ответить на любые вопросы, если что-то будет неясно.

Мама попросила не показывать книгу сестре, которая до нее еще не доросла. Рут кинулась в их с Абби спальню. На белом стеганом покрывале ничего не было. Рут подняла подушку и увидела брошюру, на обложке которой довольно взрослая девушка, глядя в зеркальце, красила губы яркой помадой. Рут заперла дверь, хотя такая предосторожность была излишней – с балетного урока сестра вернется не раньше чем через час.

Улегшись на живот, Рут стала читать, и с каждой страницей ее кидало в жар всё сильнее. Схематичные рисунки, изображавшие отличия в строении тел девочек и мальчиков, и доселе незнакомые названия вроде «маточных труб», «яичников», «вагины» обеспокоили не особенно.

Главы под обманчиво бодрыми названиями «Твоя чудесная брачная ночь» и «Подготовка твоего организма к материнству» не вызвали интереса, поскольку до всего этого было еще далеко.

Что растревожило, так это менструация, которую в книжке называли «твоим периодом». Неужели это происходит каждый месяц? Из-за будущих предательств тела по двенадцать раз в году в животе возник камень. Рут выдвинула нижний ящик комода и спрятала брошюру между кляссерами с коллекцией монет. Пусть не попадается на глаза до той поры, когда наступит неизбежное.





* * *


Врачи считали, матери станет лучше, если она перестанет дышать ядовитым нью-йоркским воздухом с порхающей в нем сажей. И мать с дочерьми перебралась в Холлингвуд, не на лето, как обычно, а насовсем.

Отец приезжал только на выходные; всю неделю он жил и работал в Нью-Йорке, где занимался рекламой сигарет.

Первое время подруги навещали Рут. Втроем-вчетвером под приглядом чьей-нибудь матери они приезжали к полудню, а первым вечерним поездом отбывали обратно. Визиты эти сбивали с толку. Девочки отпускали такие реплики, словно Рут уехала в чужую страну. Слова лучшей подруги как будто доносились с другого края земли: «Не страшно жить в доме без консьержа? Ух ты, у вас тут как на ферме».

А потом визиты прекратились, ибо реализовалась-таки давняя угроза: прямое железнодорожное сообщение с Нью-Йорком отменили, и теперь до ближайшей станции Брайдуэлл было добрых двадцать минут езды на машине. Путешествие стало чересчур хлопотным, и гости рассудили, что повидаются с Рут, когда она приедет в Нью-Йорк за рождественскими покупками, а также полюбоваться украшенными витринами и елкой перед музеем Метрополитен.