Опасные соседи

54




Через десять минут Либби и Миллер покидают офис Салли.

— С тобой все в порядке? — спрашивает он, когда они выходят на уличное пекло.

Либби заставляет себя улыбнуться, но затем понимает, что вот-вот разревется и ничего не может сделать, чтобы остановить слезы.

— О господи, — говорит Миллер. — О господи. Только не это. — Он ведет ее в тихий двор, к скамейке под деревом. Он ощупывает свои карманы. — Бумажных платков нет, извини.

— Все в порядке, — говорит она. — У меня они есть.

Она достает из сумки упаковку дорожных салфеток. Миллер улыбается.

— Вы из тех людей, которые всегда берут с собой такие вещи.

Либби непонимающе смотрит на него.

— Это как понимать?

— Так, что… Просто это значит… — Его черты смягчаются. — Ничего, — говорит он. — Это значит, что вы очень организованны. Вот и все.

Либби кивает. Это она знает и сама.

— Иначе нельзя, — говорит она.

— Это почему же? — спрашивает он.

Либби пожимает плечами. Не в ее привычках говорить о личных вещах. Но, учитывая то, через что они прошли за последние два дня, она чувствует, что границы ее обычных разговорных предпочтений исчезли.

— Моя мать. Моя приемная мама, — уточняет она. — Она была слегка — как бы это выразиться — несобранной. Очень хорошенькая, этого у нее не отнять. Но отец был вынужден вечно следить, чтобы она ничего не забыла. Он умер, когда мне было восемь лет, и после этого… Я вечно опаздывала. У меня никогда не было нужных вещей для школы. Я не показывала ей чеки за поездки и прочее, просто не было никакого смысла. В разгар моих школьных выпускных экзаменов она забронировала тур, чтобы поехать на отдых. А когда мне исполнилось восемнадцать, переехала жить в Испанию. — Либби пожимает плечами. — В нашей семье взрослой была я. Такие дела.

— Хранительница бумажных платочков?

Либби смеется.

— Да. Хранительница бумажных платочков. Помню, как однажды я упала на игровой площадке и поранила себе локоть. Моя мать судорожно принялась рыться в сумочке, чтобы найти платок и вытереть кровь. Видя это, к нам подошла другая мама, с сумочкой точно такого же размера, как и у моей матери, и, открыв ее, вытащила антисептическую салфетку и пакетик пластырей. И я тогда подумала: я хочу иметь волшебную сумочку. Ну ты понимаешь.

Миллер улыбается ей.

— У тебя отлично это получается, — говорит он.

— Ты уже заметил? — говорит она и нервно смеется. — Я стараюсь, — повторяет Либби, — всегда стараюсь все делать, как надо.

Пару секунд они сидят молча. Их колени слегка соприкасаются, а затем они оба их отдергивают.

Затем Либби говорит:

— Похоже, это была пустая трата времени.

Миллер хитро смотрит на нее.

— Я бы не сказал, — возражает он, — Отнюдь. Девушка. Лола? Она внучка Салли.

Либби ахает.

— Откуда ты это знаешь?

— Потому что я заметил на столе Салли ее фото с молодой женщиной, держащей новорожденного. А потом увидел на стене в ее кабинете еще одно фото, с молодой белокурой девушкой. А еще я увидел на стене детский рисунок в рамочке, а на нем надпись «Я люблю тебя, бабуля». — Он пожимает плечами. — Я собрал все это вместе, и привет. — Он наклоняется к Либби и показывает ей что-то на экране своего телефона.

— Что это? — спрашивает она.

— Это письмо, адресованное Лоле. Оно торчало из ее сумки под столом. Я выполнил классический маневр — опустился на колено, чтобы завязать шнурок. Нажми.

Либби, разинув рот, смотрит на него.

— Но что заставило вас подумать?..

— Либби, я журналист-расследователь. Это моя работа. И если моя теория верна, Лола — дочь Клеменси. Что означает, что Клеменси живет где-то поблизости. И поэтому этот адрес, — указывает он на экран, — это адрес Клеменси. Думаю, мы только что нашли второго пропавшего подростка.






* * *


Дверь шикарного бунгало открывает женщина. Рядом с ней стоит вышколенный золотистый ретривер и лениво машет им хвостом. Женщина слегка полновата: у нее объемная талия, длинные ноги и тяжелая грудь. Темные волосы, стрижка, золотые серьги-обручи, синие джинсы и бледно-розовый льняной топ без рукавов.

— Слушаю вас?

— Здравствуйте, — говорит Миллер. — Вы — Клеменси.

Женщина кивает.

— Мое имя Миллер Роу. Это Либби Джонс. Мы только что беседовали с вашей мамой. В городе. Она упомянула, что вы живете рядом и…

Женщина смотрит на Либби.

— Вы похожи… У меня такое чувство, что я вас знаю.

Либби склоняет голову, уступая инициативу Миллеру.

— Это Серенити, — говорит он.

Клеменси хватается за дверной проем. Ее голова слегка откидывается назад, и Либби на миг кажется, что она вот-вот упадет в обморок. Но затем она приходит в себя, протягивает Либби руки и говорит:

— Ну конечно! Ну конечно! Тебе двадцать пять! Ну конечно! Мне следовало догадаться, я должна была знать. Я должна была догадаться, что ты придешь. Боже мой. Входите. Прошу вас. Входите.

Внутри бунгало красиво: паркетные полы и абстрактные картины, вазы с цветами, солнечный свет, струящийся сквозь витражи.

Клеменси идет в кухню принести им по стакану воды. Пес сидит у ног Либби, и та поглаживает его по голове. Псу жарко. Он тяжело дышит в душном воздухе, из его пасти плохо пахнет, но Либби не обращает внимания. Клеменси возвращается и садится напротив них.

— Ух ты! — говорит она, глядя на Либби. — Подумать только! Такая красивая! Такая… настоящая.

Либби нервно смеется.

— Когда я ушла, ты была малышкой, — продолжает Клеменси. — У меня не было твоих фото. Я понятия не имела, куда ты попала, кто тебя усыновил или какая у тебя жизнь. И я не представляла тебя. Просто не могла. У меня перед глазами стояла малышка. Похожая на куклу малышка. Не совсем реальная. Я бы сказала, совсем нереальная. И… — На ее глаза наворачиваются слезы, и она дрогнувшим голосом добавляет: — Извини, извини… Ты?.. Твоя жизнь?.. У тебя все в порядке?

Либби кивает. Она представляет свою мать вместе с мужчиной, которого та называет своим игрушечным мальчиком (хотя он всего на шесть лет ее моложе), как она растянулась на крошечной террасе ее маленькой, всего с одной спальней, квартирки в Дении (когда Либби приезжает туда в гости, ей там просто не находится места). На матери ярко-розовый кафтан, и она объясняет по скайпу, что была слишком занята и не успела заказать авиабилеты, чтобы прилететь к Либби на день рождения, и что к тому времени, как она посмотрела их по интернету, все дешевые билеты были уже раскуплены.

Она вспоминает тот день, когда они хоронили ее отца, помнит свою руку в руке матери, как она всматривалась в небо, мучаясь вопросом, благополучно ли он добрался туда, волнуясь о том, кто теперь будет отвозить ее в школу, так как мать не умела водить машину.

— Все закончилось хорошо, — говорит она. — Меня удочерили прекрасные люди. Мне крупно повезло.

Лицо Клеменси проясняется.

— Где ты сейчас живешь?

— В Сент-Олбансе, — отвечает она.

— Ой! Как мило. Ты замужем? Есть дети?

— Нет. Я одна. Не замужем. Живу одна. Детей нет. Никаких домашних животных. Зарабатываю тем, что продаю дизайнерские кухни. Я очень… На самом деле мне почти нечего о себе сказать. По крайней мере, пока не…

— Да, — говорит Клеменси. — Да. Представляю, какой это был шок.

— Мягко говоря.

— И много ты знаешь? — осторожно спрашивает она. — О доме? Обо всем этом?

— Скажем так, — начинает Либби, — для меня все несколько сложно. Начнем с того, что приемные родители всегда говорили мне, что мои биологические родители погибли в автокатастрофе, когда мне было десять месяцев. Затем я прочла в статье Миллера, что мои родители были членами секты, что имело место групповое самоубийство и что за мной присматривали цыгане. Затем, пару вечеров назад, мы с Миллером были в доме, на Чейн-Уолк, как вдруг появился этот тип. Хотя было уже довольно поздно. И он заявил нам… — она на миг умолкает. — Он заявил нам, что его зовут Фин.

Клеменси делает большие глаза и ахает.

— Фин? — уточняет она.

Либби неуверенно кивает.

Глаза Клеменси полны слез.

— Ты уверена? — говорит она. — Ты уверена, что это был Фин?

— Так он нам сказал, мол, его имя Фин. Он сказал, что вы его сестра. Что он уже много лет не видел ни вас, ни вашу мать.