Опасные соседи

— Фин в полном порядке, — холодно ответила она. — Ему лишь нужно больше физических упражнений.

Я слышал через дверь тренажерного зала, как его отец умолял Фина прилагать больше усилий.

— Еще! Ты можешь это сделать! Отталкивайся. Сильнее. Давай! Ты даже не пытаешься! — А затем я видел, как Фин выходил из тренажерного зала, бледный и измученный, как он, шаркая ногами, поднимался по лестнице на мансарду, как будто каждый шаг причинял ему боль.

— Пойдем со мной в сад. Свежий воздух тебе поможет, — предложил я как-то раз.

— Никуда я с тобой не пойду, — огрызнулся он.

— Если не хочешь вместе со мной, иди в сад один.

— Разве ты не видишь? — сказал он. — Ничто в этом доме не сделает меня здоровым. Единственное, что сделает меня здоровым, — это не быть в этом доме. Я должен уйти. Я должен, — сказал он, сверля меня взглядом, — уйти отсюда.

Впечатление было такое, что наш дом умирал. Сначала заболел мой отец, потом моя мама, а теперь и Фин. Джастин бросил нас. Ребенок был мертв. Если честно, я просто не видел в нашем существовании никакого смысла.

Как вдруг однажды днем я услышал доносящийся снизу смех. Я заглянул в коридор и увидел, как Дэвид и Берди выходят из тренажерного зала. Они оба светились здоровьем. Дэвид обнял Берди за плечи и, притянув к себе, крепко и омерзительно громко чмокнул в губы. Это все они, подумал я. Теперь я это точно знал. Это они, подобно вампирам, истощали дом, пили из него все соки, высасывали энергию любви, жизни и добра, тянули все это в себя, питаясь нашими страданиями и нашими разбитыми душами.

Затем я оглянулся вокруг и увидел голые стены, где когда-то висели картины маслом, пустые углы, где когда-то стояла прекрасная мебель. Я подумал о люстрах, которые когда-то сверкали в солнечных лучах. Я вспомнил серебро, медь и золото, блестевшие на каждой поверхности. Я подумал о гардеробе дизайнерской одежды и сумочках моей матери, о кольцах, которые украшали ее пальцы, бриллиантовых серьгах и сапфировых подвесках. Ничего из этого больше не было. Все пошло на так называемую «благотворительность», на «помощь бедным людям». Я в уме прикинул стоимость всех этих утраченных вещей. Я подозревал тысячи фунтов. Десятки тысяч фунтов. Если не сотни.

А затем я снова посмотрел на Дэвида: его рука обвивала Берди, эти двое были совершенно свободны и не обременены ничем из того, что происходило в этом доме. И я подумал: ты не мессия, не гуру и не бог, Дэвид Томсен. Ты не филантроп или добродетель. Ты не духовный человек. Ты преступник.

Ты проник в мой дом и разграбил его. И ты не сострадательный человек. Будь ты сострадательным, ты бы сейчас сидел с моей матерью, пока она оплакивает вашего потерянного ребенка. Ты бы нашел способ помочь моему отцу выбраться из его ада. Ты бы отвел своего сына к врачу. Ты бы не смеялся вместе с Берди. Ты был бы слишком подавлен несчастьем всех остальных. А значит, если у тебя нет сострадания, из этого следует, что ты не отдавал наши деньги бедным. Ты забирал их себе. Должно быть, это и есть тот самый «секретный тайник», о котором Фин рассказывал мне несколько лет назад. И если это так, то где он? И что ты планируешь с ним делать?





51




Через две недели после того, как Дэвид выпустил меня из моего заключения, он за обеденным столом объявил о беременности моей сестры. Ей лишь недавно исполнилось четырнадцать.

Я видел, как Клеменси отпрянула от моей сестры, как будто обожглась горячим маслом. Я видел лицо моей матери, ее пустой мертвый взгляд. Было ясно, что она уже знала. Я видел Берди. Она улыбнулась мне. И при виде этих крошечных острых зубов я взорвался. Я прыгнул через стол и набросился на Дэвида. Я пытался ударить его. Вернее, я пытался его убить. Это было моим главным намерением.

Увы, я был тщедушным, а он был большим, и, конечно, Берди встала между нами, и меня как-то оттащили и вернули на мою сторону стола. Я посмотрел на свою сестру, на странную улыбку, игравшую на ее губах, и я не мог поверить, что я не замечал этого раньше, не замечал, что моя глупая младшая сестренка попалась в его сети, что она воспринимала Дэвида, как его воспринимала моя мать, как его воспринимала Берди. Она гордилась тем, что Давид выбрал ее, гордилась тем, что носит его ребенка.

И тут меня осенило.

Дэвиду были нужны не просто наши деньги. Дэвид положил глаз на весь дом. Это все, чего он когда-либо хотел, начиная с того момента, когда он впервые преступил его порог. И ребенок моей сестры обеспечит ему его законную долю.





* * *


На следующий день я пришел в спальню моих родителей. Я открыл картонные коробки, в которых, после того как из дома вывезли мебель, хранились все их менее ценные вещи. Я чувствовал на себе взгляд отца.

— Папа, — сказал я, — где завещание? Завещание, в котором написано, что будет с домом, когда ты умрешь?

Его горло едва заметно задергалось, как будто он силился что-то произнести. Он открыл рот на миллиметр или два. Я подошел к нему ближе.

— Папа? Ты знаешь? Ты знаешь, где находятся все документы?

Его взгляд переместился с моего лица на дверь спальни.

— Они там? — спросил я. — Документы?

Отец моргнул.

Он делал это иногда, когда его кормили. Если мама спрашивала: «Ну как, вкусно, дорогой?», он моргал, а мама говорила: «Хорошо. Хорошо», — и давала ему еще одну ложку.

— В какой комнате? — спросил я. — В какой комнате они находятся?

Я видел, как он едва заметно скосил глаза влево. К комнате Дэвида и Берди.

— В комнате Дэвида?

Он моргнул.

Мое сердце ушло в пятки. Я не мог войти в комнату Дэвида и Берди. Начнем с того, что они держали ее запертой. Но даже если бы они ее не запирали, было страшно представить последствия, если бы они меня там застукали.


Я в очередной раз обратился к чрезвычайно полезной книге заклинаний из библиотечки Джастина.

«Заклинание для временного оцепенения».

Судя по названию, это было то, что мне нужно. Заклинание обещало несколько минут общего отупения и сонливости, «небольшой и незаметной фуги».

Для этого нужно было использовать смертоносный паслен, белладонну, ядовитое растение, о котором мне в свое время рассказывал Джастин. Я тайно выращивал ее после того, как нашел в его аптечном сундучке семена. Сначала семена нужно было на две недели замочить в воде и держать в холодильнике. Взрослым я сказал, что экспериментирую с новой травой от хандры Фина.

Затем я взял семена и посадил в два больших горшка. Через три недели показались ростки, и когда я осматривал их в последний раз, они были зелеными и пышными. Если верить книгам, белладонну очень трудно выращивать, так что, когда распустились первые фиолетовые цветы, я был невероятно доволен собой. Теперь я пробрался в сад, сорвал пару веточек, сунул их за пояс моих легинсов и быстро поднялся наверх. У себя в комнате я приготовил настойку из листьев ромашки и воды с сахаром. По идее, в нее следовало добавить два волоска от рыжей кошки и дыхание изо рта старухи, но я был аптекарем, а не чародеем.

Мои травяные чаи любили все. Я сказал Дэвиду и Берди, что экспериментирую с новой смесью: ромашки и листьев малины. Они с довольным видом посмотрели на меня и сказали, что звучит привлекательно. Я извинился перед Берди, когда она пила из своей чашки, сказав, что, вероятно, на вкус это слегка приторно, мол, это потому, что я добавил немного меда, чтобы перебить горчинку малиновых листьев. Заклинание требовало, чтобы человек непременно выпил хотя бы полстакана. Поэтому я сидел и умильно смотрел, как будто отчаянно искал их одобрения, чтобы они выпили положенные полчашки, даже если им не нравился вкус.

Но вкус им понравился, и они оба выпили по полной чашке.

— Хорошо, — сказала Берди некоторое время спустя, когда мы убирали посуду. — Чай был супер, супер расслабляющий, Генри. Я могла бы… Если честно… — Она слегка закатила глаза. — Не лечь ли мне поспать? — заявила она.

Я заметил, что у Дэвида тоже слипаются глаза.

— Да, — сказал он. — Неплохо бы немного вздремнуть.

— Давайте, — сказал я, — я помогу вам обоим. Наверно, это моя вина. Похоже, я положил в чай слишком много ромашки. Обопритесь на меня. — Я даже позволил Берди схватиться за мою руку.

— Обожаю твой чай, Генри, — сказала она, положив щеку мне на плечо. — Это лучший чай за всю историю.

— Да, действительно очень хороший чай, — согласился Дэвид.

Дэвид нащупал в складках туники ключ от их спальни. Пока он его искал, я заметил, что под туникой у него кожаная сумка через плечо. Похоже, именно в ней он хранил все ключи от всех комнат в доме. У него никак не получалось вставить ключ в замок, поэтому я помог ему. Затем я положил их обоих на кровать, где они мгновенно провалились в глубокий сон.

Уфф, я здесь! В спальне Дэвида и Берди. Я не ступал в эту комнату несколько лет, с тех пор, как у нас еще жила Салли.

Я огляделся по сторонам и едва смог охватить взглядом то, что видел. Груды картонных коробок, до отказа набитые одеждой, книгами, вещами, которые, как нам постоянно внушали, были воплощением вселенского зла. Я увидел две пары обуви в углу комнаты, его и ее. Я увидел алкоголь, наполовину выпитую бутылку вина, заткнутую пробкой, стакан с темным липким осадком на дне, несколько бутылок очень дорогого виски моего отца. Я увидел коробку с печеньем, обертку шоколадного батончика. Я увидел полоску шелковистого нижнего белья, флакон шампуня.

Но пока я все это игнорировал. Я понятия не имел, как долго продлится это «временное оцепенение». Я должен был найти документы моего отца и уйти оттуда.

Пока я рылся в коробках, то наткнулся на свой старый пенал, который не видел с последнего дня в начальной школе. Я на пару секунд взял его в руки и уставился на него, как на памятник иной цивилизации. Я на миг представил мальчика в коричневых бриджах, вприпрыжку направляющегося домой после последнего дня в школе, представил его радостно вскинутый подбородок и тот отважный новый мир, который, как он ждал, вот-вот откроется ему. Расстегнув молнию, я поднес пенал к носу и вдохнул запах карандашной стружки и невинности; я сунул пенал в легинсы, чтобы потом спрятать в своей комнате.

Я нашел бальное платье моей матери. Я нашел ружья моего отца. Я нашел балетное трико и пачку моей сестры, причину хранения которых я не смог понять.

И, наконец, в третьей коробке я нашел папки моего отца: серые картонные папки с мраморным рисунком и жесткими металлическими зажимами внутри. Вытащив одну, озаглавленную «Домашние дела», я быстро пролистал ее содержимое.

И вот оно, «последняя воля и завещание Генри Роджера Лэма и Мартины Зейнеп Лэм». Их я тоже сунул за пояс моих легинсов. Я прочту все это, не торопясь, у себя в комнате.

Внезапно дыхание Берди участилось. Я обернулся и увидел, что одна ее нога дернулась. Я быстро потянул к себе другую коробку. В ней лежали паспорта. Вынув их, я перелистал их до последней страницы: мой, моей сестры, моих родителей. Внутри меня нарастало пламя ярости. Наши паспорта! Этот гад забрал наши паспорта! В моих глазах это было даже большее зло, нежели просто запереть нас в нашем собственном доме. Это надо же — украсть паспорт другого человека, его возможность спастись, бежать отсюда, отправиться на поиски приключений, исследовать, учиться, открывать для себя большой мир! Мое сердце полыхало яростью. Я отметил, что срок действия моего паспорта уже истек, а паспорт моей сестры действителен всего лишь еще полгода. Бесполезные бумажки.

Я слышал, как Дэвид что-то бормочет себе под нос.

Временное оцепенение оказалось слишком временным, и я не был уверен, что когда-либо еще смогу убедить их снова выпить мой специальный «новый чай». Возможно, это мой единственный шанс раскрыть тайны, спрятанные в этой комнате.

Я нашел упаковку парацетамола. Пакетик конфет от кашля. Пачку презервативов. А под всем этим я нашел пачку денег. Я провел пальцами по ее бокам. Пачка оказалась довольно толстой, что предполагало приличную сумму. Как минимум тысячу фунтов, если не больше. Вытащив из верхней части пачки несколько десятифунтовых банкнот, я сложил их и сунул к документам у меня за поясом.

Берди простонала во сне. Простонал и Дэвид.

Я поднялся. К моему животу были плотно прижаты завещание моего отца, мой школьный пенал и пять десятифунтовых банкнот.

Я на цыпочках вышел из комнаты и тихо закрыл за собой дверь.





52




Голова Люси идет кругом. Лицо мужчины то в фокусе, то вновь расплывается перед ее глазами. В одно мгновение это один человек, в другое — другой. Она спрашивает, кто он.

— Ты знаешь, кто я, — говорит он.

Голос одновременно знакомый и незнакомый.

Стелла испуганно бросилась к Люси через всю комнату и теперь стоит, уцепившись за материнскую ногу. Рядом с Люси Марко, высокий и сильный, настоящий защитник.

А вот пес, похоже, рад незнакомцу и теперь катается перед ним на спине, желая, чтобы тот пощекотал ему пузо.