Опасная находка

Проходят четыре дня отдыха. Это мечта. Голубая мечта с теплым белым песком.

Завтраки привозят нам на каноэ, разрезающем зеленую воду лагуны. Спелые, сочные фрукты, названий которых я даже не знаю. Прогулки босиком по холодному кафелю пола и горячим доскам настила. Купание в прозрачной воде бассейна. Я впитываю солнце всей своей усталой английской кожей, до самых отсыревших британских костей.

Марк в солнечном свете. Блестящее тело Марка рассекает воду. Мои пальцы пробегают по его мокрым волосам, по его темнеющей коже. И влажный секс в спутанных простынях. И мягкое гудение кондиционера. Я превращаюсь в кинеограф, каждый день демонстрирующий новую модель красивого нижнего белья. Паутинно-тонкого кружевного с мерцающими кристаллами или цвета фуксии, цвета меди, простого белого, насыщенного кремового, шелкового, атласного. Долгие легкие беседы, пока мы сидим верхом на досках с веслами в руках, лежим на отмелях. Как мы и договорились, я перестала принимать противозачаточные семь недель назад. Мы строим планы.

Вертолетная экскурсия над окружающими нас островами. Глухой рев лопастей сквозь отсекающие шум наушники. И бесконечная голубизна во всех направлениях, как вверху, так и внизу. Леса, как кажется, здесь растут прямо из океана. Рай на земле.

Пилот говорит, что за этими рифами волны так высоки, что гидропланы не могут опускаться на воду. Это второй из наиболее отдаленных архипелагов в мире. Волны здесь — самые высокие на планете. Сквозь плексигласовый пол и иллюминаторы вертолета мы видим, как они разбиваются и перекатываются через камни. Мы в тысячах миль от материка, от ближайшего континента.

Из океана поднимаются пустынные острова, словно ожившие картинки из мультфильмов. Крошечные песчаные пятачки и неровные утесы, и на каждом как минимум одно пальмовое дерево. Почему на песчаных островах растут пальмы? Потому что кокосы плавают. Они плывут по океану, в одиночестве преодолевая тысячи миль, пока волной их не выбрасывает на берег, где они пускают корни в горячий песок. Корни уходят глубоко сквозь песок, в самую землю, пока не достигнут отфильтрованной камнями пресной воды. Словно пловцы, которые наконец добрались до берега.

День мы проводим, плавая с трубками в тихой воде лагуны. Я думаю об оставшейся дома холодной погоде, тихонько паря в окружении громадных скатов — мант, которые серыми призраками из плоти скользят в полнейшей тишине.

Марк бронирует нам бассейн, чтобы тренироваться в погружениях. Только для него и для меня. Терапевтическая сессия, которая должна помочь мне вернуться к этому занятию. Он обещает, что плохой опыт, тот, что был у меня до знакомства с ним, забудется. Мне исполнился двадцать один год, когда это случилось, и я помню все в мельчайших подробностях. Я запаниковала на глубине восемнадцати метров. Не знаю почему, но внезапно меня охватила уверенность в том, что я вот-вот умру. Я подумала о маме. Подумала о страхе, который она наверняка испытывала тогда, застряв в машине. Я позволила этим мыслям захватить контроль над собой и запаниковала. Я помню, как люди говорили, что мне повезло с тем, как выразилась моя реакция, потому что могло и не повезти. Я запросто могла наглотаться морской воды. Но в эти дни я не паникую. Я не позволяю мыслям полностью меня контролировать. По крайней мере, не позволяла с тех пор.

Я почти не сплю в ночь перед тренировкой — это не вполне страх, скорее слабое беспокойство. Но я обещала Марку, и, более того, я дала обещание самой себе. Всякий раз, как мой разум дрейфует к мысли о регуляторе подачи кислорода, я чувствую, как между бровей растет напряжение. Кого я обманываю? Я в полном ужасе.

Я не боюсь утонуть, не боюсь воды или чего-то в этом роде. Я боюсь той слепой паники. Слепой паники, которая загоняет кроликов в силки, затягивает петлю и топит их в собственной крови. Из-за слепой паники может случиться что угодно. И многие погибают.

Слушайте, я не сумасшедшая. Я знаю, что все будет хорошо. Потому что это всего лишь чертово погружение с аквалангом. Оно должно быть развлечением! Все это делают. Я знаю, что ничего не случится. Там будет красиво. Очень красиво. Потрясающий подводный мир южной части Тихого океана. То, что останется в памяти навсегда. Но мои мысли продолжают устраивать мне ловушки. Паника, дезориентация, клаустрофобия. Случайный глоток воды или ужас, заставляющий бешено биться в конвульсиях.

Но нет. Я взрослая женщина. Я могу контролировать свои страхи. Вот почему я это делаю, верно? Мы ведь должны бросать себе вызов, разве нет? Чтобы заглушить эти страхи. Чтобы засунуть их обратно в коробки. Я думаю об Алексе, запертой в камере на четырнадцать лет. Мы боремся с нашими страхами, так ведь? Конечно же, мы с ними боремся.

Добравшись до бассейна, мы с Марком соскальзываем в воду и начинаем проверять друг друга перед погружением. Марк направляет меня мягко и не торопясь. Я радуюсь прохладе воды в бассейне, потому что мою шею под волосами обжигает нервная дрожь. «Дыши, — вынуждена я напомнить себе. — Просто дыши».

— Ты отлично справляешься, — подбадривает меня Марк. — И отлично помнишь эту часть, а ведь она, откровенно говоря, довольно сложная. Я тебя страхую, поняла? Я тебя держу. Но слушай… — Он замолкает, и его взгляд становится серьезным, а руки ложатся мне на плечи. — Если в какой-то момент под водой ты почувствуешь, что начинаешь паниковать, просто продолжай дышать. Если тебе захочется рвануть на поверхность, просто продолжай дышать. Помни, что твой мозг просто-напросто пытается защитить тебя от того, что на деле не является проблемой. Там, внизу, ничуть не опаснее, чем здесь, я гарантирую. Ты веришь мне, дорогая? Все будет хорошо. — Он улыбается и похлопывает меня по плечам. Я киваю. Я всегда буду ему доверять.

Пловцов на поверхности удерживает кислород в легких. Когда легкие наполнены воздухом, они похожи на два мяча для регби, которые раздуваются в груди и удерживают на плаву. Поэтому, если лечь на спину в морской воде, можно расслабить все тело и дрейфовать так, чтобы над поверхностью оставалось только лицо. Ныряльщикам же важно научиться использовать эту плавучесть, чтобы регулировать глубину погружения. Вот для чего нам утяжелители: чтобы опустить нас на дно.

Мы опускаемся вместе, повисая в бледной голубизне. Крошечные пузырьки воздуха поднимаются вверх по мере того, как мы плавно, как на невидимом лифте, уходим вниз. Здесь так тихо, что невольно думаешь об околоплодных водах. Я понимаю, почему Марк любит погружения. Меня наполняет спокойствие, все мысли о панике растворяются. Марк смотрит на меня, почти божественный в плотной воде на расстоянии фута от меня. Мы словно разделены толстым стеклом. Он улыбается. Я улыбаюсь в ответ. Здесь, внизу, мы как будто становимся ближе друг к другу, чем когда-либо на поверхности. Мы обмениваемся подводным сигналом «ОК». Вам наверняка знаком этот жест. Жест, которым ответил бы Фонзи[17], спроси вы его, как проходит свидание. Мы с Марком садимся друг напротив друга на шероховатую плитку дна в глубокой части бассейна и передаем друг другу кислородный регулятор, словно трубку мира формата двадцать первого века. И я все еще остаюсь спокойной. Подо мной не распахиваются ловушки. Сейчас, когда я вижу безмятежное лицо Марка, они кажутся невозможными. Мы в безопасности. Есть только мы и тишина. Хотя, конечно, это может быть просто расслабляющий эффект кислорода. Он ведь успокаивает, если я не ошибаюсь? Я уверена, что где-то читала об этом, в статье о кислородных масках в самолетах. Или, возможно, меня успокаивает цвет бассейна. Или глубокая подводная тишина. Или Марк. В данный момент мне важно только то, что я совершенно спокойна. Травмы больше нет. Марк меня исцелил.

Мы остаемся под водой очень долго.



Мечта продолжается. Теплый песок на закате. Звяканье льда о бокалы. Запах солнцезащитного лосьона. Отпечатки пальцев на обложке моей книги. Так много нужно увидеть. Так много сделать. До пятого дня.



На пятый день мы слышим, что приближается шторм.

Грозы здесь совершенно не похожи на грозы у нас дома. Это понятно. Тут недостаточно убрать садовую мебель и накрыть розы. Тут каждая гроза — это шторм, серьезное дело, а ближайшая больница находится в часе перелета отсюда, на Таити, и никто не летает в шторм. Грозы могут длиться несколько дней, поэтому к ним тщательно готовятся. Пляжи убирают, рестораны укрепляют досками, гостей уведомляют.

После завтрака дружелюбный менеджер стучит в дверь нашего бунгало. Он сообщает, что шторм ожидается в четыре часа дня и, скорее всего, продлится до завтрашнего утра. До шторма всего несколько часов. Он заверяет нас, что наш остров гроза заденет только боком, мы почувствуем шторм, но не примем на себя главный его удар, поэтому не стоит опасаться, что нас смоет в море, и вообще беспокоиться о подобных крайностях, такого здесь никогда не случалось. Менеджер смеется. Бунгало находятся в лагуне, защищенной от волн атоллом, так что, полагаю, нужна чертовски огромная волна, чтобы пересечь атолл и цепь островов, подхватить нас и унести в океан. Лагуна существовала здесь на протяжении тысяч лет, сегодня она точно никуда не денется.

Он говорит, что персонал всю ночь будет на посту и в том маловероятном случае, если шторм изменит свой курс, нас тут же уведомят и переместят в главное здание отеля. Но на протяжении всех лет его работы на этом острове ничего подобного не случалось, говорит он, и сегодняшний шторм, хоть и неприятный, не кажется ему поводом для излишних тревог.

После его ухода мы идем на нашу личную пристань и всматриваемся в горизонт за лагуной. Небо сапфирово-синее, и солнце заливает сиянием воду. Ни малейшего намека на приближение шторма. Мы смотрим друг на друга и оба думаем об одном и том же: «Где он?»

— Давай проверим другой пляж? — с внезапным энтузиазмом предлагает Марк.

Он читает мои мысли: возможно, мы увидим шторм в той стороне. Возможно, гроза приближается к нам сзади. Мы хватаем кроссовки и направляемся к грозовому фронту через аккуратно подстриженные джунгли отеля «Четыре сезона».

На другой стороне комплекса, той, что выходит на южную часть Тихого океана, раскинулся более длинный и прямой пляж. Здесь ветрено, слишком ветрено для гостей отеля. Океан бурный, волны шумные и мощные, совсем не похожие на тихую рябь лагуны, в которой прячется наше бунгало.

Дикая сторона острова. Я хочу увидеть шторм, его приближение. Солнце все еще ярко светит и греет, но ветер треплет наши футболки и волосы, когда мы на досках подгребаем к отмелям. А затем мы замечаем его. На горизонте.

Там — громадная колонна облаков, соединяющих океан и небо вдали. Я никогда не видела ничего подобного. Стена дождя и ветра. При взгляде на безбрежность неба над водой исчезает ощущение перспективы, и невозможно понять размер фронта, не с чем его сравнить, но, пока мы наблюдаем, он заполняет половину неба. По краям то появляются, то исчезают клочки небесной голубизны. Монолитная серая громада приближается к нам.

Большую часть дня мы проводим в спокойных водах лагуны, плаваем на досках с веслом и ныряем с масками и трубками. Нам посоветовали оставаться в бунгало, начиная с половины четвертого вечера, обслуживание номеров будет доступно, как всегда.

В бунгало мы устраиваемся примерно без пятнадцати пять, с закусками и пивом, планируя киномарафон. Вынужденная релаксация.

Мы успеваем досмотреть фильм «Близкие контакты третьего рода» до середины, когда шторм переключает передачу. Шум волн под бунгало и грохот дождя по крыше заставляют нас повысить громкость плазменного телевизора. Марк достает телефон и начинает меня снимать.

Я лежу, завернувшись в простыни, похожая на кита, выбросившегося на берег и решившего перекусить. Пряча фисташки под подушку, я принимаю более изящную и подходящую для камеры позу.

— Что ты смотришь, Эрин? — спрашивает он за кадром.

— Хороший вопрос, Марк! Я смотрю фильм о пришельцах, пока мы пережидаем конец света снаружи, — отвечаю я.


Звуки сирен и приглушенные крики с экрана.

— Пятый день медового месяца, — выразительно произносит Марк, — и мы отсиживаемся тут, прячась от настоящего тропического шторма. Взгляните на это. — Марк направляет камеру на залитую дождем стеклянную дверь.

Снаружи царит сплошная серость. Густой непроницаемый туман. Ветер треплет во все стороны растения, едва различимые, деревья гнутся. Идет сильный дождь — целые полотнища дождя. Марк направляет телефон на пол: дождь собирается в холодные лужи на крыльце и подбирается к дверям.

— Корабль-призрак, — говорит мне Марк, глядя в сторону океана.

Я вскакиваю с кровати и подбегаю к окнам. И он оказывается там.

Корабль-призрак. Яхту сорвало с якоря, и теперь, с тщательно убранными парусами и закрепленной мачтой, она подпрыгивает на волнах, полускрытая туманом.

— Жутко, — шепчу я.

Марк улыбается.

— Жутко.

Вершина горы Отеману исчезла, проглоченная серыми тучами, и теперь видно лишь ее поросшее деревьями основание. Марк включает увеличение и приближает яхту. Ему интересно, остались ли на ней люди. Мы оба смотрим на увеличенное изображение на экране его телефона.

И именно в этот момент его телефон пищит и на экране появляется текстовое сообщение. Оно показывается всего на долю секунды, но мой желудок подпрыгивает. Это от Рэйфи. Это важно — насчет возможной новой работы, с чем Рэйфи пытался помочь. Марк ждал этого сообщения.

Марк возится с телефоном, шагая прочь, к гостиной.

— Марк? — говорю я, следуя за ним.

Он быстро вскидывает руку. «Подожди».

Он читает, кивает, а затем аккуратно кладет телефон на столик, отвлеченный, погруженный в себя. Он сглатывает.

— Марк? — снова спрашиваю я.

Его рука снова взлетает вверх в раздражении. Подожди!

Он шагает, шагает. Останавливается. Идет к бару и сыплет лед в бокал для виски. Ох, черт! Это плохой признак.

Я медленно подхожу к столу и нагибаюсь к телефону. Осторожно и неторопливо, на случай, если он не хочет, чтобы я читала сообщение.

Но его мысли заняты чем-то другим. Я набираю код — дату его рождения. Нажимаю на сообщения. Выбираю «Рэйфи».



Бро, плохие новости. Только что узнал: они закрыли вакансию кем-то из своих. Чертов крученый мяч. Я-то думал, что все под контролем. Дам тебе знать, если услышу о чем-то новом. Р.



О боже!

Я аккуратно кладу телефон обратно на стеклянную столешницу. Марк потягивает виски на другом конце комнаты. Я щелкаю пультом от телевизора, шум сирен и движения исчезает. Теперь слышен только звон ледяных кубиков в его бокале и приглушенный рев шторма снаружи.

Марк наконец поднимает на меня глаза.

— Дерьмо случается. Эрин, ну и что теперь делать? — Он салютует мне бокалом.

А я внезапно думаю об Алексе. Иногда ты собака, иногда ты — фонарный столб.

Но он улыбается.

— Ладно, нормально, — говорит он. — Я в порядке. Честно.

Тон у него спокойный, обнадеживающий. И в этот раз я ему верю, он в порядке. Но… все это неправильно. То, что происходит с ним, неправильно. Просто нечестно.

— У меня есть идея, — выпаливаю я.

И подхожу к нему, забираю бокал с виски из его руки, отставляю в сторону. Марк выглядит удивленным, выбитым из колеи моей внезапной решительностью. Я беру его за руку.

— Доверяешь мне? — спрашиваю я, глядя ему в глаза.

Он широко улыбается, у глаз собираются морщинки. Он знает: я что-то задумала.

— Доверяю, — отвечает он. И сжимает мои пальцы.

Я веду его к выходу из бунгало и отпираю дверь. Но он тянет меня за руку назад, как только я пытаюсь нажать на ручку.

— Эрин? — Он останавливает меня. По ту сторону двери бушует шторм.