Оно

— Если трахаться с кем попало, подцепишь сифилис, — пояснил Ричи. — Ты хоть знаешь, что такое «трахаться», Эдз?

— Конечно, — ответил Эдди.

Неужели он покраснел? Он надеялся, что нет. Эдди знал, что когда становишься старше, из пиписки вытекает какая-то жидкость, а сама она вдруг делается твердой, как палка. Что касается прочих деталей, то однажды по дороге из школы его просветил Винсент Талиендо по прозвищу «Буги». «Трахаться», по словам Буги, — это значит достать пиписку и потереть ее о живот девчонки, пока она не встанет (разумеется, не девчонка). Надо потереть еще немного, пока не появится «чувство». Когда Эдди поинтересовался, что это за «чувство», Буги лишь таинственно покачал головой. «Невозможно его описать, — сказал он, — его надо испытать». Он добавил, что можно потренироваться и вызвать у себя это чувство: надо только лечь в ванну и намылить пиписку пенистым мылом «Айвори». Эдди попробовал, но у него не возникло никакого чувства, кроме одного: захотелось по малой нужде. «Как бы то ни было, — уверял Буги, — после того, как возникнет «чувство», начинает вытекать жидкость».

«Ребята обычно называют ее «молофьей», — пояснил Буги, — но мне старший брат сказал, что по-научному она называется «спермой». А когда ты «доходишь», надо как можно быстрее сунуть «палку» в пупок девчонки. Она проходит в живот, и из спермы появляется ребенок».

«И что, девчонкам это нравится?» — спросил Эдди. Рассказ Буги привел его в ужас.

«Наверно», — ответил Буги. Он и сам был смущен и озадачен.

— Слушай внимательно, — сказал Ричи. — А то потом опять что-то не поймешь. Эта болезнь бывает у некоторых женщин. Бывает и у мужчин, но чаще всего у женщин. А так парень подцепляет ее у девиц или…

— Или у д-другого п-парня, если он г-голубой, — добавил Билл.

— Точно. Но самое главное: когда обычно подцепляют сифилис? Когда трахаются с теми, кто уже заражен сифилисом.

— А что от нее бывает? — поинтересовался Эдди.

— Гниешь на корню, — просто ответил Ричи.

Эдди в ужасе уставился на него.

— Скверная болезнь, насколько я знаю. Я не шучу, — продолжал Ричи. — Сначала гниет нос. У некоторых сифилитиков вообще проваливаются носы, потом начинает гнить член и тоже отпадает.

— Х-хватит, п-пожалуйста, — взмолился Билл. — Я т-только что п-поел.

— Ничего не поделаешь — наука, — возразил Ричи.

— Так в чем же разница между проказой и сифилисом? — спросил Эдди.

— Когда трахаешься, проказой не заразишься, — мгновенно пояснил Ричи. И весело расхохотался, что весьма озадачило Билла и Эдди.





7




Весь следующий день Эдди постоянно думал о доме № 29 по Ниболт-стрит — так поразил он его воображение. Глядя на заросший сорняками двор, провалившееся крыльцо, заколоченные окна, Эдди чувствовал какое-то гипнотическое воздействие. Полтора месяца назад он оставил велосипед у обочины дороги (тротуар обрывался за четыре квартала), пересек лужайку и приблизился к веранде дома.

Сердце бешено колотилось в горле. После рассказа Билла о той ужасной фотографии Эдди понял, что теперь, приближаясь к дому, испытывает те же чувства, что и Билл, когда входил в комнату Джорджа. Самообладание покинуло его. Казалось, какая-то неведомая сила влекла его к дому.

Казалось, ноги его не движутся, а дом, безмолвный, мрачный, как будто приближается к тому месту, где он стоит.

Эдди услышал со стороны депо отдаленный рев дизельного двигателя, потом что-то лязгнуло — похоже, сцепление вагонов. Как видно, они переводили вагоны на запасные пути и собирали состав.

Рука Эдди судорожно вцепилась в аспиратор, но, странное дело, на сей раз у него не начался астматический приступ, как в тот день, когда он убегал от бродяги с прогнившим носом. Его пугало лишь ощущение, что он стоит неподвижно на месте, а в это время к нему подкрадывается дом.

Эдди заглянул под веранду. Там никого не было. Ничего удивительного. Была весна, бродяги обыкновенно появлялись в городе начиная с сентября. С тех пор, как он повстречал здесь безносого сифилитика, прошло шесть недель, за это время тот вполне мог приискать себе временную работу на какой-нибудь загородной ферме, даже при его отпугивающей внешности. Осенью требовались рабочие на уборке картофеля и яблок, а к декабрю предстояло соорудить снегозащитные заграждения, залатать крыши хлевов и сараев.

Никаких бродяг под верандой не оказалось, зато обнаружились многочисленные следы их пребывания. Пустые банки из-под пива, бутылки из-под виски. У кирпичного фундамента валялось одеяло, покрытое засохшими ошметками грязи; оно походило на дохлую собаку. Кругом были разбросаны скомканные газеты, одиноко маячил старый ботинок и густо пахло помойкой. Палые листья толстым слоем покрывали землю.

Эдди пролез под веранду, пополз на четвереньках; ему совсем не хотелось туда забираться, но он не мог ничего с собою поделать. Он почувствовал, как удары сердца гулко отзываются в голове. Перед глазами поплыли белые круги.

Запах становился все нестерпимее — пахло спиртным, потом и гнилыми листьями. Прелые листья и газеты даже не шуршали, а слабо шелестели, как будто вздыхали.

«Я бродяга, — ни с того ни с сего промелькнуло в сознании Эдди. — Я бродяга, мотаюсь по белу свету на товарняках. Ни гроша за душой. Домом не обзавелся, зато есть бухнина. Уж доллар как-нибудь наскребу. Где хочу — заночую. Недельку яблоки пособираю, недельку — картошку. А ударят морозы — сяду в товарный вагон, пахнущий сахарной свеклой, примощусь в уголке, обложу бока сеном, если оно там будет. Будет бухнина — тяпну из горла для сугрева, закушу чем Бог пошлет. Рано или поздно доберусь до Бостона, а оттуда, если вокзальная полиция не схомутает, покачу на юг собирать апельсины и лимоны. Или, может, подряжусь на дорожные работы — туристические трассы строить. Мне не впервой. Я одинокий бродяга, безработный, перекати-поле, ни кола ни двора у меня нет — одна дурная болезнь. Гнию на корню. Кожа потрескалась, зубы выпадают. Чувствую, как гнию изнутри, точно яблоко. Чувствую, как болезнь, проклятая, меня разъедает и точит, точит…»

Эдди взял двумя пальцами грязное одеяло и с брезгливой гримасой отбросил его в сторону. Одеяло прикрывало низкое окно подвала, одно стекло было разбито, другое так загрязнилось, что сквозь него невозможно было ничего рассмотреть. Эдди, словно загипнотизированный, подполз к окну, приник к стеклу, вглядываясь в темноту и вдыхая затхлый запах гнили и плесени.

Он отполз от окна, и тут появилось это лицо… Оно возникло внезапно, но в то же время нельзя сказать, чтобы неожиданно. Эдди едва бы смог закричать, даже если б у него и не разыгралась астма. Глаза его вылезли из орбит, рот раскрылся… И все же это существо не могло быть человеком — до того оно было изъедено. Человек бы не выжил в таком состоянии.

Лоб страшилища был расколот надвое. В отверстие проглядывала, словно стекло прожектора, белая лобная кость, покрытая, точно пленкой, желтоватой слизью. На месте носа виднелся хрящ над двумя красными вспухшими дырками. Один глаз весело поблескивал синим огоньком. Другая глазница была наполнена темно-коричневым гноем. Нижняя губа прокаженного отвисла. Верхней не было вовсе, рот скривился в усмешке, обнажив длинные клыки.

Оно мгновенно просунуло руку в разбитую половину окна, другой рукой ткнуло в замызганное стекло слева и разбило его вдребезги. Цепкие руки были усеяны болячками. В них кишели паразиты.

Согнувшийся в три погибели Эдди захныкал и стал пятиться. Он едва дышал. Сердце стучало точно мотор. На прокаженном, похоже, был какой-то серебристого цвета костюм, вернее, отрепья костюма. В спутанных каштановых волосах ползали мухи.

— Перепихнуться не хочешь, Эдди? — прохрипело страшное существо-привидение, выжав из того, что было когда-то ртом, улыбку. И запело весело: — Моя такса — десять центов. Трахаю в любое время. Внеурочные — пятнадцать. Бобби вас не подведет. — Оно подмигнуло. — Эдди, это я, Боб Грей. Ну вот мы и познакомились, как положено…


Оно протянуло руку и шлепнуло Эдди по правому плечу. Эдди заверещал.

— Ничего-ничего, — пробормотал прокаженный, и Эдди, как во сне, к ужасу своему, увидел, что странное существо выползает из окна. Когтистые руки зарылись в перегнившие листья, пытаясь уцепиться. В створ окна стали протискиваться серебристые плечи. Озорной голубой глаз ни на минуту не спускал взгляда с Эдди.

— А вот и я, Эдди. Ничего. Сейчас, — прохрипело мерзкое существо. — Тебе у нас тут понравится. Тут, внизу, кое-кто из твоих дружков.

Оно снова потянулось к Эдди, и он, охваченный паникой, готовый кричать во весь голос, но знавший, что крикнуть не может, краем затравленного помраченного сознания вдруг уразумел, что если это существо дотронется до его кожи, гниение передастся и ему. Эдди проворно пополз прочь, повернулся и бросился все так же ползком в дальний конец веранды. Пыльные солнечные лучи, проникающие в щели досок, испещряли его лицо полосами. Эдди обрывал головой паутину, и она запуталась у него в волосах. Он бросил взгляд через плечо и увидел, что прокаженный наполовину вылез из окна.

— Зачем ты от меня бежишь, Эдди?! Тебе это ничего не даст, — прокричало существо.

Эдди добрался до конца веранды. Здесь была проволочная решетка. В нее били солнечные лучи, рассыпаясь бриллиантами на щеках и на лбу Эдди. Он нагнул голову и не раздумывая дернул расшатанную решетку, кое-как разодрал проволоку. Под окном росли кусты роз. Эдди кинулся напролом, наконец встал, споткнулся, не чувствуя, как колючки царапают ему руки, щеки и шею.

Он повернулся лицом к проходу и, пятясь на полусогнутых ногах, достал из кармана аспиратор, сунул его в рот и нажал клапан. Что это? Наверно, почудилось. Все это время он не думал о том бродяге, в голове у него крутился фильм ужасов, вроде тех, что показывают по субботам утром в кинотеатрах «Бижо», «Джем» и «Алладин». Про Франкенштейна и человека-волка. Конечно, привиделось. Сам себя напугал. Осел! Дурак!

Эдди успел даже посмеяться над собой — смех получился нервный, дрожащий. Вот некстати разыгралось воображение! Но в эту минуту из-под веранды показалось гнусное существо и в слепой ярости принялось хватать кусты роз, дергать их, вырывать, забрызгивая ветки бусинками крови.

Эдди заверещал.

Прокаженное существо выползло наружу. На нем был клоунский костюм с большими оранжевыми пуговицами. Оно увидело Эдди и ухмыльнулось. Полураскрытый рот расширился, и из него вывалился язык. Эдди снова пронзительно закричал, но поскольку в депо работал дизель, никто не мог услыхать его крик. Язык прокаженного не просто вываливался, он раскручивался, как шланг, и достигал в длину по меньшей мере три фута; желтоватая густая пена скатывалась с его кончика, и в ней кишели мелкие насекомые.

Когда Эдди продирался сквозь кусты роз, на них виднелись первые весенние листочки; теперь же они скукожились и почернели.

— Шпок-шпок, — прошептал прокаженный и резво вскочил на ноги.

Эдди кинулся к велосипеду. Бегом, сломя голову, как и в прошлый раз, только теперь все происходящее казалось кошмаром, когда, как бы ты ни пытался ускорить бег, ты все равно движешься точно в замедленном кадре и у тебя начинается агония ужаса. В этих кошмарных снах вы ведь всегда слышите и чувствуете позади некое Оно. Вот Оно настигает вас и вы улавливаете гнилостное дыхание, так и Эдди чувствовал его.

На мгновение у него мелькнула надежда: может быть, это и в самом деле кошмарный сон. Может быть, он проснется в своей постели, весь в поту, дрожащий, быть может, с криком, в слезах… но живой. Целый и невредимый. Но он отогнал от себя эту мысль, при всей своей утешительности она грозила ему опасными последствиями, при всей своей притягательности она означала смерть.

Эдди даже не попытался сесть в седло, а ухватившись за руль, нагнул голову и кинулся наутек. Он чувствовал, что погружается, только не в воду, а куда-то внутрь себя.

— Шпок-шпок, — снова прошептал прокаженный. — Приходи ко мне в любое время. И дружков своих приводи.

Гниющие его пальцы, казалось, ощупывали затылок Эдди, хотя, наверно, это щекотала паутина, которую Эдди подцепил под верандой. Он вскочил в седло и нажал на педали. Эдди уже не чувствовал, как сдавило горло, он уже плевал на свою астму и мчался, не оборачиваясь. Оглянулся он лишь возле дома — разумеется, позади никого не было, если не считать двух мальчишек, идущих в парк погонять мяч.

Ночью он лежал в постели, вытянувшись как струна, сложив на груди руки и сжимая аспиратор. Эдди смотрел на тени, как вдруг услышал голос прокаженного: «Зачем ты от меня бежишь, Эдди? Ничего тебе это не даст».





8




— Вот это да! — воскликнул Ричи. Это была первая реплика, прозвучавшая после того, как Билл Денбро рассказал свою историю.

— У т-тебя есть еще сигарета, Ри-ричи?

Ричи протянул ему ополовиненную пачку «Уинстона» — он стащил ее из письменного стола отца. Ричи даже поднес спичку, избавляя Билла от лишних хлопот.

— Может, тебе это приснилось, а, Билл? — неожиданно спросил Стэн.

— Нет, все было на самом деле, — глухим голосом произнес Эдди.

— Что-что? — встрепенулся Билл.

— На самом деле, говорю, — повторил Эдди и бросил на друга неприязненный взгляд. — Это не выдумки. — И, не успев сдержать себя, не успев даже сообразить, что делает, он принялся рассказывать про прокаженного, который выполз тогда из подвала дома № 29 по Ниболт-стрит. Посредине своего рассказа он почувствовал, что ему опять сдавило горло, пришлось прибегнуть к аспиратору. А под конец он пронзительно зарыдал, содрогаясь всем телом.

Ребята смотрели на него молча. Им стало не по себе. Стэн положил руку на плечо Эдди. Билл неловко его обнял, а остальные в смущении отвернулись.

— Ничего, Э-эдди. Все б-будет в п-порядке.

— Я тоже видел его, — неожиданно проговорил Бен Хэнском. Голос его прозвучал резко. Видно было, что Бен напуган.

Эдди вскинул на него заплаканные, покрасневшие, как у кролика, глаза.

— Что? — переспросил он.

— Я видел этого клоуна, — сказал Бен. — Только он не похож на твое описание. Во всяком случае, я его видел другим. Он был не склизкий, а какой-то высохший, как мумия. — Бен замолчал, понурил голову и посмотрел на свои бледные руки, лежащие на толстых бедрах. — Мне кажется, это была мумия.

— Как в кино? — спросил Эдди.

— Как в кино и в то же время не совсем так, — медленно проговорил Бен. — В кино сразу видно, что мумия не настоящая, подделка. В кино страшно, но все равно видно, что это так, понарошку, спектакль вроде. Там она вся обмотанная, повязки чистые, как в больнице. А этот тип… Мне кажется, именно так выглядит настоящая мумия. То есть если бы вы ее обнаружили в лабиринте пирамиды. Только костюм другой.