Окна во двор
Часть 64 из 121 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Отделение на первом этаже
Когда документы были подписаны, заведующий пригласил в кабинет постовую медсестру и рекомендовал сразу же сдать ей ценные вещи. Ничего ценнее ключей от дома у меня не оказалось, мобильный все еще находился в Славином распоряжении.
Постовая медсестра напоминала восковую статую – бледная, с равнодушным, мимически бедным выражением лица. Глядя мимо меня, она монотонно сообщила:
– В палатах запрещено держать верхнюю одежду, деньги, украшения, нагревательные приборы, холодное или огнестрельное оружие.
Сказав это, она подвинула мне коробочку для «ценных вещей», словно я должен был, как бы спохватившись, выложить пушку или электрический чайник. Я растерянно глянул на нее и пожал плечами – у меня правда не было ничего.
– Хорошо, – наконец сказала она. – Тогда сейчас проследуем в процедурный кабинет, сразу сдадим анализы.
Она так говорила, как будто анализы мы будем сдавать вместе.
Слава, выйдя в коридор следом за мной, устало проговорил:
– Я привезу твои вещи вечером.
– Ага.
– Что-нибудь еще нужно?
– Что?
– Ну, не знаю, книги, там…
– Ручку и бумагу. Узники пишут собственные книги.
– Больше ничего?
– Любую книгу. На твой вкус.
Позади нас остановилась медсестра, поторапливая своим молчаливым присутствием, и Слава робко сказал:
– Давай, иди. – Он обнял меня за плечи. – Я люблю тебя. Не делай глупостей.
Он поцеловал меня в висок, а я задержал дыхание, чтобы не расплакаться.
– Все будет хорошо. – Слава вымученно улыбнулся. – Мы будем приезжать каждый день.
Он отпустил меня, пропуская вперед Льва – тот тоже коротко, очень сдержанно обнял меня и тут же шагнул назад.
Я быстро развернулся, чтобы не показывать слез, и пошел за медсестрой. Это был странный момент жизни: так внезапно нагрянула правда. До последнего не верилось, что они могут меня сдать.
Процедурный кабинет был выложен из белого кафеля – и пол, и стены. Я сразу подумал, как это непрактично для такого места. Восковая медсестра усадила меня в кресло, похожее на стоматологическое, и взяла кровь из вены. Пока длилась эта процедура, в кабинет зашел молодой парень, тоже в медицинской пижаме, наверное медбрат. В руках он вертел мерный стаканчик, который отдал мне сразу после того, как медсестра достала иголку из вены.
– Вперед, – сказал он, кивнув на деревянную дверь – я не сразу ее заметил, она сливалась с белым пространством кабинета.
– Что? – не понял я.
– Надо пописать.
– А. Окей. – Я поднялся и пошел за деревянную дверь – там действительно располагался туалет.
Вот только медбрат прошел следом за мной, хотя в санузле не было кабинок и присутствие кого бы то ни было еще казалось неуместным. Я вопросительно глянул на него. Он снова повторил:
– Вперед.
– Вы будете смотреть?
– Ага. Таковы правила.
Чувствуя себя крайне неуютно, я прошел к унитазу и отвернулся. Но медбрат, ничуть не стесняясь своей назойливости, прошел за мной и встал так, чтобы хорошо видеть весь процесс. Ничего страннее со мной еще не случалось.
– Вам не неловко? – сдавленно уточнил я.
Он махнул рукой.
– Ты уже третий за утро.
Конечно, при таком пристальном внимании мне понадобилось больше времени, чем обычно, – примерно раза в два. Закончив, я побыстрее застегнул джинсы и, не глядя в глаза, вернул стаканчик медбрату.
– Один из самых унизительных моментов моей жизни, – сообщил я ему.
Он хохотнул.
– Учту твой отзыв.
После этих процедур меня осмотрел врач-терапевт: измерил вес, рост, давление, температуру, посмотрел на язык и оценил «кожные покровы». Потом меня отпустили, и до вечера, пока не пришли результаты анализов, я находился на втором этаже.
Здесь, в отделении, которое между собой медсестры называли «детоксом», пахло грязью, потными телами подростков, болезнью и почему-то старостью. Ребята в основном лежали в палатах, а те, что все-таки ходили по коридору, были болезненно худыми, с шаркающей стариковской походкой, пустым взглядом. Сначала я тоже недолго посидел в палате, но моими соседями оказались трое угашенных парней, и я предпочел выйти. Мысль о том, что я заперт с таким контингентом на пару недель, казалась невозможной. Хотелось плакать: я же не такой, как они, это же видно! Почему это вообще со мной происходит?
К счастью, мука длилась недолго. Другая медсестра, не с этого этажа, с другого, велела мне взять вещи и уйти с ней. Вещей у меня не было, поэтому я прямо так, из коридора, сразу и ушел.
– А в чем дело? – уточнил я, пока мы спускались по лестнице.
– Дмитрий Викторович переводит тебя в отделение реабилитации.
Эта медсестра была ничего, улыбалась и гораздо охотней шла на контакт.
– Что за отделение?
– Обычно пациенты, попадая к нам, сначала проходят лечение на втором этаже – там медикаментозное лечение, детоксикация, снятие ломки. Потом перевод на первый, где начинается реабилитация, то есть психотерапия.
– Значит, меня не будут лечить? – обрадовался я.
– Не будут лечить медикаментозно. – Она интонационно подчеркнула последнее слово. – Только психотерапия.
– Почему так?
– В твоих анализах наркотиков не обнаружено.
– Ну да, – сказал я, будто это само собой разумелось. – Потому что я не наркоман.
Она снисходительно глянула на меня, мол, ну конечно.
Отделение реабилитации выглядело совсем не так, как отделение «детокса». Первое, что бросилось в глаза: хороший ремонт, паркет под ногами, салатовые стены – непривычный цвет для больницы. Пахло лимонным чистящим средством, в коридорах вместо металлических стульев стояла мягкая мебель, из столовой доносился приятный запах свежих булочек. Как и на втором этаже, в палатах не оказалось дверей – фигурный проем был выполнен в форме арки и наличие двери просто не предполагалось. Сразу после вереницы палат шло еще одно помещение – тренажерный зал. Я охнул, увидев его: беговая дорожка, велотренажер, степпер, силовые тренажеры – как будто деньги никто не отмывает. Следом за залом – два кабинета, единственные помещения, которые можно было запереть. На первом было написано: «Тренинговая», и ниже на ручке двери висела табличка: «Соблюдайте тишину, идет психотерапевтический процесс», на втором – «Психолог».
Я удивился пустоте в коридорах и палатах, и медсестра тут же шепотом объяснила мне:
– До семи часов проходит тренинг.
Меня разместили в палате № 3 – за неимением дверей цифру с номером повесили сбоку от палаты, на стене. Пространство оказалось огромным: до ближайшей соседней кровати нужно было сделать не меньше пятнадцати-двадцати шагов. Палата была рассчитана на троих: у каждого свои шкаф, тумбочка и письменный стол.
В полседьмого приехал Слава, привез вещи, пачку листов бумаги А4, ручку и карандаш, «Цветы для Элджернона» и «Жутко громко и запредельно близко». Забрав все это, я злорадно сообщил на прощание:
– Кстати, в моих анализах не обнаружили наркоту.
– Я знаю, – флегматично ответил Слава.
– Я же говорил, что не наркоман.
Он посмотрел на меня с нескрываемой иронией.
– А знаешь, где обнаружили наркоту? В твоем рюкзаке в аэропорту.
«Хоть бы похвалил», – с обидой подумал я, удаляясь вместе с вещами из комнаты для свиданий.
Пока меня не было, закончился тренинг и остальные пациенты высыпали в коридор, разбрелись по палатам. Я почувствовал облегчение от их внешнего вида: большинство ничем не отличались от любого другого ровесника моего возраста. На фоне болезненной худобы одних другие удивляли своим атлетическим телосложением.
У меня был только один сосед, и поначалу я обрадовался, что такую огромную комнату мы будем делить вдвоем. Но оказалось, что этот один стоил целых двух.
Соседа звали Амиром, хотя он не был похож на человека с таким именем: смуглая кожа сочеталась с блондинистыми, почти белыми волосами, светло-голубыми глазами и греческим профилем. Очень интересная внешность и очень сучий характер.
Тумбочка Амира была заставлена газированными напитками в жестяных банках, хотя это было запрещено (и газированные напитки, и хранение пищевых продуктов в тумбочках). Он пил их, вальяжно развалившись на своей кровати с наушниками в ушах, и, опустошив банку, сминал ее и кидал на мою половину. Потом брался за следующую и так за вечер выхлебал три или четыре.
Когда у меня лопнуло терпение, я подошел к нему, вынул один наушник из уха и спросил:
– Ты не планируешь убраться? – имея в виду банки, которые он раскидал по полу.
– А ты не планируешь убраться? – передразнил Амир мою интонацию.
И, похоже, он имел в виду не банки, а меня самого.
Я вернулся к кровати, поднял одну из банок и кинул ее прямо в соседа. Терять все равно было нечего.
Он открыл рот от возмущения, принял сидячее положение, выдернул наушники и кинул в меня эту же банку обратно. После этого я тоже сел – на свою кровать – и мы принялись испытующе друг на друга смотреть. Молча.
Когда документы были подписаны, заведующий пригласил в кабинет постовую медсестру и рекомендовал сразу же сдать ей ценные вещи. Ничего ценнее ключей от дома у меня не оказалось, мобильный все еще находился в Славином распоряжении.
Постовая медсестра напоминала восковую статую – бледная, с равнодушным, мимически бедным выражением лица. Глядя мимо меня, она монотонно сообщила:
– В палатах запрещено держать верхнюю одежду, деньги, украшения, нагревательные приборы, холодное или огнестрельное оружие.
Сказав это, она подвинула мне коробочку для «ценных вещей», словно я должен был, как бы спохватившись, выложить пушку или электрический чайник. Я растерянно глянул на нее и пожал плечами – у меня правда не было ничего.
– Хорошо, – наконец сказала она. – Тогда сейчас проследуем в процедурный кабинет, сразу сдадим анализы.
Она так говорила, как будто анализы мы будем сдавать вместе.
Слава, выйдя в коридор следом за мной, устало проговорил:
– Я привезу твои вещи вечером.
– Ага.
– Что-нибудь еще нужно?
– Что?
– Ну, не знаю, книги, там…
– Ручку и бумагу. Узники пишут собственные книги.
– Больше ничего?
– Любую книгу. На твой вкус.
Позади нас остановилась медсестра, поторапливая своим молчаливым присутствием, и Слава робко сказал:
– Давай, иди. – Он обнял меня за плечи. – Я люблю тебя. Не делай глупостей.
Он поцеловал меня в висок, а я задержал дыхание, чтобы не расплакаться.
– Все будет хорошо. – Слава вымученно улыбнулся. – Мы будем приезжать каждый день.
Он отпустил меня, пропуская вперед Льва – тот тоже коротко, очень сдержанно обнял меня и тут же шагнул назад.
Я быстро развернулся, чтобы не показывать слез, и пошел за медсестрой. Это был странный момент жизни: так внезапно нагрянула правда. До последнего не верилось, что они могут меня сдать.
Процедурный кабинет был выложен из белого кафеля – и пол, и стены. Я сразу подумал, как это непрактично для такого места. Восковая медсестра усадила меня в кресло, похожее на стоматологическое, и взяла кровь из вены. Пока длилась эта процедура, в кабинет зашел молодой парень, тоже в медицинской пижаме, наверное медбрат. В руках он вертел мерный стаканчик, который отдал мне сразу после того, как медсестра достала иголку из вены.
– Вперед, – сказал он, кивнув на деревянную дверь – я не сразу ее заметил, она сливалась с белым пространством кабинета.
– Что? – не понял я.
– Надо пописать.
– А. Окей. – Я поднялся и пошел за деревянную дверь – там действительно располагался туалет.
Вот только медбрат прошел следом за мной, хотя в санузле не было кабинок и присутствие кого бы то ни было еще казалось неуместным. Я вопросительно глянул на него. Он снова повторил:
– Вперед.
– Вы будете смотреть?
– Ага. Таковы правила.
Чувствуя себя крайне неуютно, я прошел к унитазу и отвернулся. Но медбрат, ничуть не стесняясь своей назойливости, прошел за мной и встал так, чтобы хорошо видеть весь процесс. Ничего страннее со мной еще не случалось.
– Вам не неловко? – сдавленно уточнил я.
Он махнул рукой.
– Ты уже третий за утро.
Конечно, при таком пристальном внимании мне понадобилось больше времени, чем обычно, – примерно раза в два. Закончив, я побыстрее застегнул джинсы и, не глядя в глаза, вернул стаканчик медбрату.
– Один из самых унизительных моментов моей жизни, – сообщил я ему.
Он хохотнул.
– Учту твой отзыв.
После этих процедур меня осмотрел врач-терапевт: измерил вес, рост, давление, температуру, посмотрел на язык и оценил «кожные покровы». Потом меня отпустили, и до вечера, пока не пришли результаты анализов, я находился на втором этаже.
Здесь, в отделении, которое между собой медсестры называли «детоксом», пахло грязью, потными телами подростков, болезнью и почему-то старостью. Ребята в основном лежали в палатах, а те, что все-таки ходили по коридору, были болезненно худыми, с шаркающей стариковской походкой, пустым взглядом. Сначала я тоже недолго посидел в палате, но моими соседями оказались трое угашенных парней, и я предпочел выйти. Мысль о том, что я заперт с таким контингентом на пару недель, казалась невозможной. Хотелось плакать: я же не такой, как они, это же видно! Почему это вообще со мной происходит?
К счастью, мука длилась недолго. Другая медсестра, не с этого этажа, с другого, велела мне взять вещи и уйти с ней. Вещей у меня не было, поэтому я прямо так, из коридора, сразу и ушел.
– А в чем дело? – уточнил я, пока мы спускались по лестнице.
– Дмитрий Викторович переводит тебя в отделение реабилитации.
Эта медсестра была ничего, улыбалась и гораздо охотней шла на контакт.
– Что за отделение?
– Обычно пациенты, попадая к нам, сначала проходят лечение на втором этаже – там медикаментозное лечение, детоксикация, снятие ломки. Потом перевод на первый, где начинается реабилитация, то есть психотерапия.
– Значит, меня не будут лечить? – обрадовался я.
– Не будут лечить медикаментозно. – Она интонационно подчеркнула последнее слово. – Только психотерапия.
– Почему так?
– В твоих анализах наркотиков не обнаружено.
– Ну да, – сказал я, будто это само собой разумелось. – Потому что я не наркоман.
Она снисходительно глянула на меня, мол, ну конечно.
Отделение реабилитации выглядело совсем не так, как отделение «детокса». Первое, что бросилось в глаза: хороший ремонт, паркет под ногами, салатовые стены – непривычный цвет для больницы. Пахло лимонным чистящим средством, в коридорах вместо металлических стульев стояла мягкая мебель, из столовой доносился приятный запах свежих булочек. Как и на втором этаже, в палатах не оказалось дверей – фигурный проем был выполнен в форме арки и наличие двери просто не предполагалось. Сразу после вереницы палат шло еще одно помещение – тренажерный зал. Я охнул, увидев его: беговая дорожка, велотренажер, степпер, силовые тренажеры – как будто деньги никто не отмывает. Следом за залом – два кабинета, единственные помещения, которые можно было запереть. На первом было написано: «Тренинговая», и ниже на ручке двери висела табличка: «Соблюдайте тишину, идет психотерапевтический процесс», на втором – «Психолог».
Я удивился пустоте в коридорах и палатах, и медсестра тут же шепотом объяснила мне:
– До семи часов проходит тренинг.
Меня разместили в палате № 3 – за неимением дверей цифру с номером повесили сбоку от палаты, на стене. Пространство оказалось огромным: до ближайшей соседней кровати нужно было сделать не меньше пятнадцати-двадцати шагов. Палата была рассчитана на троих: у каждого свои шкаф, тумбочка и письменный стол.
В полседьмого приехал Слава, привез вещи, пачку листов бумаги А4, ручку и карандаш, «Цветы для Элджернона» и «Жутко громко и запредельно близко». Забрав все это, я злорадно сообщил на прощание:
– Кстати, в моих анализах не обнаружили наркоту.
– Я знаю, – флегматично ответил Слава.
– Я же говорил, что не наркоман.
Он посмотрел на меня с нескрываемой иронией.
– А знаешь, где обнаружили наркоту? В твоем рюкзаке в аэропорту.
«Хоть бы похвалил», – с обидой подумал я, удаляясь вместе с вещами из комнаты для свиданий.
Пока меня не было, закончился тренинг и остальные пациенты высыпали в коридор, разбрелись по палатам. Я почувствовал облегчение от их внешнего вида: большинство ничем не отличались от любого другого ровесника моего возраста. На фоне болезненной худобы одних другие удивляли своим атлетическим телосложением.
У меня был только один сосед, и поначалу я обрадовался, что такую огромную комнату мы будем делить вдвоем. Но оказалось, что этот один стоил целых двух.
Соседа звали Амиром, хотя он не был похож на человека с таким именем: смуглая кожа сочеталась с блондинистыми, почти белыми волосами, светло-голубыми глазами и греческим профилем. Очень интересная внешность и очень сучий характер.
Тумбочка Амира была заставлена газированными напитками в жестяных банках, хотя это было запрещено (и газированные напитки, и хранение пищевых продуктов в тумбочках). Он пил их, вальяжно развалившись на своей кровати с наушниками в ушах, и, опустошив банку, сминал ее и кидал на мою половину. Потом брался за следующую и так за вечер выхлебал три или четыре.
Когда у меня лопнуло терпение, я подошел к нему, вынул один наушник из уха и спросил:
– Ты не планируешь убраться? – имея в виду банки, которые он раскидал по полу.
– А ты не планируешь убраться? – передразнил Амир мою интонацию.
И, похоже, он имел в виду не банки, а меня самого.
Я вернулся к кровати, поднял одну из банок и кинул ее прямо в соседа. Терять все равно было нечего.
Он открыл рот от возмущения, принял сидячее положение, выдернул наушники и кинул в меня эту же банку обратно. После этого я тоже сел – на свою кровать – и мы принялись испытующе друг на друга смотреть. Молча.