Окна во двор
Часть 61 из 121 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Когда самолет, идя на снижение, вынырнул из-за облаков, внизу показалась Россия – ни с чем не перепутаешь. Серо-бело-коричневые невысокие дома, расставленные в хаотичном порядке, соседствовали с единичными стеклянными высотками – образцами безвкусицы. Зато границы города легко угадывались благодаря густому лесу – будто кто-то нарисовал их насыщенным зеленым маркером.
Маленькая девочка, сидящая позади меня, сонно спросила у мамы, почему река похожа на лужу. Та невесело ответила:
– Потому что она грязная.
Я не удержался от улыбки.
Может, если у меня получается любить Россию такой, какая она есть, не так уж все и плохо с моим умением любить?
Часть II
Россия
Наказание
Пока мы шагали по телетрапу в здание аэропорта, я считал удары сердца: они отдавались в ушах – раз-два-три-четыре, – ровные и ритмичные, как секундная стрелка на часах. После прохождения паспортного контроля и получения багажа «стрелка» сбилась: от Льва нас отделял один коридор, в конце которого виднелся указатель: «Зал прилета международных линий». Я зажмурился от нахлынувшего страха, щекам стало жарко, стук в ушах заглушил все остальные звуки. Я сделал глубокий вдох, медленно выдохнул через нос, стараясь не выдавать своего напряжения. Слава и Ваня за это время ушли вперед меня.
Я посмотрел им вслед. Один коридор. Не очень длинный – может, шагов пятьдесят. Что можно успеть, пока проходишь пятьдесят шагов? Так или иначе, после полета длиною в сутки этот коридор – единственное, что позволяло выиграть время.
Нагнав Славу, я нервно окликнул его:
– Пап…
Он молча посмотрел на меня: что, мол?
– Пожалуйста, можешь не рассказывать ему, что случилось?
– С какой стати? – не понял Слава.
– Это была случайность. Я не курил весь этот месяц. Правда.
Слава просто пожал плечами.
– Я тебе не верю.
– Да почему?
Он покосился на Ваню, словно не хотел отвечать при нем, но, когда мы дошли до указателя с поворотом, остановился и все-таки сказал:
– Потому что ты постоянно врешь. Я вообще тебя не понимаю. Сначала ты говоришь: «Папа, я хочу, чтобы ты был счастлив», а потом проносишь с собой в аэропорт траву. Знаешь, как это выглядело после месяца домашнего ареста, в течение которого я не сводил с тебя глаз? Как демонстративная издевка, мол, посмотри, насколько мне плевать на твои наказания…
– Нет, это было не то!.. – попытался перебить я, но Слава продолжал:
– Все, что ты делаешь, противоречит тому, о чем ты говоришь. Ты ни капли не пытаешься помочь мне быть счастливым. У меня такое ощущение, что я тебя вообще не знаю, я как будто живу с чужаком. Вот почему я захотел вернуться – я устал от этого ощущения, я устал бороться с тобой один, я устал быть человеком, в которого ты меня превращаешь, – в какого-то долбаного тирана, которым я никогда не был.
Я криво улыбнулся.
– Поэтому ты привез меня к настоящему тирану?
Слава рассердился еще больше.
– Вот опять они, твои манипуляции. Или Лев – твой любимый папа, с которым тебя нельзя разлучать, или «настоящий тиран», к которому ты боишься вернуться. Определись уже.
– Не могу определиться, – негромко ответил я. – Потому что он меня то бьет, то любит. Так что это ему, а не мне надо определяться.
Слава ничего не ответил, снова взялся за ручку чемодана и, коротко кивнув Ване, повернул по направлению указателя. Я с нотками злорадства подумал: нечего сказать, значит, я прав. Но победы в таких спорах стали приносить мне непродолжительное удовольствие – я вспоминал, что это не футбол, и расстраивался еще сильнее.
Хорошо, что с нами был Ваня. Не представляю, в каком болоте из неловкости и неуютности нам пришлось бы болтаться, если бы брат, завидев Льва издалека, не побежал к нему с радостным криком: «Папа!» (что-то новенькое – он не называл его раньше папой).
Запрыгнув на Льва с цепкими объятиями, Ваня чуть не снес его с ног.
– Эй, ты тяжелый вообще-то! – шутливо возмутился Лев, мягко опуская Ваню на пол.
Они обнялись уже спокойнее – папа, закрыв глаза, прислонился губами к Ваниной макушке, и они стояли так очень долго.
Лев не изменился с нашей последней встречи, хотя я почему-то опасался, что он заплохеет от одиночества: станет нездорово худым, уставшим и неопрятным (что, конечно, звучит фантастически, но порой в голову лезло худшее). Но он был прежним, с жесткой улыбкой, с холодным взглядом, одетый с иголочки: классическое пальто, темный джемпер, под которым угадывался белый воротник рубашки, брюки со стрелками. Я подумал, если прижаться к нему, как Ваня, можно почувствовать запах сандала – таким на моей памяти был его любимый парфюм.
Лев, разомкнув объятия, негромко сказал Ване:
– Я очень скучал. Рад видеть тебя таким.
– Последний раз ты видел меня в коме? – вдруг спросил Ваня.
Мы со Славой напряглись: он никогда не поднимал эту тему раньше.
– Да.
– Я был страшный?
– Нет. Но мне все равно было страшно.
Удовлетворенный ответом, Ваня шагнул в сторону, и настал момент неловкого цепенения и опускания взгляда в пол. Во всяком случае, когда Лев посмотрел на меня, я именно так и поступил: оцепенел и потупился.
Он спросил:
– А ты не хочешь обняться?
– Хочу, – сказал я, но не двинулся с места.
Лев даже не шелохнулся, ожидая первого шага с моей стороны. Я потянулся к нему, но все движения давались тяжело, словно против воли. Тогда он шагнул навстречу, и мы коротко обнялись, совсем не так, как они с Ваней. Я хотел тут же отступить назад, но Лев вдруг повернул мое лицо к себе.
– Что у тебя с глазом?
– Что? – не понял я.
– Вот тут, – он провел пальцем по краю глазницы. – Ты ударился?
Я думал, что сильнее нервничать уже невозможно, но меня обдало вторым паническим приливом. Там, над веком, был светлый затягивающийся рубец – едва заметный, если не приглядываться.
Пока я лихорадочно придумывал легенду о том, как глупо не вписался в поворот, Слава, вдруг оказавшись рядом, сказал:
– Он подрался с моим парнем.
Я думал, Лев, удивившись, переспросит: «Подрался?» – ведь это даже звучит забавно, но он переспросил:
– С твоим… кем?
Он отпустил мое лицо, и я отошел на пару шагов назад – на всякий случай.
– С бывшим парнем, – невозмутимо повторил Слава, будто бы не замечая, как очертились скулы на лице Льва. Не к добру.
Мы с Ваней инстинктивно подошли ближе друг к дружке, он сжал мои пальцы в своей ладони. Я, стараясь его подбодрить, сжал в ответ.
Лев кивнул, делая вид, что ему все равно. Получалось очень плохо.
– Значит, у тебя там был парень.
Слава усмехнулся.
– Это все, что ты хочешь обсудить в контексте этой ситуации? А почему наш сын бросается на людей, тебе не интересно?
– Почему? – спросил Лев таким тоном, что сразу было понятно: ему неинтересно.
Слава тоже это почувствовал. Дурацкая получалась встреча после долгой разлуки.
– Ты вообще не изменился, – почти шепотом сказал Слава, разворачиваясь в сторону выхода и увлекая чемодан за собой – тот агрессивно застучал колесами по кафельному полу.
Мы с Ваней оказались как между двух огней: то смотрели вслед Славе, то растерянно оборачивались на Льва. Брат, сунув указательный палец в рот, зубами отдирал от него заусенец – тоже что-то новенькое.
Наконец Лев внес хоть какую-то ясность:
– Ладно, на выход.
Он помог Ване с чемоданом, и мы двинулись следом за Славой, хотя я отчего-то думал, что папе не хочется, чтобы мы за ним шли. Но куда еще идти?
После канадской зимы сибирская застала меня врасплох: едва мы прошли через раздвижные двери аэропорта, как меня обдало ледяным ветром с мелкой снежной крупой, режущей по щекам. Я плотно застегнул куртку, совсем неподходящую для такой зимы (в России она считалась «осенней»), и спрятал лицо в высокий воротник. Мы снова оказались рядом, все вчетвером, возле парковки для такси.
Оставалось внести последнюю ясность.
Маленькая девочка, сидящая позади меня, сонно спросила у мамы, почему река похожа на лужу. Та невесело ответила:
– Потому что она грязная.
Я не удержался от улыбки.
Может, если у меня получается любить Россию такой, какая она есть, не так уж все и плохо с моим умением любить?
Часть II
Россия
Наказание
Пока мы шагали по телетрапу в здание аэропорта, я считал удары сердца: они отдавались в ушах – раз-два-три-четыре, – ровные и ритмичные, как секундная стрелка на часах. После прохождения паспортного контроля и получения багажа «стрелка» сбилась: от Льва нас отделял один коридор, в конце которого виднелся указатель: «Зал прилета международных линий». Я зажмурился от нахлынувшего страха, щекам стало жарко, стук в ушах заглушил все остальные звуки. Я сделал глубокий вдох, медленно выдохнул через нос, стараясь не выдавать своего напряжения. Слава и Ваня за это время ушли вперед меня.
Я посмотрел им вслед. Один коридор. Не очень длинный – может, шагов пятьдесят. Что можно успеть, пока проходишь пятьдесят шагов? Так или иначе, после полета длиною в сутки этот коридор – единственное, что позволяло выиграть время.
Нагнав Славу, я нервно окликнул его:
– Пап…
Он молча посмотрел на меня: что, мол?
– Пожалуйста, можешь не рассказывать ему, что случилось?
– С какой стати? – не понял Слава.
– Это была случайность. Я не курил весь этот месяц. Правда.
Слава просто пожал плечами.
– Я тебе не верю.
– Да почему?
Он покосился на Ваню, словно не хотел отвечать при нем, но, когда мы дошли до указателя с поворотом, остановился и все-таки сказал:
– Потому что ты постоянно врешь. Я вообще тебя не понимаю. Сначала ты говоришь: «Папа, я хочу, чтобы ты был счастлив», а потом проносишь с собой в аэропорт траву. Знаешь, как это выглядело после месяца домашнего ареста, в течение которого я не сводил с тебя глаз? Как демонстративная издевка, мол, посмотри, насколько мне плевать на твои наказания…
– Нет, это было не то!.. – попытался перебить я, но Слава продолжал:
– Все, что ты делаешь, противоречит тому, о чем ты говоришь. Ты ни капли не пытаешься помочь мне быть счастливым. У меня такое ощущение, что я тебя вообще не знаю, я как будто живу с чужаком. Вот почему я захотел вернуться – я устал от этого ощущения, я устал бороться с тобой один, я устал быть человеком, в которого ты меня превращаешь, – в какого-то долбаного тирана, которым я никогда не был.
Я криво улыбнулся.
– Поэтому ты привез меня к настоящему тирану?
Слава рассердился еще больше.
– Вот опять они, твои манипуляции. Или Лев – твой любимый папа, с которым тебя нельзя разлучать, или «настоящий тиран», к которому ты боишься вернуться. Определись уже.
– Не могу определиться, – негромко ответил я. – Потому что он меня то бьет, то любит. Так что это ему, а не мне надо определяться.
Слава ничего не ответил, снова взялся за ручку чемодана и, коротко кивнув Ване, повернул по направлению указателя. Я с нотками злорадства подумал: нечего сказать, значит, я прав. Но победы в таких спорах стали приносить мне непродолжительное удовольствие – я вспоминал, что это не футбол, и расстраивался еще сильнее.
Хорошо, что с нами был Ваня. Не представляю, в каком болоте из неловкости и неуютности нам пришлось бы болтаться, если бы брат, завидев Льва издалека, не побежал к нему с радостным криком: «Папа!» (что-то новенькое – он не называл его раньше папой).
Запрыгнув на Льва с цепкими объятиями, Ваня чуть не снес его с ног.
– Эй, ты тяжелый вообще-то! – шутливо возмутился Лев, мягко опуская Ваню на пол.
Они обнялись уже спокойнее – папа, закрыв глаза, прислонился губами к Ваниной макушке, и они стояли так очень долго.
Лев не изменился с нашей последней встречи, хотя я почему-то опасался, что он заплохеет от одиночества: станет нездорово худым, уставшим и неопрятным (что, конечно, звучит фантастически, но порой в голову лезло худшее). Но он был прежним, с жесткой улыбкой, с холодным взглядом, одетый с иголочки: классическое пальто, темный джемпер, под которым угадывался белый воротник рубашки, брюки со стрелками. Я подумал, если прижаться к нему, как Ваня, можно почувствовать запах сандала – таким на моей памяти был его любимый парфюм.
Лев, разомкнув объятия, негромко сказал Ване:
– Я очень скучал. Рад видеть тебя таким.
– Последний раз ты видел меня в коме? – вдруг спросил Ваня.
Мы со Славой напряглись: он никогда не поднимал эту тему раньше.
– Да.
– Я был страшный?
– Нет. Но мне все равно было страшно.
Удовлетворенный ответом, Ваня шагнул в сторону, и настал момент неловкого цепенения и опускания взгляда в пол. Во всяком случае, когда Лев посмотрел на меня, я именно так и поступил: оцепенел и потупился.
Он спросил:
– А ты не хочешь обняться?
– Хочу, – сказал я, но не двинулся с места.
Лев даже не шелохнулся, ожидая первого шага с моей стороны. Я потянулся к нему, но все движения давались тяжело, словно против воли. Тогда он шагнул навстречу, и мы коротко обнялись, совсем не так, как они с Ваней. Я хотел тут же отступить назад, но Лев вдруг повернул мое лицо к себе.
– Что у тебя с глазом?
– Что? – не понял я.
– Вот тут, – он провел пальцем по краю глазницы. – Ты ударился?
Я думал, что сильнее нервничать уже невозможно, но меня обдало вторым паническим приливом. Там, над веком, был светлый затягивающийся рубец – едва заметный, если не приглядываться.
Пока я лихорадочно придумывал легенду о том, как глупо не вписался в поворот, Слава, вдруг оказавшись рядом, сказал:
– Он подрался с моим парнем.
Я думал, Лев, удивившись, переспросит: «Подрался?» – ведь это даже звучит забавно, но он переспросил:
– С твоим… кем?
Он отпустил мое лицо, и я отошел на пару шагов назад – на всякий случай.
– С бывшим парнем, – невозмутимо повторил Слава, будто бы не замечая, как очертились скулы на лице Льва. Не к добру.
Мы с Ваней инстинктивно подошли ближе друг к дружке, он сжал мои пальцы в своей ладони. Я, стараясь его подбодрить, сжал в ответ.
Лев кивнул, делая вид, что ему все равно. Получалось очень плохо.
– Значит, у тебя там был парень.
Слава усмехнулся.
– Это все, что ты хочешь обсудить в контексте этой ситуации? А почему наш сын бросается на людей, тебе не интересно?
– Почему? – спросил Лев таким тоном, что сразу было понятно: ему неинтересно.
Слава тоже это почувствовал. Дурацкая получалась встреча после долгой разлуки.
– Ты вообще не изменился, – почти шепотом сказал Слава, разворачиваясь в сторону выхода и увлекая чемодан за собой – тот агрессивно застучал колесами по кафельному полу.
Мы с Ваней оказались как между двух огней: то смотрели вслед Славе, то растерянно оборачивались на Льва. Брат, сунув указательный палец в рот, зубами отдирал от него заусенец – тоже что-то новенькое.
Наконец Лев внес хоть какую-то ясность:
– Ладно, на выход.
Он помог Ване с чемоданом, и мы двинулись следом за Славой, хотя я отчего-то думал, что папе не хочется, чтобы мы за ним шли. Но куда еще идти?
После канадской зимы сибирская застала меня врасплох: едва мы прошли через раздвижные двери аэропорта, как меня обдало ледяным ветром с мелкой снежной крупой, режущей по щекам. Я плотно застегнул куртку, совсем неподходящую для такой зимы (в России она считалась «осенней»), и спрятал лицо в высокий воротник. Мы снова оказались рядом, все вчетвером, возле парковки для такси.
Оставалось внести последнюю ясность.