Окна во двор
Часть 19 из 121 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Спим, – шепнул я.
– Я тоже сплю, – пропищал Ваня.
Слава засмеялся, и я подумал, что роль родителя ему совсем не подходит. Он не выглядел как родитель и не вел себя как родитель. Мне казалось, он вообще не понимает, зачем стоит сейчас на пороге нашей комнаты. Видимо, его попросил Лев, а почему – ему непонятно, и, что сказать нам, он не знает. Наверное, он стоял и думал: ну балуются, ну и что? Если дети не балуются – значит, ваши дети сломались, поменяйте их на других.
– Раз спите, значит, завтра поговорим, – заключил Слава.
– Завтра мы снова будем шуметь, – ответил Ваня.
– Все-таки не спите?
– Специально проснулись, чтобы ты смог сообщить нам что-нибудь скучное, – сказал я.
Я чувствовал, как Слава пытается увильнуть от своей родительской роли, и меня это забавляло.
– Хорошо, слушайте, – согласился он. – Драться, пинаться и пищать по ночам нехорошо. Это безобразие и ай-яй-яй. Сегодня вы деретесь и пищите, а завтра сидите в тюрьме. Вот так вот. Спокойной ночи!
Мы одновременно заныли:
– Не, мы так просто не уснем!
– Мы же дети, с нами надо посидеть!
– Поговори с нами, – вдруг попросил Ваня, высунувшись из гардеробной.
По вздоху мы поняли, что он согласится. Слава прошел в комнату, заскрипел стулом. Сказал:
– Свет включать не будем, поговорим так.
В спальне послышался шум, Ваня прошлепал босыми ногами ближе к нам, сел по-турецки на мою кровать и выдернул из-под меня одеяло. По его восторженному лицу я догадался, что он очень-очень хочет что-то сообщить, и у меня в животе скрутился болючий узел: лишь бы не сказал про траву.
– А ты знаешь, у Мики… – начал он (сердце в моей груди сделало кульбит). – У Мики… у Микиной… Микиной девушке девятнадцать лет, вот! Той рыжей! Прикинь, да?
В темноте я заметил, как Славины глаза неодобрительно блеснули в мою сторону.
– Ну ничего себе. А не много?
Я махнул рукой.
– Да нормально.
Ваня со своей непосредственностью, к счастью, разрядил атмосферу, заголосив о другом:
– Спой нам колыбельную!
Слава ответил:
– Колыбельную ты и сам можешь спеть. Я точно не главный по колыбельным.
Я проговорил Ване на ухо:
– Спи, малыш, и тогда папа купит тебе дрозда. Если не будет он петь на заре – папа зароет его во дворе.
Ваня прыснул.
– Это откуда?
– Из «Южного парка». – Я глянул в сторону Славы. – Не зря же я смотрел этот мультик в четыре года.
– Ты запомнил это с тех пор? – удивился Слава.
– Да, так же как и фразу «Пососи мой джагон».
– Что такое джагон? – спросил Ваня.
– Закрыли тему, – прервал диалог Слава. – Давайте лучше нормальные колыбельные.
Но я все равно шепнул Ване: «Это пенис инопланетянина». Ваня, хихикнув над моим комментарием, вскинул вверх здоровую руку, как в школе, и заявил:
– Я знаю колыбельную про повешенную кошку!
Видимо, сделав вывод, что с нашим тяжелым детством от нас не добьешься ничего нормального, Слава молча придвинул к себе мою старую гитару. Ту, которую мне купили еще в начальной школе, но я давно перестал брать ее в руки – только перевозил с места на место, потому что жалко было оставлять в России.
Мы не знали, что Слава умеет играть на гитаре, поэтому в комнате наступила тишина ожидания.
Слава театрально кашлянул, взял гитару, сыграл пару аккордов и шутливо пропел ту надоедливую колыбельную про волчка, цапающего за бочок.
Но я спросил серьезно:
– Ты умеешь играть?
– Только пару аккордов, – ответил он.
– Сыграй.
Мы снова затихли в ожидании продолжения. Смущенный нашим вниманием, Слава пропел уже серьезней:
Как по синей по степи
Да из звездного ковша
Да на лоб тебе да… – Спи,
Синь подушками глуша[2].
Смысл был неуловимым, почти магическим, но рифма какая-то завораживающая.
– Я такой никогда не слышал, – сказал я.
– Я вообще не уверен, что на эти слова есть музыка, – ответил Слава. – Это колыбельная Цветаевой.
– Ты сам эти стихи на музыку положил? – удивился я.
Слава смутился.
– Что там «ложить»? Это же обычная колыбельная.
– Спой еще, – попросил я.
Как по льстивой по трости
Росным бисером плеща,
Заработают персты…
Шаг подушками глуша.
Я откинулся на подушку, и Ваня пристроился под моим боком, протянув уголок одеяла, – поделился, значит.
Я слушал Славу, засыпая, и думал о том, что Ване, наверное, никто не пел колыбельных, когда он был младенцем. Значит, тогда это было впервые – в десять лет.
Бесшумно поставив гитару на место, Слава поднялся.
– Спокойной ночи, – сказал он шепотом. – Я люблю вас.
«Я люблю тебя», – мысленно ответил я ему.
Тогда впервые за долгие месяцы я смог уснуть в Канаде спокойно, не накуриваясь. Мне снились какие-то причудливые сны, в которых Ваня, как Маленький Принц, путешествовал по другим планетам и навестил мою – отдельную, это была Планета Травокура (так и называлась), а Травокуром, получается, был я. Мы сели на край Планеты, свесив ноги (если опустить голову вниз, можно было увидеть миллионы звезд), и вместе накурились, мне было ни капли не стыдно, а Ваня сказал: «Ты самый лучший брат». Потом по межгалактическому пространству проплыла Сэм, наша собака, которую мы оставили в России вместе с бабушкой, и у меня в руках непонятно откуда оказалось оружие, я задрал срезы двустволки и выстрелил в собаку, но вместо крови из нее полилась блестящая фиолетовая жижа, и Ваня произнес: «Жаль, она была лучшей из нас». Потом я проснулся, полный сомнений: я точно ничего не курил?
Под боком все еще сопел Ваня, и я аккуратно поднялся, чтобы его не разбудить. Мы никогда так не засыпали, и сейчас это пробудило во мне незнакомые нежные чувства, глубоко семейные.
Продлилось это ощущение недолго – ровно до завтрака, за которым Лев как ни в чем ни бывало спросил меня:
– Планируешь заявить в полицию на свою подружку?
Я чуть чаем не подавился.
– Чего?
– Ну, она взрослая для тебя, разве нет?