Окна во двор
Часть 116 из 121 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Она сестра Жоры.
Еще одно незнакомое имя.
Заметив непонимание на моем лице, Ваня сделал глубокий вдох и заговорил более связно.
Мы с Жорой в одном классе учимся. Ну мы типа друзья. Типа. Когда мы только это, я ему сразу сказал, ну, что я с геями, что они типа усыновили меня, потому что, ну, это ржачно, и я думал, он тоже поржет. Он поржал, но, походу, не поверил. Просто решил, что я не дружу с башкой, что я ему пизжу, ой, вру, только папе не говори, про геев и что я сам голубой, и всем пацанам во дворе так сказал. Они со мной продолжали общаться, но типа просто ради того, чтобы надо мной рофлить. Это я сейчас уже так думаю.
Все это до Канады случилось.
Я вот один раз домой вернулся, ну, не в слезах, ну как бы… короче, расстроенный, и Слава начал спрашивать, что случилось. Я сказал типа все нормально, а он у меня со спины снял бумажку с надписью «Пидрила». Совсем какое-то херовое слово. Хуже, чем «пидор».
У меня он ничего спрашивать не стал. Показал эту «пидрилу» Льву. А Лев сказал, что следовало ожидать. Слава сказал типа, ты че. А он сказал, что я всем подряд рассказываю, что живу с геями, вот типа и заслужил. Слава сказал, что он не прав. И че-то про правила игры. Типа я не могу с ходу понять правила игры, и вообще это тупые правила, и только у Льва по ним играть получается. А Лев сказал: «Не начинай». Я не очень понял, о чем они говорили.
Потом Слава только со мной говорил. Он сказал, что в Канаде типа такого не будет, что там нормально. Ну я обрадовался и стал ждать, когда мы уже свалим, а потом появилась эта тупая Нина.
После того как меня пацаны отпинали. Прям отпинали, че ты так смотришь, я правду говорю. Ржали при этом как кони. Ну Нина их тогда и шугнула, она же взрослая, как ты, наверное, и они ее боялись. Она мне тогда тоже сказала, что я треплюсь много, ну, про геев. А еще сказала, что ей нравятся геи, что они милые. Прикинь, да? Вот бы ее со Львом познакомить.
Мы там че-то еще сказали друг другу и замолчали как дураки. А она высокая, выше тебя, ты-то вообще карлик, и мне приходилось задирать голову, чтобы на нее смотреть, и это было еще тупее. Я встал на бордюр и спросил, что она слушает, у нее наушники болтались вот здесь, и она дала один наушник мне.
Я сразу узнал песню и сказал, что это Боуи. А она сказала, круто типа, что я в своем возрасте его знаю. Я сказал, что это ты его слушаешь, что тебе нравятся мертвые старики музыканты, а она засмеялась и спросила, не извращенец ли ты. Я ответил, что вполне может быть, что ты извращенец.
– Спасибо, – я не удержался от едкой благодарности.
– Пожалуйста, – пожал плечами Ваня. – Ну так вот…
Она спросила, как меня зовут. Ну я сказал и спросил ее тоже, а она оказалась Ниной. Я наврал ей, что у нее красивое имя, но она ответила, что у нее имя как у старухи, и вообще-то это правда, я тоже так думаю.
Мы после этого разошлись. Но с того момента все стало не так. Я типа…
Ваня замялся, словно не мог подобрать слова или стеснялся сказать то самое слово.
– Влюбился? – подсказал я.
– Да, влюбился, – сдался он.
Я даже сказал, что мне нравятся ее рисунки, а они были сверхмегатупыми. То есть она нормально рисует, но только всякий кошмар. Там везде целующиеся полуголые мужики, или даже не полуголые, а совсем голые, или даже не целующиеся. И, короче, я сказал ей, что мне это нравится, что она такая… Необычная. Пипец, да? Но что я мог, я ж типа влюбился.
Я спросил, знают ли ее родители, чем она… «увлекается» (Ваня пальцами показал кавычки в воздухе), а она сказала, мол, нет, они же не такие, как твои. Это что вообще за новости? Представь, если бы кто-то из нас малевал такой бред – вот Слава и Лев сдохли бы от счастья.
Ну, короче, все стало плохо. Я уже не хотел ни в какую Канаду. Лучше пусть меня ногами забьют, думал я, чем в сраную Канаду, так далеко от Нины. Я почти каждый день ходил с ней гулять, а на этих прогулках пялился, ну типа старался запомнить навсегда.
Потом не выдержал и признался ей, что не хочу уезжать. Она спросила почему, а я сказал, типа вдруг больше не увидимся. Она такая: ну и что, а я говорю: никуда не поеду. Она говорит: ну и дурак, а я говорю, ну, в шутку, что хочу позвать ее замуж, когда вырасту. А она сказала, что за дурака не пойдет.
В тот день я вернулся домой и по-честному сказал Славе и Льву, что не хочу никуда уезжать. Ну и про Нину сказал. Слава сразу начал заливать мне про мессенджеры и видеозвонки, но он ничего на самом деле не понимал. Это же херня собачья. Меня это еще сильнее разозлило, и я сказал, что никуда не поеду, потому что это нечестно. А Лев ответил, что у меня нет выбора. Тогда я заплакал и сказал, что они переезжают только из-за себя, как будто любить умеют только они. Ну а че, разве не так? А как же моя любовь?
Ну Лев и сказал, что моя любовь – ничто. Что это фигня, первые детские чувства, которые типа пройдут через месяц, и что они ниче не стоят. Назвал мою любовь «временной».
Я тогда спросил: мол, твоя, что ли, не временная? Он сказал, что его любви пятнадцать лет.
Но это же тоже пиздецкая хрень. Как будто ей сразу было пятнадцать лет, как будто ей никогда не было пару месяцев, она че, сразу получилась пятнадцатилетней? Это же нечестно.
Потом они говорили со мной про толерантное общество Канады, что там никто не будет на меня залупаться, но мне уже было насрать, у меня разболелась голова, и я просто сказал, что ненавижу их.
А потом мы улетели. Ну ты в курсе.
– И тебя там все равно обижали? – догадался я.
Ваня, вопреки моим ожиданиям, покачал головой.
– Нет.
Я растерялся.
– Но ты же говорил, что тебя побили… И потом, все те переломы…
– Меня там не обижали, но я хотел, чтобы родители думали, что обижают. Ну что Канада ничем не лучше и чтобы мы вернулись обратно. И мы с пацанами на футболе изобретали всякие способы, как бы мне уебаться хорошенько. Они боялись, что если я скажу прямо, ну, типа меня пиздят, то у них будут проблемы, поэтому я как бы намекал и никого конкретно не называл, а родители нихера не считывали мои намеки и вообще занимались только своими проблемами.
– Воротами ты тоже хотел на что-то намекнуть?
Ваня сразу напрягся.
– Я не хотел ничего такого.
– А что ты хотел?
– Я хотел получить травмы посерьезней, но не настолько. Мы не рассчитали.
– Вы?
– Да. Мы с пацанами подкопали их накануне игры, чтобы они шатались. Они типа должны были перевернуть их на меня, но у них не хватило сил, поэтому пришлось прыгать самому. Из-за этого они прилетели мне по башке. А если бы они перевернули, я бы че-то придумал, как отскочить, чтобы не убиться. Потом бы мы сказали, что они сделали это все вместе, как бы все против одного, и родители бы поняли, что меня всерьез донимают, и мы бы вернулись в Россию. Ну и пацанам было бы не так страшно подставляться, когда огребает сразу вся команда – будто бы никто конкретный не виноват.
– Это самый дурацкий и ненадежный план, который я когда-либо слышал, – честно признался я.
Потом вспомнил про свой план с ядом и прикусил язык. Ладно, может, и не самый. Может, их план в чем-то был даже продуманнее.
– Но частично он сработал, – заметил я. – Мы в России.
Ваня поморщился от моей последней фразы и снова расплакался. Растерявшись, я спросил:
– Эй, ты чего?
– Это все теперь не имеет смысла, – всхлипнул он. – Лев говорил правду.
– Что любовь пройдет?
– Нет, другую правду. Он еще говорил, что нормальная девушка не ответит на чувства десятилетки. И она не ответила.
Мне хотелось сказать, что это был довольно очевидный исход, но я не стал еще больше расстраивать брата.
Мы как вернулись, я сразу погнал к ней, чтобы во всем признаться. Она была дома одна, и я прямо так, с порога, сказал, что люблю ее. Она начала смеяться и спрашивать, знаю ли я, сколько ей лет, таким тоном, как будто ей сто тыщ лет, а не шестнадцать. Я сказал, что мне все равно, что я хочу быть с ней всю жизнь. А она сказала, типа мне просто кажется, что я влюблен, что она просто запутала меня. Ну пиздец же. Я ради нее перевернул ворота себе на голову, а она мне говорит: «Тебе просто кажется». Нихера себе показалось, конечно.
Я ей так и говорю, типа мне не кажется, я хочу быть с тобой всю жизнь. А она говорит: «Ты хороший. Жаль, что мне не десять». Я думал, что это вообще не проблема. Ну, в смысле, это странно только сейчас, но когда мне будет двадцать, а ей двадцать шесть, это ведь уже не будет так кринжово выглядеть, разве нет? Лев тоже старше Славы почти на шесть лет, но их считают кринжовыми не из-за этого.
Ну я сказал ей, что дорасту. Она могла бы меня и подождать. А она сказала, что, когда я вырасту, я буду уже другим и что взрослые парни не говорят: «Я хочу быть с тобой всю жизнь», что они говорят только всякие гадости, типа «хочу тебя трахнуть» или вроде того. Я пообещал, что не буду так говорить, но она мне не поверила. Она сказала, что поступит со мной жестоко, но потом я пойму, что так было правильней всего. И знаешь че сделала? Везде кинула меня в черные списки, во всех соцсетях. Никуда не получалось дописаться, даже просто номер мой заблочила. Я думал, она напишет мне хотя бы сегодня, потому что она знает, что у меня днюха девятого апреля, я сто тысяч раз ей говорил об этом, но нихера.
Я хотел сказать Ване, мол, еще не вечер, может, еще и напишет, но сам внутренне не верил в правдивость этих слов. Поэтому не стал ему врать.
Я мялся возле него, не зная, как подобрать нужные слова. И какие они должны быть, эти слова? Все будет хорошо? У тебя будет еще много девчонок? Она дура и не понимает, кого потеряла? В голову лезли сплошные клишированные глупости из кино и обрывков чужих разговоров. Эти пустые примитивные утешения казались мне нелепыми, пошлыми и ничего не значащими.
Я попытался представить, что бы мне хотелось услышать на месте Вани, и, неловко подвинувшись к нему, сказал:
– Бывают ситуации, которые остается только пережить. И если тебе будет легче рядом с твоим дурацким братом, то вот он я. Весь в твоем распоряжении.
Я натянуто улыбнулся, надеясь, что это прозвучало не слишком тупо.
– Ты не дурацкий брат, – негромко ответил Ваня, почесав дреды об мое плечо. – Ты… ничего. Нормальный.
– Спасибо. Ты тоже нормальный.
Приобняв Ваню, я растерянно подумал: как это все странно. Иногда кажется, что ты главный герой какой-нибудь книжки, где все события вертятся вокруг тебя одного. А потом оказывается, что твой брат – главный герой в другой истории. И вокруг него тоже полно людей, о которых ты никогда не слышал, и он попадает в ситуации, о которых ты ничего не знаешь, а родители говорят с ним на темы, которые никогда не поднимали с тобой, и переживают рядом с ним совсем другой родительский опыт.
Хорошо, что иногда люди открывают для близких свои книги. Я подумал: когда Ваня станет старше, я обязательно открою для него свою, если он захочет. Пускай моя история будет про наркотики, насилие и злобу, но зато она моя.
Что я могу с ней сделать, если она – вот такая?
Шаг подушками глуша
Еще одно незнакомое имя.
Заметив непонимание на моем лице, Ваня сделал глубокий вдох и заговорил более связно.
Мы с Жорой в одном классе учимся. Ну мы типа друзья. Типа. Когда мы только это, я ему сразу сказал, ну, что я с геями, что они типа усыновили меня, потому что, ну, это ржачно, и я думал, он тоже поржет. Он поржал, но, походу, не поверил. Просто решил, что я не дружу с башкой, что я ему пизжу, ой, вру, только папе не говори, про геев и что я сам голубой, и всем пацанам во дворе так сказал. Они со мной продолжали общаться, но типа просто ради того, чтобы надо мной рофлить. Это я сейчас уже так думаю.
Все это до Канады случилось.
Я вот один раз домой вернулся, ну, не в слезах, ну как бы… короче, расстроенный, и Слава начал спрашивать, что случилось. Я сказал типа все нормально, а он у меня со спины снял бумажку с надписью «Пидрила». Совсем какое-то херовое слово. Хуже, чем «пидор».
У меня он ничего спрашивать не стал. Показал эту «пидрилу» Льву. А Лев сказал, что следовало ожидать. Слава сказал типа, ты че. А он сказал, что я всем подряд рассказываю, что живу с геями, вот типа и заслужил. Слава сказал, что он не прав. И че-то про правила игры. Типа я не могу с ходу понять правила игры, и вообще это тупые правила, и только у Льва по ним играть получается. А Лев сказал: «Не начинай». Я не очень понял, о чем они говорили.
Потом Слава только со мной говорил. Он сказал, что в Канаде типа такого не будет, что там нормально. Ну я обрадовался и стал ждать, когда мы уже свалим, а потом появилась эта тупая Нина.
После того как меня пацаны отпинали. Прям отпинали, че ты так смотришь, я правду говорю. Ржали при этом как кони. Ну Нина их тогда и шугнула, она же взрослая, как ты, наверное, и они ее боялись. Она мне тогда тоже сказала, что я треплюсь много, ну, про геев. А еще сказала, что ей нравятся геи, что они милые. Прикинь, да? Вот бы ее со Львом познакомить.
Мы там че-то еще сказали друг другу и замолчали как дураки. А она высокая, выше тебя, ты-то вообще карлик, и мне приходилось задирать голову, чтобы на нее смотреть, и это было еще тупее. Я встал на бордюр и спросил, что она слушает, у нее наушники болтались вот здесь, и она дала один наушник мне.
Я сразу узнал песню и сказал, что это Боуи. А она сказала, круто типа, что я в своем возрасте его знаю. Я сказал, что это ты его слушаешь, что тебе нравятся мертвые старики музыканты, а она засмеялась и спросила, не извращенец ли ты. Я ответил, что вполне может быть, что ты извращенец.
– Спасибо, – я не удержался от едкой благодарности.
– Пожалуйста, – пожал плечами Ваня. – Ну так вот…
Она спросила, как меня зовут. Ну я сказал и спросил ее тоже, а она оказалась Ниной. Я наврал ей, что у нее красивое имя, но она ответила, что у нее имя как у старухи, и вообще-то это правда, я тоже так думаю.
Мы после этого разошлись. Но с того момента все стало не так. Я типа…
Ваня замялся, словно не мог подобрать слова или стеснялся сказать то самое слово.
– Влюбился? – подсказал я.
– Да, влюбился, – сдался он.
Я даже сказал, что мне нравятся ее рисунки, а они были сверхмегатупыми. То есть она нормально рисует, но только всякий кошмар. Там везде целующиеся полуголые мужики, или даже не полуголые, а совсем голые, или даже не целующиеся. И, короче, я сказал ей, что мне это нравится, что она такая… Необычная. Пипец, да? Но что я мог, я ж типа влюбился.
Я спросил, знают ли ее родители, чем она… «увлекается» (Ваня пальцами показал кавычки в воздухе), а она сказала, мол, нет, они же не такие, как твои. Это что вообще за новости? Представь, если бы кто-то из нас малевал такой бред – вот Слава и Лев сдохли бы от счастья.
Ну, короче, все стало плохо. Я уже не хотел ни в какую Канаду. Лучше пусть меня ногами забьют, думал я, чем в сраную Канаду, так далеко от Нины. Я почти каждый день ходил с ней гулять, а на этих прогулках пялился, ну типа старался запомнить навсегда.
Потом не выдержал и признался ей, что не хочу уезжать. Она спросила почему, а я сказал, типа вдруг больше не увидимся. Она такая: ну и что, а я говорю: никуда не поеду. Она говорит: ну и дурак, а я говорю, ну, в шутку, что хочу позвать ее замуж, когда вырасту. А она сказала, что за дурака не пойдет.
В тот день я вернулся домой и по-честному сказал Славе и Льву, что не хочу никуда уезжать. Ну и про Нину сказал. Слава сразу начал заливать мне про мессенджеры и видеозвонки, но он ничего на самом деле не понимал. Это же херня собачья. Меня это еще сильнее разозлило, и я сказал, что никуда не поеду, потому что это нечестно. А Лев ответил, что у меня нет выбора. Тогда я заплакал и сказал, что они переезжают только из-за себя, как будто любить умеют только они. Ну а че, разве не так? А как же моя любовь?
Ну Лев и сказал, что моя любовь – ничто. Что это фигня, первые детские чувства, которые типа пройдут через месяц, и что они ниче не стоят. Назвал мою любовь «временной».
Я тогда спросил: мол, твоя, что ли, не временная? Он сказал, что его любви пятнадцать лет.
Но это же тоже пиздецкая хрень. Как будто ей сразу было пятнадцать лет, как будто ей никогда не было пару месяцев, она че, сразу получилась пятнадцатилетней? Это же нечестно.
Потом они говорили со мной про толерантное общество Канады, что там никто не будет на меня залупаться, но мне уже было насрать, у меня разболелась голова, и я просто сказал, что ненавижу их.
А потом мы улетели. Ну ты в курсе.
– И тебя там все равно обижали? – догадался я.
Ваня, вопреки моим ожиданиям, покачал головой.
– Нет.
Я растерялся.
– Но ты же говорил, что тебя побили… И потом, все те переломы…
– Меня там не обижали, но я хотел, чтобы родители думали, что обижают. Ну что Канада ничем не лучше и чтобы мы вернулись обратно. И мы с пацанами на футболе изобретали всякие способы, как бы мне уебаться хорошенько. Они боялись, что если я скажу прямо, ну, типа меня пиздят, то у них будут проблемы, поэтому я как бы намекал и никого конкретно не называл, а родители нихера не считывали мои намеки и вообще занимались только своими проблемами.
– Воротами ты тоже хотел на что-то намекнуть?
Ваня сразу напрягся.
– Я не хотел ничего такого.
– А что ты хотел?
– Я хотел получить травмы посерьезней, но не настолько. Мы не рассчитали.
– Вы?
– Да. Мы с пацанами подкопали их накануне игры, чтобы они шатались. Они типа должны были перевернуть их на меня, но у них не хватило сил, поэтому пришлось прыгать самому. Из-за этого они прилетели мне по башке. А если бы они перевернули, я бы че-то придумал, как отскочить, чтобы не убиться. Потом бы мы сказали, что они сделали это все вместе, как бы все против одного, и родители бы поняли, что меня всерьез донимают, и мы бы вернулись в Россию. Ну и пацанам было бы не так страшно подставляться, когда огребает сразу вся команда – будто бы никто конкретный не виноват.
– Это самый дурацкий и ненадежный план, который я когда-либо слышал, – честно признался я.
Потом вспомнил про свой план с ядом и прикусил язык. Ладно, может, и не самый. Может, их план в чем-то был даже продуманнее.
– Но частично он сработал, – заметил я. – Мы в России.
Ваня поморщился от моей последней фразы и снова расплакался. Растерявшись, я спросил:
– Эй, ты чего?
– Это все теперь не имеет смысла, – всхлипнул он. – Лев говорил правду.
– Что любовь пройдет?
– Нет, другую правду. Он еще говорил, что нормальная девушка не ответит на чувства десятилетки. И она не ответила.
Мне хотелось сказать, что это был довольно очевидный исход, но я не стал еще больше расстраивать брата.
Мы как вернулись, я сразу погнал к ней, чтобы во всем признаться. Она была дома одна, и я прямо так, с порога, сказал, что люблю ее. Она начала смеяться и спрашивать, знаю ли я, сколько ей лет, таким тоном, как будто ей сто тыщ лет, а не шестнадцать. Я сказал, что мне все равно, что я хочу быть с ней всю жизнь. А она сказала, типа мне просто кажется, что я влюблен, что она просто запутала меня. Ну пиздец же. Я ради нее перевернул ворота себе на голову, а она мне говорит: «Тебе просто кажется». Нихера себе показалось, конечно.
Я ей так и говорю, типа мне не кажется, я хочу быть с тобой всю жизнь. А она говорит: «Ты хороший. Жаль, что мне не десять». Я думал, что это вообще не проблема. Ну, в смысле, это странно только сейчас, но когда мне будет двадцать, а ей двадцать шесть, это ведь уже не будет так кринжово выглядеть, разве нет? Лев тоже старше Славы почти на шесть лет, но их считают кринжовыми не из-за этого.
Ну я сказал ей, что дорасту. Она могла бы меня и подождать. А она сказала, что, когда я вырасту, я буду уже другим и что взрослые парни не говорят: «Я хочу быть с тобой всю жизнь», что они говорят только всякие гадости, типа «хочу тебя трахнуть» или вроде того. Я пообещал, что не буду так говорить, но она мне не поверила. Она сказала, что поступит со мной жестоко, но потом я пойму, что так было правильней всего. И знаешь че сделала? Везде кинула меня в черные списки, во всех соцсетях. Никуда не получалось дописаться, даже просто номер мой заблочила. Я думал, она напишет мне хотя бы сегодня, потому что она знает, что у меня днюха девятого апреля, я сто тысяч раз ей говорил об этом, но нихера.
Я хотел сказать Ване, мол, еще не вечер, может, еще и напишет, но сам внутренне не верил в правдивость этих слов. Поэтому не стал ему врать.
Я мялся возле него, не зная, как подобрать нужные слова. И какие они должны быть, эти слова? Все будет хорошо? У тебя будет еще много девчонок? Она дура и не понимает, кого потеряла? В голову лезли сплошные клишированные глупости из кино и обрывков чужих разговоров. Эти пустые примитивные утешения казались мне нелепыми, пошлыми и ничего не значащими.
Я попытался представить, что бы мне хотелось услышать на месте Вани, и, неловко подвинувшись к нему, сказал:
– Бывают ситуации, которые остается только пережить. И если тебе будет легче рядом с твоим дурацким братом, то вот он я. Весь в твоем распоряжении.
Я натянуто улыбнулся, надеясь, что это прозвучало не слишком тупо.
– Ты не дурацкий брат, – негромко ответил Ваня, почесав дреды об мое плечо. – Ты… ничего. Нормальный.
– Спасибо. Ты тоже нормальный.
Приобняв Ваню, я растерянно подумал: как это все странно. Иногда кажется, что ты главный герой какой-нибудь книжки, где все события вертятся вокруг тебя одного. А потом оказывается, что твой брат – главный герой в другой истории. И вокруг него тоже полно людей, о которых ты никогда не слышал, и он попадает в ситуации, о которых ты ничего не знаешь, а родители говорят с ним на темы, которые никогда не поднимали с тобой, и переживают рядом с ним совсем другой родительский опыт.
Хорошо, что иногда люди открывают для близких свои книги. Я подумал: когда Ваня станет старше, я обязательно открою для него свою, если он захочет. Пускай моя история будет про наркотики, насилие и злобу, но зато она моя.
Что я могу с ней сделать, если она – вот такая?
Шаг подушками глуша