Окна во двор
Часть 113 из 121 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сочувственно посмотрев в его сторону, я предложил:
– Иди к папе, я подожду здесь и заберу снимок.
Слава отмахнулся.
– Я подожду.
– Ты, наверное, больше не понадобишься.
– Если я уйду, они на вас с вопросами налетят. Я подожду.
Опустив голову, я негромко произнес:
– Мне жаль.
– Ты о чем?
– Ну… что, кроме всего прочего, приходится думать еще и об этом. Прости, что я… облажался.
– Ты не облажался. Ты молодец. – Наклонившись, Слава чмокнул мою макушку.
И мы продолжили ждать.
Ванин черепок действительно не пострадал – медики сказали, что спящим людям в авариях всегда везет. А я подумал: «Да дело не в этом». Весь удар железной махины, летевшей на огромной скорости, пришелся на Льва.
Получив снимок и заключения, мы поспешили в соседний, пятый корпус. Я ощущал сдержанную радость от того, как легко мы вырвались из детского отделения, избежав лишних вопросов. Я думал, все вопросы к нашей семье могли возникнуть только на этапе обследования Вани, но не тут-то было. Настоящее мотание нервов началось во «взрослом» отделении.
За стойкой регистратуры сидела точно такая же бабушка, как и в детском отделении, – я вообще разницы не уловил, такие же красные губы, такие же большие очки с выпуклыми диоптриями. Представил, что это один и тот же человек, перебегающий из корпуса в корпус следом за нами. Женщина растерянно смотрела на нас из-под толстых стекол – было заметно, как она пытается сфокусировать взгляд.
Слава назвал имя Льва, спросил, есть ли такой пациент у них в отделении.
Регистраторша, стуча указательным пальцем по клавиатуре, целую вечность набирала данные Льва в компьютере. Наконец сказала:
– Да, в девятой палате.
– В обычном отделении? – уточнил Слава. – Не в реанимации?
Она покивала.
– В обычном, у нас.
Было заметно, как Слава, выдохнув, резко расслабился.
– Как я могу к нему попасть?
– А кем вы ему приходитесь?
– Другом, – не сразу ответил папа.
– Тогда никак, – как ни в чем ни бывало ответила бабуля.
– Почему? У вас тут написано, что посещения до семи часов, – и Слава ткнул в бумажку, закрепленную на стене рядом со стойкой.
– Это по старым правилам.
– А по новым как?
– А по новым у нас карантин по ковиду. Посещение только для близких родственников.
– Близкие – это кто?
– Супруги, дети, родители.
– Мы супруги, – внезапно сказал Слава. И улыбнулся – видимо, на всякий случай, чтобы иметь возможность отшутиться.
Не дрогнув ни одной морщиной, бабуля казенным голосом произнесла:
– Молодой человек, у меня дел полно, мне не до ваших шуток.
Слава, перестав улыбаться, перегнулся через стойку и негромко, но вкрадчиво заговорил:
– Понимаете, у него никого, кроме меня, в этом городе нет. Никого ближе. Пожалуйста, войдите в положение. Ну что вы, не человек, что ли?
– Таковы правила, – механически ответила женщина.
Слава, выпрямившись, бесцветно проговорил:
– Ясно. Я могу хотя бы узнать, что с ним?
– Это конфиденциальная информация. Она есть только у лечащего врача.
– А кто его лечащий врач?
– Это конфиденциальная информация.
Слава начал раздражаться.
– Вы что, издеваетесь?
– Нет, – спокойно отвечала женщина. – Но информация о пациенте не может быть разглашена посторонним.
На слове «посторонний» у Славы дрогнули мышцы вокруг глаза. Мне было его жаль, но в то же время у меня не получалось злиться на эту механизированную бабушку: в ее глазах мы и правда выглядели как посторонние. Наверное, она действовала по протоколу – что уж поделать, если он такой?
Слава уже отходил от стойки регистрации, когда рядом остановилась высокая женщина в белом халате – такая уже взрослая, лет за сорок, но очень красивая. Я таких красивых дам раньше только в кино видел: выраженные скулы, холодный, несколько надменный взгляд темных глаз, полуулыбка-полуухмылка – наверное, она и сама понимала, насколько хороша. Не удержавшись, я подался вперед и глянул на бейджик: «Ольга Генриховна. Главный врач».
Она окликнула Славу по имени:
– Это вы Вячеслав?
Он, замедлив шаг, обернулся к ней.
– Я.
Ольга Генриховна перевела взгляд на регистраторшу, и та заметно съежилась, втянув голову в плечи.
– Почему не пускаете? – холодно уточнила главный врач.
– Так это же… Не положено… Карантин, сказали.
– Лев Маркович здесь уже больше десяти лет работает, можно было бы и проявить уважение к нашему врачу. – С этими словами она мило улыбнулась, но регистраторше стало только страшнее.
– Так я это… Я и не признала сначала.
– Понимаю, – кивнула Ольга Генриховна. – Распространенное имя. – Она снова посмотрела на Славу, затем на нас с Ваней, притаившихся за его плечом. – Молодого человека пропускать вместе с детьми. Не только сегодня, в любой другой день, Гале тоже передай. Под мою личную ответственность, ясно?
Регистраторша согласно закивала, от чего толстая оправа тут же съехала на нос. Мне отчего-то стало ее жаль.
Ольга Генриховна, повернувшись к Славе, неожиданно мягко заговорила приглушенным голосом:
– Лев Маркович в согласии на лечение указал вас в качестве лица, которому могут быть переданы медицинские сведения. Сегодня лучше воздержаться от посещения, но о состоянии пациента и деталях лечения можно уточнить у лечащего врача. Григорий Викторович обычно в ординаторской, в конце коридора направо.
Слава очень долго смотрел ей в глаза, прежде чем произнести почти шепотом:
– Спасибо.
Я думал, вот сейчас что-то случится, какое-то объяснение такого великодушия. Ну, мол, «Лев Маркович спас моего брата десять лет назад» или «Вообще-то я сама лесбиянка» – короче, я ожидал от нее благодарности, солидарности или типа того. Но она ничего такого не сказала. Она просто спросила:
– Дети в порядке?
– Да, – кивнул Слава.
– Это самое главное.
Улыбнувшись, она обошла нас и, грозно стуча каблуками, зашагала по коридору – почти модельной, подиумной походкой.
Я завороженно смотрел ей вслед: вот это женщина!
Отделение услуг по знакомству с главным врачом
Не расстегивая пуговицы, я стянул рубашку через голову и подошел к зеркалу, закрепленному на дверце шкафа. В полумраке комнаты можно было разглядеть, как от левого плеча к правому боку, пересекая грудную клетку, простирается темно-фиолетовое космическое пространство с лопнувшими капиллярами-галактиками и желто-зелеными вкраплениями звезд. Местами космос обрывался, оставляя сгустки межзвездного вещества на животе и левом боку. Ощупывая себя, я давил пальцами на эти участки, и они на секунду белели, а потом медленно возвращали себе прежние космические оттенки.
В комнату заглянул Слава.
– Иди к папе, я подожду здесь и заберу снимок.
Слава отмахнулся.
– Я подожду.
– Ты, наверное, больше не понадобишься.
– Если я уйду, они на вас с вопросами налетят. Я подожду.
Опустив голову, я негромко произнес:
– Мне жаль.
– Ты о чем?
– Ну… что, кроме всего прочего, приходится думать еще и об этом. Прости, что я… облажался.
– Ты не облажался. Ты молодец. – Наклонившись, Слава чмокнул мою макушку.
И мы продолжили ждать.
Ванин черепок действительно не пострадал – медики сказали, что спящим людям в авариях всегда везет. А я подумал: «Да дело не в этом». Весь удар железной махины, летевшей на огромной скорости, пришелся на Льва.
Получив снимок и заключения, мы поспешили в соседний, пятый корпус. Я ощущал сдержанную радость от того, как легко мы вырвались из детского отделения, избежав лишних вопросов. Я думал, все вопросы к нашей семье могли возникнуть только на этапе обследования Вани, но не тут-то было. Настоящее мотание нервов началось во «взрослом» отделении.
За стойкой регистратуры сидела точно такая же бабушка, как и в детском отделении, – я вообще разницы не уловил, такие же красные губы, такие же большие очки с выпуклыми диоптриями. Представил, что это один и тот же человек, перебегающий из корпуса в корпус следом за нами. Женщина растерянно смотрела на нас из-под толстых стекол – было заметно, как она пытается сфокусировать взгляд.
Слава назвал имя Льва, спросил, есть ли такой пациент у них в отделении.
Регистраторша, стуча указательным пальцем по клавиатуре, целую вечность набирала данные Льва в компьютере. Наконец сказала:
– Да, в девятой палате.
– В обычном отделении? – уточнил Слава. – Не в реанимации?
Она покивала.
– В обычном, у нас.
Было заметно, как Слава, выдохнув, резко расслабился.
– Как я могу к нему попасть?
– А кем вы ему приходитесь?
– Другом, – не сразу ответил папа.
– Тогда никак, – как ни в чем ни бывало ответила бабуля.
– Почему? У вас тут написано, что посещения до семи часов, – и Слава ткнул в бумажку, закрепленную на стене рядом со стойкой.
– Это по старым правилам.
– А по новым как?
– А по новым у нас карантин по ковиду. Посещение только для близких родственников.
– Близкие – это кто?
– Супруги, дети, родители.
– Мы супруги, – внезапно сказал Слава. И улыбнулся – видимо, на всякий случай, чтобы иметь возможность отшутиться.
Не дрогнув ни одной морщиной, бабуля казенным голосом произнесла:
– Молодой человек, у меня дел полно, мне не до ваших шуток.
Слава, перестав улыбаться, перегнулся через стойку и негромко, но вкрадчиво заговорил:
– Понимаете, у него никого, кроме меня, в этом городе нет. Никого ближе. Пожалуйста, войдите в положение. Ну что вы, не человек, что ли?
– Таковы правила, – механически ответила женщина.
Слава, выпрямившись, бесцветно проговорил:
– Ясно. Я могу хотя бы узнать, что с ним?
– Это конфиденциальная информация. Она есть только у лечащего врача.
– А кто его лечащий врач?
– Это конфиденциальная информация.
Слава начал раздражаться.
– Вы что, издеваетесь?
– Нет, – спокойно отвечала женщина. – Но информация о пациенте не может быть разглашена посторонним.
На слове «посторонний» у Славы дрогнули мышцы вокруг глаза. Мне было его жаль, но в то же время у меня не получалось злиться на эту механизированную бабушку: в ее глазах мы и правда выглядели как посторонние. Наверное, она действовала по протоколу – что уж поделать, если он такой?
Слава уже отходил от стойки регистрации, когда рядом остановилась высокая женщина в белом халате – такая уже взрослая, лет за сорок, но очень красивая. Я таких красивых дам раньше только в кино видел: выраженные скулы, холодный, несколько надменный взгляд темных глаз, полуулыбка-полуухмылка – наверное, она и сама понимала, насколько хороша. Не удержавшись, я подался вперед и глянул на бейджик: «Ольга Генриховна. Главный врач».
Она окликнула Славу по имени:
– Это вы Вячеслав?
Он, замедлив шаг, обернулся к ней.
– Я.
Ольга Генриховна перевела взгляд на регистраторшу, и та заметно съежилась, втянув голову в плечи.
– Почему не пускаете? – холодно уточнила главный врач.
– Так это же… Не положено… Карантин, сказали.
– Лев Маркович здесь уже больше десяти лет работает, можно было бы и проявить уважение к нашему врачу. – С этими словами она мило улыбнулась, но регистраторше стало только страшнее.
– Так я это… Я и не признала сначала.
– Понимаю, – кивнула Ольга Генриховна. – Распространенное имя. – Она снова посмотрела на Славу, затем на нас с Ваней, притаившихся за его плечом. – Молодого человека пропускать вместе с детьми. Не только сегодня, в любой другой день, Гале тоже передай. Под мою личную ответственность, ясно?
Регистраторша согласно закивала, от чего толстая оправа тут же съехала на нос. Мне отчего-то стало ее жаль.
Ольга Генриховна, повернувшись к Славе, неожиданно мягко заговорила приглушенным голосом:
– Лев Маркович в согласии на лечение указал вас в качестве лица, которому могут быть переданы медицинские сведения. Сегодня лучше воздержаться от посещения, но о состоянии пациента и деталях лечения можно уточнить у лечащего врача. Григорий Викторович обычно в ординаторской, в конце коридора направо.
Слава очень долго смотрел ей в глаза, прежде чем произнести почти шепотом:
– Спасибо.
Я думал, вот сейчас что-то случится, какое-то объяснение такого великодушия. Ну, мол, «Лев Маркович спас моего брата десять лет назад» или «Вообще-то я сама лесбиянка» – короче, я ожидал от нее благодарности, солидарности или типа того. Но она ничего такого не сказала. Она просто спросила:
– Дети в порядке?
– Да, – кивнул Слава.
– Это самое главное.
Улыбнувшись, она обошла нас и, грозно стуча каблуками, зашагала по коридору – почти модельной, подиумной походкой.
Я завороженно смотрел ей вслед: вот это женщина!
Отделение услуг по знакомству с главным врачом
Не расстегивая пуговицы, я стянул рубашку через голову и подошел к зеркалу, закрепленному на дверце шкафа. В полумраке комнаты можно было разглядеть, как от левого плеча к правому боку, пересекая грудную клетку, простирается темно-фиолетовое космическое пространство с лопнувшими капиллярами-галактиками и желто-зелеными вкраплениями звезд. Местами космос обрывался, оставляя сгустки межзвездного вещества на животе и левом боку. Ощупывая себя, я давил пальцами на эти участки, и они на секунду белели, а потом медленно возвращали себе прежние космические оттенки.
В комнату заглянул Слава.